Щелчок - Страница 21

«Хорош гусь — нечего сказать… Отплатил господам за хлеб, за соль!.. — слышал точно Орля чей-то голос. — Позвала другая благодетельница, а я и обрадовался!.. Возьмите, мол, меня с Галькой заодно. Уж куда как хорошо!.. Не щелчок я, а просто кошачья душа непривязчивая — и весь сказ тут!..»

Но в то время, как эти мысли теснились в голове мальчика, сердце его расцветало от счастья.

— Галька-то, Галька! Радость нашла какую! Тетку нашла, дом родной, семью. И меня, своего братика, в радости не забыла. Эх, золото девчонка. Дай ей Бог…

И лицо Орли, помимо воли, расползлось в улыбку.

— А все ж таки домой не пойду, пока не уедут «наши»… Раевские… Стыдно глаза перед ними показать: перед барыней-бабушкой, барышней Лялей… Перед Кирушкой тоже… Они меня за внука, за брата приняли, а я-то им отплатил…

Нестерпимая усталость заставила наконец остановиться Орлю. Тяжело переводя дух, он стал как вкопанный, оглядываясь по сторонам.

Что это? Шест с красной тряпкой в двадцати шагах от него!.. И пестрые лохмотья тоже!.. Вон и серые пятна холщовых навесов телег виднеются сквозь листву… Значит, он у табора… Около него… Орля вытянул шею, потянул носом. Так и есть — запах гари, неизбежный последок догоравшего костра. И откуда-то смутно доносятся голоса, знакомые гортанные голоса, заглушённые расстоянием.

Вдруг неожиданный звук прорезал тишину леса. Где-то поблизости заржала лошадь.

Орля вздрогнул всем телом и насторожился.

Новое ржание, молодое, задорное, сильного юного, коня.

Это не таборные клячи, нет. Их голос Орля различит из тысячи лошадиных. Нет, это…

«Ахилл!» — вдруг вихрем пронизала его голову острая, как жало, мысль… Это Кирочкин Ахилл! Его не сбыли, не продали, он еще в таборе! А раз он в таборе… О, не посылает ли судьба ему, Орле, возможность возвратить Ахилла старым хозяевам и хоть этим отплатить им за все их благодеяния и искупить свою вину перед ними?

Все тело мальчика задрожало сильнее… Сердце заработало с удвоенной силой… Глаза вспыхнули, как угольки…

— Ага! Знаю, что надо делать… — процедил он сквозь зубы и… как сноп, повалился на траву.

Он лежал на спине долго, очень долго… Постепенно темнело в лесу, а на бархатном небе зажигались звезды…

Откуда-то издали доносились до него призывные крики детских голосов:

— Шура! Шура! Где ты? Пора ехать! Мы скоро уезжаем… Шу-р-а-а! Ау!

Мелькали красные огоньки фонарей между деревьев. Его искали… Но он не подавал вида, что слышит этот зов.

Когда осенний вечер опустился на землю и в лесу стало темно, как в могиле, Орля перевернулся на живот и пополз, как змея, прячась в кустах и в высокой сухой траве.

Он полз на запах гари, в ту сторону, откуда слышались заглушённые расстоянием голоса… Вот они ближе, ближе; вон мелькает небольшое пламя… Это маленький костер…

Дальше, дальше ползет мальчик, шурша опавшими листьями, извиваясь змеею. Теперь уже ему хорошо слышна знакомая цыганская речь… Сквозь деревья видны сидящие у костра люди…

Так и есть, это они. Дядя Иванка, подле длинный Яшка… Земфира… Мароя… Михалка… Денис… В руках Яшки ружье, очевидно приобретенное недавно… Он любуется им, поворачивая вправо и влево, прицеливаясь на верхушки деревьев, облитые светом костра… А там, подальше, другой костер, уже потухший, и около него пасутся таборные лошади и тот, чужой красавец Ахилл. Его Орля узнал сразу по стройному телу, по тонким породистым ногам и лебединой шее.

В то время, пока мальчик, нащупывая темноту глазами, измерял пространство между ним и конем, луна взошла на небе и осветила лесную лужайку.

— Ахилл! — чуть не вырвалось из груди Орли радостным звуком, и он пополз вперед, туда, к погасшему костру, стараясь как можно менее производить шума. Он был уже в десяти шагах от лошади, как глухое рычание послышалось за его плечами.

— Это Шарик таборный. Эх, беда. Не узнает — загрызет насмерть, — цепенея от ужаса, мысленно выговорил Орля.

Что-то лохматое, огромное с диким рычанием ринулось на него и в ту же минуту дрыгнуло с радостным ликующим визгом.

— Шарик! Шарик! Это я — Орля! Не узнал, дурак! Громкий радостный лай собаки был ему ответом.

В один миг Шарик облизал лицо, руки, голову Орле и с тихим визгом затормошил его.

Лай, возня и визг собаки не прошли даром.

Беспокойно заворочались цыгане у костров.

— Никак кто-то прячется в кустах, — произнес дядя Иванка и первый тяжело поднялся со своего места.

— К лошадям подбирается! — крикнул Яшка и тоже вскочил на ноги, держа наперевес ружье.

— Воры! Грабители! Табор, поднимайся! — загремел в тот же миг голос дяди Иванки, и он кинулся в кусты.

Орля понял одно: медлить больше нельзя! Быстрым движением вскочил он на ноги и, оттолкнув изо всей силы радостно кидавшуюся на него собаку, бросился бешеными прыжками к привязанному у дерева Ахиллу. Трепещущими руками рванул он повод, еще раз и еще. Но крепкий ремень не поддался усилию детских ручонок. Тогда, вспомнив, что в кармане его имеется перочинный нож, он выхватил его с лихорадочной поспешностью и перерезал поводья. Еще минута… и он на коне, на его лоснящейся спине, казавшейся серебряной при обманчивом свете месяца.

— Гип! Гип! Вперед, Ахилл! Живее! Вперед!

Сильными ногами Орля ударил Ахилла, обвил вокруг кисти руки поводья коня и рванул его на лесную тропинку в ту именно минуту, когда перед ним выросли темные силуэты цыган.

— Это он, разбойник, предатель — Орля! Изменник! Это он! Я узнал его! — неистово заорал длинный Яшка и в один прыжок очутился на спине другого таборного коня.

— Мазурик! Негодяй! Бездельник! Украл-таки! Украл! Тысячную лошадь из-под носа увел негодный! — с пеной у рта, с безумно вытаращенными от бессильной злобы глазами кричал дядя Иванка, вскакивая на другую лошадь.

— Скачи за ним. Яшка! Лови его, Михалка, Денис! Все ловите! Озолочу! Поймаете — награды не пожалею! Вернете мне лошадь! Озолочу!

Крики дяди Иванки подняли весь табор. Со всех сторон бежали женщины, дети, испуганные, разбуженные среди ночи…

— Что? Что такое? — вопили они.

— Бесенок Орля появился, как из ада, и тысячного коня увел! — кратко поясняли им.

— В погоню! В погоню!

Эта погоня не замедлила собраться в одну минуту. Среди таборных кляч была одна хорошая быстроногая лошадь, и дядя Иванка, овладев ею, мчался теперь следом за ускакавшим Орлей, держа наготове выхваченное им из рук Яшки, мимоходом, ружье.

— Стой, бесенок! — насмерть хлеща своего коня плеткой, кричал он, задыхаясь от злобы, вслед летевшему с быстротой урагана мальчику. — Стрелять буду! Стой!

Но Орля в ответ только понукал Ахилла. Вдруг что-то щелкнуло за его плечами, и в тот же миг острая жгучая боль обожгла шею мальчика…

Он тихо вскрикнул и схватился за шею рукою. Липкая, теплая красная жижица залила в тот же миг его рубаху. При свете месяца он увидел темные пятна, окрасившие рукав и грудь.

— Я ранен! Я умираю! — смутно пронеслось в помутившемся сознании мальчика, но он еще сильнее сжал ногами крутые бока лошади, судорожно ухватил повод. — Лишь бы уйти от них, доскакать… Вернуть Кире коня, а там хоть помереть… со спокойной душой…

Кровь не сочилась теперь уже, а лилась ручьем из раны. Мутился мозг Орли, сознание уходило, но он все мчался и мчался, думая одно: нельзя ему умирать, не возвратив своим благодетелям лошади.

С каждой минутой он дышал труднее. Холодный пот выступил у него на лбу. Силы уходили, а издали доносились угрозы отставшего цыгана.

С последними искрами сознания Орля, судорожно вцепившись в Ахилла, влетел на двор усадьбы. На крыльце стояли ее хозяйка и гости, взволнованные и встревоженные долгим отсутствием Орли.

— Вот он! Шура! Шура и… Ахилл! Смотрите! Смотрите! — вскричал, первым узнав его, Счастливчик, кидаясь ему навстречу.

— Но он весь в крови! Он ранен! Шура! Шура! Откуда ты? Что с тобою?