Шатун - Страница 2

– Несмышленыш ты еще, Искар, чудо лесное, – усмехнулся в бороду Жирох. – Ныне не только каган смерду не брат, но и простые хазары нас за людей не держат. А дань плати. Тивун[4] гана Митуса проезжал по осени сельцами и грозил расправой тем, кто с платой тянуть будет.

Серок так тогда ничего Жироху и не ответил, но Искару показалось, что кузнец чем-то сильно опечален. Отрока больше всего огорчило то, что Серок с каганом не в дружбе. А ведь большую часть жизни кузнец провел в стольном кагановом граде. Была у Искара мыслишка, заручившись поддержкой Серка, напроситься на хазарскую службу, благо и сила у него в руках есть, и мечом обучил его владеть Данбор. В сельце же скучно было Искару, хотелось белый свет повидать и своей удалью перед людьми покрасоваться.

Данбор перебросил на плечи Осташа свою нелегкую ношу и направился к кузнице, где и в эту позднюю пору слышался тяжелый стук молота.

– Совет держать отправился, – негромко сказал Осташ, глядя в спину удаляющемуся отцу. – Послушать бы, о чем говорить будут.

– Шагай, – подтолкнул его в спину Искар. – Без тебя старшины управятся. И язык не распускай в сельце-то, не пугай женок понапрасну.

Нет, не удержится Осташ, обязательно разболтает обо всем не только ближним, но и дальним. Шутка сказать – оборотень. Да не просто оборотень, а шатун. От таких вестей дрогнет любое сердце.

Кроме Серка в кузнице были Жирох и Туча, что Данбора не удивило. Среди зимы в сельце больше пойти некуда. Вот и спасаются почтенные мужи от бабьего крика да ребячьего визга у наковальни старого Серка. И не без пользы для общины время проводят.

– С добычей тебя, Данбор? – спросил Жирох, глянув на вошедшего из-под седой шапки волос.

– С добычей, – вздохнул Данбор, присаживаясь на стоящую у входа лавку.

Закончивший работу Серок мыл руки в большом чане, на прокопченном лице его мелькнуло недоумение.

– Неужто поскупились лесные духи?

– Одинца взяли, еле-еле донесли.

Туча завистливо прицокнул языком – везет Молчунам. Зимой не каждая охота заканчивается удачей, но Данбор добрый добытчик и отроков своих рукастыми воспитал. А под кровом у Тучи хороших лесовиков никогда не было. Тучин удел – пашня, ячмень да просо, и за каждую мерку приходится не одну сотню раз земле поясно поклониться. А тут пошастал по лесу с двумя несмышленышами, и нате вам – одинец. Ну как тут не цокать Туче языком.

– След видел у Поганого болота, – сказал глухо Данбор. – Его след.

Туча испуганно охнул, Жирох досадливо крякнул, и только Серок на слова Данбора никак не отозвался. Присел на чурку у наковальни и уронил тяжелые руки на колени. Может, не дошло до кузнеца, о ком идет речь? Не было его в сельце двадцать зим тому назад, когда Хозяин первый раз в округе объявился.

– Пожадничали наши отцы, – закручинился Туча, – а нам сейчас их бережливость боком выходит.

Судить отцов дело последнее, но была в словах Тучи своя правда. Взять землю у Хозяина взяли, а положенной виры не заплатили. Конечно, люди они были в этих местах пришлые, выделенные из своих родов без большого достатка, а потому и решили, что, прежде чем делиться, надо бы жиром обрасти. С выселок даже хазары по первым годам дани не берут.

– Уплачено ведь ему было, – сказал Жирох, не глядя на Данбора. – Чего же теперь ему надо?

А уплачено было самой красивой девкой в сельце – сестрой Данбора. Сгинула она без следа, а приплод остался. Говорил же Туча тогда Данбору: не бери малого в сельцо, не наша это забота. А тот, видишь, заартачился, родной крови ему стало жалко. И не взял в расчет того, с чьей кровью она смешана.

– Коли бы младенец пропал, то еще хуже было бы, – покачал головой Жирох. – В том небрежении Хозяину смертная обида.

– Жирох прав, – сказал хрипловатым баском Серок. – Коли кровь Хозяина с нашей смешалась, то мы этой земле уже не чужие. И гнать нас с земли у него права нет.

– Ты судишь по Велесовой правде, Серок, – не сдавался Туча, – а Хозяин этой землей владел, когда слова Велеса здесь никто не слышал. У него правда своя.

– Нет такой правды на земле, чтобы детеныша, чей бы он ни был, бросать на голодную смерть, – хмуро сказал Данбор.

Туча возражать Данбору не стал, но мнения своего не изменил. Это если человечьим разумением судить – тогда конечно. Но у Хозяина разумение другое. Его разумение от самой матери-земли идет. Поднимет неведомая сила косолапого среди зимы и гоняет его по лесу в самую бескормицу, пока он с голодухи не сделается лютым врагом человеку. И хорошо, если найдется в округе удалец, который шатуна завалит. Но уж коли шатун человека одолеет – тогда держись. Всем солоно придется. Умом шатун не по дням, а по часам начинает расти, и этому уму в звериной шкуре тесно становится, вот и меняет он медвежье обличье на человеческое. И сколько людей он заломал, столько и личин на себя напялить может. Нет существа свирепее его, а в человечьем обличье он даже свирепее, чем в медвежьем. Может, шатун и совсем бы в человека обернулся, но Мать Сыра Земля не отпускает свое детище и время от времени вновь его в звериную шкуру вгоняет. Вот с каким существом Данбор породнился и вот чье чадо под свой кров принес. За то, что породнился, Туча его не винил. Всем сельцом тогда они просили Данбора и его сестру Милицу, потому как по-иному унять Хозяина было нельзя. А скот падал, живность из округи ушла, дело уже к весне шло, у иных запасы кончались. Вызвался было Веско с тем шатуном потягаться, да и пропал ни за куну. Данбор тоже рвался в драку, да не пустили его старшины. Веско тоже из рода Молчунов был, а коли еще и Данбор бы пропал, то их родовичам солоно бы пришлось в этой жизни. Малых и старых кормить стало бы некому. Да и молод тогда был Данбор, еще и борода у него не росла.

– В Искаре наше спасение, – сказал негромко Серок, – он Хозяину не чужой.

– А коли вместе колобродить начнут? – усомнился Жирох. – Тогда хоть с сельца беги, а бежать некуда.

Данбор в Искаре почти не сомневался, но именно – почти. Глубоко под этой уверенностью пряталась опаска. Все эти годы Данбору мешало жить чувство вины за случившееся много лет тому назад. Сестру он не защитил и, самое страшное, не мог защитить. И не младые годы были тому виной, ибо и в годы зрелые далеко не все мог в этом мире Данбор, несмотря на свою силу и смелость. За себя он не боялся ни тогда, ни сейчас, но его смерть непременно бы аукнулась не только семье, но и соседям, среди которых он имел немалый вес. Хочешь или не хочешь, но приходится жить в ладу не только с богами славянскими, но и с их ближниками. И с каганом тоже. И с ганами, и с князьями, и даже с силою нечистой, от которой ни в том, ни в этом мире никуда не деться. А почему мир устроен так, что человек несвободен в своих поступках, Данбор не знал. Ему жаль было отдавать Искара, прикипел к нему сердцем за эти годы. Сам бы пошел вместо отрока, если бы была хоть малая надежда на удачу. Но надежды у Данбора не было. Он слишком хорошо помнил искаженное смертью лицо Веско. А храбрее Веско Молчуна не было человека в округе. Не раз показывал он свою силу и удаль что в битве, что в ловитве, что в потехе, но все-таки сгинул, не устояв против посланца мира, чужого как людям, так и богам. Милицей пришлось пожертвовать Данбору, чтобы те силы ублажить, а более страшной цены он себе и представить не мог. В один день они с Милицей родились, в один час вышли из материнского чрева, а значит, и в жизни должны были идти сходными тропами. Но путь Милицы прервался Поганым болотом. Остался, правда, Искар, но была и опаска, что потеряет он качества, унаследованные от матери, и тем самым оборвет связи с родовичами и миром людей. Данбор твердо верил, что пока Искар живет среди людей, путь Милицы из Страны Забвения в Страну Света не закрыт. А если отрок поддастся темной силе, унаследованной от отца, то пропадет тогда его мать безвозвратно. Эту мысль Данбор очень хотел донести до Искара, но нужных слов не находил. Разве что повидавший мир Серок поможет соседу?