Шальные миллионы - Страница 19

— На полном, на абсолютно полном.

Костя протянул руку, и Старрок пожал ее. Рука его была потной и слегка дрожала. Он знал, что через час-другой увидит кучу драгоценностей, и в предвкушении такой минуты сильно волновался.

О спутнике своем генерал думал: «Надежный человек, с ним легко и покойно. На него я могу положиться».

Перед главным входом в милицию стояла «девятка» — машина начальника милиции. Костя открыл дверцу и сказал шоферу:

— Мы поедем одни.

Старрок нырнул в угол салона, Костя сел за руль. И с места взял большую скорость. И свернул в ближайший переулок, там снова свернул, и снова, и снова, — и выкатился на Выборгское шоссе.

— Ну, ходок, ну, мастер, — качал головой генерал, видя, как майор «выписывает» петли, сбрасывая с хвоста «клещей», которых Старрок, конечно же, мог повесить.

Костя ему все больше нравился, и он проникался желанием сделать его ближайшим товарищем по своим делам. «Да-да… Непременно пошлю его в Америку. Дело пахнет сотнями миллионов, — нужен надежный человек».

— Ты, майор, говоришь по-английски?

— Да, я английский знаю и могу на нем изъясняться, хотя и не очень бойко.

— Тебе придется срочно засесть за английский, дам тебе учительницу, будешь с ней беседовать только на английском. У меня на тебя есть серьезные виды.

— Можете располагать мною. Я для себя решил: поступаю в ваше полное распоряжение.

— Хорошо. Ты, майор, нравишься мне все больше, и я готов доверять тебе.

Они подъезжали к дому дяди Васи.

Старрок не отступал от майора ни на шаг: вместе они вошли в дом, подошли к печке, на которой лежал хозяин дома.

— Ты болен, дядя Вася? — поднялся к нему по лесенке племянник.

— С чего ты взял? — возразил бодрым голосом Василий Владимирович. — Люблю поваляться на печке, — вот и все дела. А ты надолго ко мне?

— На этот раз — нет, но потом приеду. Дай ключ от сарая, — там инструменты, мне надо кое-что починить в моторе.

— Он там, над дверью, — на карнизе.

— Ну-ну, ты лежи, а мы повозимся с машиной.

Прошел в дальний угол сарая. И, прежде чем достать сверток, сказал Старроку:

— Закройте дверь. На задвижку.

Приставил к стене два пустых ящика, встал на них и вытащил из-под стрехи сверток, запеленутый целлофановой пленкой, с радостью ощутил, что он много меньше и легче того, что он сюда закладывал. «Молодец, девка, — подумал об Анюте, — спроворила».

Подозвал генерала. Показал на ящик:

— Садитесь.

Тот было протянул руки к свертку, но майор остановил:

— Не торопитесь, генерал. Тут нас никто не увидит.

Старрок медленно опускался на ящик, но взгляд его был прикован к свертку, и руки машинально к нему тянулись, и весь он дрожал, как в лихорадке. А Костя искал подставку вроде столика. Наконец нашел, включил свет, подтянул ящик и для себя и подсел к генералу.

И не торопясь, как в замедленной съемке, — так казалось Старроку, — разворачивал сверток, а когда раскрыл содержимое, генерал тихо ойкнул и запустил руки в драгоценности.

Костя снова спокойно произнес:

— Тор, опитесь, генерал.

И ребром ладони стал разделять на отдельные кучки кольца, перстни, браслеты, царские ордена и золотые монеты… Потом вырвал из блокнота три листка, написал: 1, 2, 3.

Показал на кучки. Свернул листки в тугие трубочки, накрыл ладонью.

— Тяните!

Генерал сунул пальцы под ладонь, захватил билет. «Первый»! Костя двинул ему первую кучку. Потом генерал достал третью — Костя подвинул и третью. Среднюю забрал себе.

— Поехали, майор, быстрее.

— Куда спешить? — сказал Костя, но Старрок его не слышал. Бросив на ходу: «Заходите ко мне завтра», он трусцой бежал к машине. И в ту же минуту, набирая большую скорость, полетел к шоссе.

Костя вернулся в сарай и здесь под лампочкой разложил свою долю. Насчитал два десятка перстней с бриллиантами, тридцать мужских печаток, почти столько же массивных золотых колец, заколки с бриллиантами, несколько брошей, — эти были особенно ценны, три колье, восемь старинных камей тончайшей работы в золотых оправах, семь массивных золотых браслетов. В кучке его оказалось сто сорок девять царских золотых десятирублевиков.

Вспомнил, как в Волгограде за один перстень с крупным бриллиантом мог получить сто тысяч долларов. Окинул взглядом лежавшие перед ним сокровища.

В уме прикинул: раньше, до перестройки, одна золотая монета стоила пятьсот рублей. Теперь же — о-го!.. Какие миллионы заключены в одних только золотых монетах, и какую уйму денег увез с собой вездесущий и такой ухватистый Старрок! Сколько он отстегнет тем, кто стоит за его спиной? И вновь теплая волна признательности к Анне поднялась в нем.

Нащупывал глазами место, куда бы спрятать клад. Поддел кончиком топора доску в стене, сунул туда сверток. Крепко прибил доску, отошел, посмотрел: «Вот так-то будет ладно». И еще пришла мысль: «Уж Старрок, конечно же, уверен, что ценности свои я теперь в сарае прятать не стану».

Было светло и хорошо на душе. Мысленно похвалил Анну за то, что не попалась на глаза генералу.

Анюта ждала его на пороге дома. И когда он подошел, не сдержала порыва радости — бросилась ему в объятья.

Дядя Вася был рад гостям, — так рад, что не скрывал своего волнения, бестолково суетился, говорил племяннику и Анюте «Дети мои» и всячески старался им угодить.

Старик недомогал, у него «что-то стронулось в спине», и заболел он давно, когда еще только вышел на пенсию, а теперь ему семьдесят два года, и спина болела все сильнее. Впрочем, случались минуты, когда боль отступала, он тогда выходил на улицу, обходил двор, заглядывал в сарай и даже «выползал», как он говорил, за ворота. Он очень любил русскую печь, на ней прогревал спину, и боль утихала. Печь топила, еду готовила и прибирала у него соседка Полина Тимофеевна, женщина не старая, очень аккуратная и честная. Старик в долгу не оставался; отдавал ей вещи умершей недавно жены и платил деньги. И когда Анюта сказала: «Я сама буду все делать», он энергично возразил: «Нет-нет, Полина пусть ходит и все делает по дому». Ясно было, что он не желает загружать внучку домашними хлопотами.

Поужинав с гостями, он пошел к себе в кабинет, где обыкновенно проводил время и укладывался на ночь. Племяннику определил комнату рядом с кабинетом, а Анюте предложил поселиться в комнате жены, а если надо что читать и писать, — он знал: она много пишет, — то пусть идет на второй этаж и занимает там «верхний кабинет», кстати, отделанный с особым тщанием, с камином и балконом, выходившим прямо в лес.

— Пойдем туда, в «верхний кабинет», — предложила Анюта Косте, как только они остались одни.

Здесь она вышла на балкон и тихо, почти шепотом, стала говорить:

— Как вы мне и велели, я три части зарыла в землю.

— В землю? А вода?..

— Вода не опасна. Каждую часть заложила в три плотных целлофановых мешка, — так дедушке присылали с Украины варенье. Хорошо завязала и еще в жестяные добротные банки упаковала. В сарае нашла, от старых времен уцелели. В таких банках то ли чай, то ли леденцы продавали. А теперь смотрите, где ваши клады.

— Но ты хорошо рассмотрела, что там?

— Нет, не очень, — я торопилась. Но… заметила: много золотых монет. Очень много, несколько сот будет. А еще там были пачки долларов и рублей. Я их прятать не стала, — вон они, в моей дорожной сумке. В один из кладов запрятала золотую табакерку, — уж больно хороша. И содержимое делить не стала, — рука не поднялась. Ну и… самое красивое закладывала в банки, решила этак надежнее.

— Прекрасно! И где наши клады?

— А вон смотрите — сосна. И вон — дуб, а там — липа. Деревья заметные, словно часовые. От каждого дерева отмерила три метра на восход солнца, то есть на восток. И вырыла ямки в полметра глубиной. Туда и схоронила, а сверху прикрыла дерном. Я это умею, — вот увидите.

— Хорошо, умница, — и Мефистофель бы не разгадал нашу тайну. Мне предстоит поездка в Америку, хотел бы и тебя взять с собой. А? Что ты скажешь?