Шальная мельница (СИ) - Страница 49

— Родная моя, что случилось? Скажи! Молю, скажи мне! Не рви мне душу!

Малодушный взор обрушить в его полные замешательства глаза.

Несмело, неуверенно закачать головой.

— Я никогда… не смогу подарить тебе… счастья.

— Ну, что ты? — болезненно смеется. Вмиг целует мои руки. Украдкой, метающийся, взгляд в глаза. — Ты и так уже мне подарила счастье. И так… вдохнула в меня жизнь, отчего я безумно благодарен. Скрасила мое существование. А наши попытки…

— Зря, — гаркнула.

— Что зря?

— Всё зря. Никто нам не поможет, — отчаянно качаю головой.

— И не надо, — горько морщится, с натяжкой улыбается. — Даст Бог — будет. Нет — то и нет.

Мне и тебя хватает.

— Не говори так, — рычу. — Ты даже не представляешь, что она мне сказала…

— Кто? — нахмурился, пытливый взгляд в глаза. Невольно поддаюсь, отвечая тем же, но в следующий миг поспешно осекаюсь, уводя очи в сторону.

— Неважно…

— Беата?

Удивленно вздернула я бровями.

Уверенно качаю, отрицая, головой.

— Нет. И, тем не менее, — набираюсь храбрости взглянуть в лицо. — Это — жутко, но и… верно на все сто. Будто, полностью меня считала, заглянув не только в самую душу, но и… далекое, то мое, практически никому неизвестное, прошлое — и выудила самое сокровенное. Сплюнула в лицо. Она сказала, что я… ничего доброго вам, моим близким, не сделаю, кроме как… Господи, — испуганно, болезненно поморщилась, тотчас вырывая руки из его плена и закрывая ими свое предательское лицо.

— Да не слушай ее, кем бы она ни была, — рассерженно рычит. Поерзался немного на месте, а затем и вовсе встал. Прошелся по комнате.

Обмер, руки в боки.

— Глупости всё это.

Вмиг убираю ладони, колкий, гневный взгляд на него.

— Неужели? — рявкаю. — Чего только стоили роды Нани? Если бы не Беата… не жить бы ей вовсе. Да и тебя… постоянно довожу до грани… каждой этой нашей встречей.

— Не надо, Анна, — гневно бормочет, в негодовании, мерно качая головой. — Вот только не надо меня в эту чушь вплетать. Я даю отчет тому, что делаю. Мои поступки — моя ответственность. И не надо облачать себя в мою вину.

— Вину, — победно киваю. — Вот именно, вину!

— А как иначе? — обмер, выпучив глаза. — Да, вину, за несдержанное слово. И что? Причем здесь ты?

Немного помедлив:

— Это я тебя на это подбила.

Скривился, ядовито закивал головой.

— Приятно слышать, что ты считаешь меня своей глупой марионеткой.

— Не перебирай слова! — живо подрываюсь на ноги. Шаги вперед.

— А ты глупости не городи! С пустого места… паника и истерика.

— С пустого? Не сегодня-завтра, — развожу обреченно руки в стороны, — вновь объявят о новом походе — и нет тебя. На месяцы, или… И это в лучшем случае.

— В лучшем? — оторопел.

— Командор в курсе. И неизвестно кто еще. Кто, кому сие будет излишне противным, или нетерпимым. И… мне страшно тогда представить, что из этого всего выйдет.

— А раньше тебя это не пугало.

Обмерла, я уличенная в очевидном.

— Потому что…глупой эгоисткой была.

— А теперь? Прозрела? — дерзко сплюнул слова.

Внезапно стук в дверь.

Кривится, злится, сопротивляется, но еще миг — и, прожевав какие-то ругательства, прошелся к двери.

— Командор?

— Генрих, выйдем?

— Давай не сейчас?

— Нет, сейчас.

Взгляд на меня Фон-Менделя, колкое, все еще напряженное:

— Подожди меня здесь. Прошу, никуда не уходи. И не делай глупостей.

… еще миг — и осталась я одна в комнате.

Несмело пройтись к столу. Застыть в нерешимости.

А в голове жуткие слова старухи: «Сама счастья никому не даешь, и у других забираешь! Смерть только своим принесешь! Глупая!»

Бойко, уверенно снять с себя медальон — и положить на столешницу.

Прощальный, с замиранием сердца, взгляд около — по родным палатам, — и рвануть к двери.

Пока вдали, у окна пылко беседовало два Генриха, мой да Командор, украдкой, мышей прорваться мимо невольных свидетелей и пуститься наутек.

— Я не знаю, что делать с этим Цинтеном.

— Анну пошли.

— Тоже уже думал. Поди помощь лишней не будет…

(доносились слова из невольно подслушанного разговора)

Но еще миг — и выныриваю на улицу. Едва добраться до приюта, как вдруг путь преграждает перепуганная Фреджа.

— Что случилось? — в ужасе заглядываю в ее глаза.

— А ты еще не слышала? Цинтен. Мельница в Цинтене. Говорят, сгорела едва не дотла..

Обомлела я в ужасе.

— Это — знак.

— Что? О чем ты? — нахмурилась женщина.

Лихорадочно закачала я головой.

— Ничего, — шепотом; не имея больше сил сопротивляться — задумчиво улыбнулась.

— Анна. Ты куда?

Но не слушаю, не реагирую, мчу уже к своей Нани.

…

Понимающе закивала головой девушка. Загадочно ухмыльнулась.

— Ступай. Ступай, куда тебе там нужно. А обо мне не думай — мы сами справимся. Ты и так сделала… невероятное для меня, за что вовек я буду благодарна…

И вновь помчать, уже на память заученной, дорогой до Цинтена. Вот только пойти мимо приюта, не свернуть туда даже и на миг.

…

Мельница, и вправду, была в сверх жутком состоянии. И хоть уже давно все было потушено, дым, запах гари все еще блуждал по сиим руинам. Целый слой спёкшейся золы, грязь от воды и земли, которыми тушили, вперемешку с обугленными, недогоревшими балками, досками, закопченным кирпичом, и, частично нетронутыми огнем, обломками непонятно чего, в полумраке угрюмой ночи, — всё это лишало любого желания и смелости попытаться забраться внутрь. Однако, твердое решение, принятое несколькими часами ранее, вынудило совладать со своим страхом — и (под гром разражающихся в моей голове слов старухи) переступить, опасаясь лишнего внимания со стороны местных, через треклятый порог.

— Анна, стой, — внезапно послышалось за моей спиной, и кто-то ухватил меня за локоть. Резвый разворот — обмерла в ужасе.

— Генрих? Т-ты… как здесь?

Виновато опустил на мгновение взгляд. И снова очи в очи. Тихим шепотом:

— И всё же… некоторые вещи я про тебя хорошо усвоил, да?

— Не надо, прошу, — кривлюсь от боли, попытка выдраться из его хватки.

— Анна, это глупо — слушать кого-то ополоумевшего, все бросать долой, только из-за каких-то мерзких, завистливых чьих-то слов.

Лихорадочно качаю головой.

— Это — не просто слова. Совсем не просто. Она полностью поняла, кто я. И она сказала, что нет мне здесь места, и не должна я была быть здесь. И ничего, кроме смерти, вам не принесу. Генрих, молю, — жалобно. — Дай мне вас спаси! Пожалуйста… Хороший мой, ПОЖАЛУЙСТА!

Обмер, словно уколола его в самое сердце. Но еще миг и вдруг ухватил меня за руку. Что-то вложил в нее.

Живо перевожу взгляд, раскрываю кулак — мой (подаренный им) медальон.

— Ты мне обещала. Так прошу, не уходи… Ты же моя… Анна…

— Не АННА — Я! НЕ АННА! — гневно качаю головой. Резкое движение — и вырываюсь долой, шаги на ощупь, пятясь. — И НИКОГДА АННОЙ НЕ БЫЛА! А то, что безмерно люблю — истинная правда, потому и ухожу! УХОЖУ, пока еще все живы!

— АННА, СТОЙ! — ошеломленно взвизгнул и тотчас кинулся ко мне.

Не сразу сообразила, попытка оглянуться, но в тот же миг и рухнула прямиком куда-то вниз, в какую-то яму.

Удержал, схватив своей рукой — мою.

Всматривается бешеным, испуганным взглядом в глаза.

— Родная моя, держись! ДЕРЖИСЬ, МОЛЮ! Я тебя вытащу!

— Не надо! — сама даже не знаю, как такое ответила.

— ДЕРЖИСЬ!

Но еще мгновение — и скользнули мои пальцы, обреченно унося меня от него вдаль.

— ЛИЛЯ! — отчаянно, зверски завопил Генрих. Рывок, попытка совершить невозможное, ухватить, спасти меня в последний момент — да тщетно.

Вдруг… хрустнула балка, обвал — и полетел мой милый следом за мной… прямиком в ад.

--------

[1] Dziewczynka, gdzie idziesz? — с польского: «Девушка, куда путь держишь?» О! Można jeździć? Ja też tam. - с польского: «О! Может, подвезти? Мне тоже туда».