Шальная мельница (СИ) - Страница 16

В какой-то момент, я просто стала надеяться, что всё это — жуткий сон, где ощущения на грани реальности. Давно такого не было. Давно… И, тем не менее, сейчас я проснусь, может даже, вся в слезах, пробитая до дрожи — но облегченно выдохну. Сумасброд закончится — и я снова окажусь если не дома, то, как минимум, в машине с этим тираном Ярцевым. Или в больнице, черт дери их. Настоящей, а не этой жуткой, где запахи больше напоминают хлев, а не пропитанную спиртом и жуткими медикаментами, клинику.

… но нет. Открыв глаза, мой взгляд уткнулся в серую, дряблую стену. И, можно было бы

свернуть, оправдать всё это отсутствием ремонта "вот уже как двадцать лет" в том или ином отделении заурядной больницы, однако… отчетливый запах сена, странных трав вновь вернул в мое сознание лица моих новых знакомых: Доктора и его Помощницы, Беаты. Не подвело и звучание: нет ни привычного гудения техники, люминесцентной лампы или пиканья кардиомониторов (как в кино). Ничего… что б сулило мне возвращение в «цивилизацию». Стремительный разворот — взгляд около. И снова пациенты, подобные мне: правда, кое-кто настолько перебинтованный, что, скорее всего, действительно ранен, а не изображал сие или слегка травмирован, как я. Кто-то дремал, кто-то разговаривал между собой, а кто-то смиренно ел, сёрбал из коричневой неглубокой миски какую-то похлебку.

Страх вновь стал возрождаться в недрах моей души и проступать мурашками по телу: а что… если вокруг — не притворство? Что, если вокруг — всё реально? И, какой бы подноготной у сей изоляции не было, и насколько добрыми и бескорыстными не были люди здесь, как выбраться отсюда, убраться долой? Как прорваться к Калининграду, домой, при этом в тайне сохранить свое происхождение и всё то, я что помню и знаю? Поляков не любят. Хм, удивительно, как по мне, это — одна из самых мирных и добродушных стран в Европе (хотя, может, я "не в тренде"?) А так как всех нас ровняют с ними: русских, украинцев и белорусов, — славяне, то значит, и я — враг? Но если да, то почему тогда Помощнице всё равно? И как много таких… лояльных? А Врач? Ему можно доверять, или он — такой же пленник политики, как и остальные?

— Проснулась? — послышался тонкий, нежный женский голос где-то сбоку от меня. Невольно вздрогнула я, тотчас перевела взгляд — Беата. Несмело улыбаюсь.

И опять этот немецкий язык, натянутой струной звучит прямиком из моей нерадивой, в плане лингвистики, памяти.

— Да.

— Голодна? — еще шаг ближе и замерла рядом, скользя изучающим взором по телу (машинально сжимаюсь я от такого внимания). Продолжила та: — Болит где?

— А? Н-нет, — качаю головой. Но, движение ближе, присаживается около кровати девушка, мигом дотрагивается рукой сначала к моему лбу, затем — к щекам. Испуганно шепчет: — У тебя жар!

Невольно пожимаю плечами — и только сейчас осознаю, что дрожу, непроизвольно натягиваю на себя покрывала все сильнее. Криво улыбаюсь, прожевываю страх.

Растерянное молчание.

— Сейчас принесу Absud[5], жди, — шепнула Помощница.

Мало что помню из последующего. Пришла в себя, судя за сумерками за окном и оживленностью в помещении, только к вечеру.

Скользящий взгляд около. Попытка совладать с собой, вспомнить, где я и в каком странном абсурде ныне обитаю. Поежилась. Ничего и никого знакомого вокруг. Казалось, будто я — маленький ребенок, потерявшийся в громадном мире, где нет ни единой живой души, кто мог бы помочь, поддержать, успокоить. Никого родного, к кому можно было бы прижаться… Раньше я, как-то, это не осознавала, ведь даже после Ани у меня оставался Ярцев, а после Миши… должен был быть Гоша. Но сейчас — в этой глуши, в жути всего непонятного и непривычного, страх заживо сдирал кожу, оголяя душу перед черствым, беспощадным прозрением.

— Анна? Проснулась? — послышалось где-то около меня, а затем шуршание, неторопливое движение — и склонилась надо мной Беата. Нежная, теплая улыбка… Странная девушка, эта Помощница, своей заразительной добротой она порождала во мне ответные чувства, и в ее присутствии на душе становилось, к удивлению, так тихо, спокойно и, действительно, уютно. Но какой шанс, что это — не притворство с ее стороны? Что нет тайного смысла, и она не ищет какой-то своей, определенной выгоды, корысти? Хотя… что с меня сейчас взять? Даже одежды не осталось. На органы пустить? Чушь собачья. По-моему, если весь этот их "древний" мир — не фарс, то они явно безумно далеки от этой великой идеи и несусветной жути. И, тем не менее, страшно ей, им доверять,

но и… без этого, что тогда мне остается?

Жуткие были последующие дни. Помню урывками, смутно. В основном только замученное, уставшее лицо Беаты. Казалось, она не отходила от меня ни на миг: то поила какими-то отварами, то растирала странной, мерзко пахнущей, мазью, то делала компрессы чем-то холодным и до одури раздражающим, однако… спустя мгновения сразу становилось легче…

Волей Божьей (как утверждала девушка) и дюжим усердием (мое мнение) Беаты, наступил, наконец-то, день, когда я открыла веки и сполна, без пелены, без боли и мути в очах и теле…. ощутила окружающий мир. Впервые полноценно поесть… и попытаться встать на ноги.

Сдружилась, невольно сблизилась я с этой Помощницей, веря (пусть и глупо, недальновидно) ей… как себе. И хоть не впустила ее в свою душу, не раскрыла ей все свои карты, и даже толком не выспросила, где мы конкретно находимся, и что вокруг происходит, ее советам я следовала как неоспоримым канонам. Более того, она сама уже догадалась, что я не особо в ладах с языком, потому кроме объяснений и доходчивых фраз, по тихим, спокойным вечерам стала та мне помогать познавать сие странное наречие и язык в целом.

Вырваться отсюда, сбежать… без явной чьей-то помощи я не только не осмеливалась, но и не надеялась, не собиралась. Ведь сия затея глупая — и невероятно страшная, учитывая… что кроме этих двух (Беаты и Врача, Хельмута), мало кто выказывал ко мне симпатию (не знаю почему, то ли видя во мне неприятеля, то ли угрозу, то ли еще за что-то порицая. Даже та же Адель, тучная повариха с кухни (где я теперь помогаю ей, зарабатывая себе кусок хлеба и похлебку), и та… нет-нет, да кидала на меня презрительные взгляды, гаркала и обзывала, если я делала что-то не так. А как? Учитывая, что это не у плиты стоять макароны варить, или тот же фарш через мясорубку пропускать. Окститесь, никаких благ нашей цивилизации.

— Не понимаю я, как вы так живете! — не сдержалась я и рявкнула, бросив обратно в таз с водой не достиранные бинты.

— Как? — удивилась Беата и подошла ближе, взгляд мне на руки (туда, куда и я уткнулась сейчас взором — на мозоли).

— Да как? — тяжело вздыхаю, очи повела около, подбираю безопасные слова. — Вот так, стирка вручную, без дополнительных средств. Спасибо, что хоть повязки кипятите. Но… обеззараживание воды серебром? — обмерла я разведя ладони в стороны, и снова по лезвии ножа рассуждения. — Черт дери, неужели…?

— Анна! — взволнованно вскрикнула, перебивая меня, Помощница (как обычно это бывает), когда я ругаюсь (да уж, та еще нелепая шуточная привычка со времен универа).

— Извини, но… Беата, разве никто из ваших… местных не путешествует? Разве… да тем же лекарским делом, опытом, вы что, не обмениваетесь? Как же лекарства, хирургические инструменты и прочие гениальные изобретения? И, вообще, мир, в котором вы живете, — сумасшествие!

— Ты о чем сейчас? — обомлела девушка, выпучив глаза.

Поддаюсь, всматриваюсь ей в очи.

— Ну, элементарная гигиена! Туалеты! У вас люди выливают, вываливают всё это, прям, на улицу!

Удивленно вытянулось ее лицо.

— Вообще-то, говорят, наш край в плане гигиены самый продвинутый. У нас даже замки построены с учетом отдельных туалетов, в то время как в остальных, они это делают, якобы, прямиком из окон! И медицина у нас на уровне. Хельмут обучался у самого Пфальцпайнта! Да и не каждое комтурство может похвастаться лекарем, который проводит операции. А ты говоришь, что мы — отсталые, что окружающий мир — сумасшествие. Наш Орден всегда славился отличными мастерами своего дела, способными не только безопасно извлечь стрелу, но и зашить вспоротое брюхо. К нашему Хельмуту даже из Польского Королевства тайком приезжают, выдавая себя за местных, лишь бы он помог.