Шайтан-звезда (Книга вторая) - Страница 18

И оказалось, что многие дорожки и беседки свободны от запаха, а если он и появляется кое-где, так его принесла молодая женщина. И более того – Хайсагур уловил запах скверного растения, именуемого аконит и безмерно ядовитого. Как получилось, что молодая женщина с маленькими ногами, имевшая обыкновение ходить неторопливо, набралась этого запаха, гуль понять не мог. Он подумал было, что этим зельем травили крыс, – но откуда взяться крысам в этой позабытой Аллахом долине?

На всякий случай Хайсагур сломал деревце и, ободрав с него ветки, изготовил нечто вроде копьеца, которым шевелил траву и приподнимал ветви кустов. При необходимости он мог ловким ударом этого гибкого копьеца сбить змее голову. Но Аллах избавил его от такого испытания.

Голубовато-лиловых кистей аконита среди цветов и травы он тоже не обнаружил.

Разумеется, Хайсагур не мог тщательно обследовать все щели и укромные места, где змее угодно пережидать дневной зной. И все же с каждым шагом он все больше убеждался, что понапрасну тратит время. Змеиный запах был неразрывно связан с запахом старца или молодой женщины, сам по себе он не появлялся. Гуль взбирался даже на откосы до той высоты, где начиналась недоступная обычному человеку крутизна. Там он обнаружил разве что запах коз.

Когда наступила ночь, он не стал возвращаться в крепость, здраво рассудив, что Сабит ибн Хатем и без его разглагольствований уснет сном праведника. А сделал он вот что – взяв светильник, спустился в те подземелья под хаммамом, которые так отчетливо запомнились Джейран.

Разумеется, природное любопытство затащило Хайсагура в подпол, где он чуть не застрял между закопченными кирпичными столбиками, подпиравшими пол хаммама, и перемазал шерсть, за которой, как и большинство гулей, следил довольно тщательно.

Уяснив себе, как действует печь хаммама и каким путем проходит горячий воздух, Хайсагур выбрался наружу, оказался в предбаннике – и тут вдруг услышал человеческие голоса.

Двое мужчин переговаривались на другой стороне долины, напротив хаммама, где-то возле дома самозванной Фатимы.

Один из них звал другого, который то ли без нужды сошел с эйвана, то ли без нужды на него взошел.

Хайсагур подобрался и ссутулился так, как это свойственно гулям, подстерегающим добычу. Пригибаясь, он перебежал райскую долину и затаился в тени высокого эйвана, с перил которого свисали дорогие ковры, так что при необходимости он мог под ними укрыться.

– О Гариб, о скверный, я не в состоянии поднять этот сундук, а тебя словно шайтан унес!

– Разве нас посылали за сундуками, о сын греха? – отозвался Гариб из беседки. – Клянусь Аллахом, нам велели взять то, что можно вдвоем пронести в мешках через пещеры, и даже дали целую опись!

– Кому госпожа давала приказание, мне или тебе, о несчастный, чтоб тебя не носила земля и не осеняло небо? – полюбопытствовал человек, не покидавший дома. – Она хочет, чтобы мы принесли вещи из комнат шейха, и еще те, что остались в ее спальне. А если мы чересчур задержимся, то сюда вломится еще какой-нибудь предводитель безумцев, и мы не выполним приказания.

– Разве никто не предупреждал госпожу, что путь через Черное ущелье ненадежен? – спросил Гариб. – Он был хорош, пока нужно было доставлять сюда тяжести, а потом от него следовало отказаться.

– Для тех, кто едет с юга, этот путь – наилучший, – возразил голос из темноты. – И одурманенный банджем верзила – это такая тяжесть, о Гариб, что лучше ее доверить судну, чем человеческим рукам. Мало я разве перетаскал этих несчастных короткой дорогой от причала к первой же беседке? Ведь немногих из них приносили через пещеры.

Хайсагур понял, что речь шла о молодых плечистых праведниках, песни которых запомнились Джейран, но что касается лиц – ее память сохранила лишь красивое лицо горбатого юноши, которого звали то ли Хасан, то ли Хусейн.

Впрочем, лица шейха он в воспоминаниях девушки не обнаружил.

– Поторопись, о Гариб! – продолжал человек, хозяйничавший в доме мнимой Фатимы. – Или мы безнадежно отстанем от людей Джудара ибн Маджида, да хранит его Аллах и да приветствует! И нам придется добираться до Хиры самим, а это дело опасное! Не станем же мы ждать попутного каравана с охраной!

– Вовремя же он прислал всадников к нам на помощь, клянусь Аллахом! – подтвердил приверженность полководцу и Гариб. – Иначе мы бы так и полегли вокруг верблюдов с женщинами!..

А больше ничего он сказать не успел.

Из темноты возникло и приблизилось к нему заросшее бурой шерстью лицо, почти человеческое, над которым возвышались огромные, круто закрученные рога, подобные рогам антилоп.

Изо рта высунулись клыки, белизной соперничающие с верблюжьим молоком, и протянулись вперед на целый локоть!

Огненные глаза, окруженные зеленоватым свечением, воистину глаза посланца шайтана, приникли к его глазам – и душа Гариба улетела…

Хайсагур прежде всего отволок свое мохнатое тело под свисавшие ковры, помянув скверную Фатиму сердитым словом – эта негодяйка могла бы взять себе в слуги мужей более сильных как телом, так и духом.

Всякий раз, вселяясь в чужую плоть, Хайсагур прежде всего удивлялся слабости и неповоротливости людей. О том, что сам он был выше любого человека на голову, да и весил вдвое больше, он в первые мгновения накрепко забывал.

– Но если мы не нагоним войска Джудара ибн Маджида, то лучше нам и вовсе не показываться в Хире, ты же знаешь нрав нашей госпожи! – продолжал незримый собеседник Гариба. – Хотя она и довольна положением дел, но не будем сердить ее понапрасну. Что это ты там копаешься и возишься?

Хайсагур вспомнил, что Гариб, прежде чем рухнуть без памяти, выронил из рук узел с носильными вещами. В чужой памяти уже запечатлелся этот криво связанный узел и, как бы давая ему имя, прозвучало звонкое женское имя «Хайзуран!»

– Хайзуран просила меня позаботиться об ее вещах, о друг Аллаха, – отвечал Хайсагур, еще не зная имени спутника Гариба. И сразу же увидел лицо невольницы, красивое и смуглое, и ощутил волнение чресел, как бы от предвкушения близости. Очевидно, этот скверный Гариб соблазнил невольницу своей госпожи…

Для Хайсагура это ощущение было особенно болезненно – он имел в крепости женщину-гуль, но избегал ее, а к дочерям сынов Адама не приближался, боясь от этого бедствий и для себя и, главным образом, для них. Но звездозаконие не могло заменить любознательному оборотню радости сближения. И он остро осознавал это.

Незримый собеседник Гариба, которому наскучили эти препирательства, вышел на эйван, дав Хайсагуру увидеть себя во весь рост, ибо в комнатах самозванной Фатимы уже горели светильники, а в райской долине, разумеется, было довольно темно.

Хайсагур прищурился, потому что вид лица неминуемо извлек бы из памяти Гариба и имя его обладателя.

Мужчина, которого Фатима, или как там ее звали на самом деле, отрядила подобрать позабытые сокровища, был плотного сложения, с толстой шеей и длинными руками, что свидетельствовало у сыновей арабов о хорошем происхождении. На этом основании насмешник Хайсагур, появляясь в городах, придумывал себе имена, достойные царских сыновей, ибо его руки торчали из самых длинных рукавов, и эти велеречивые изобретения принимались без тени сомнения.

– Мы ничего не сможем тут собрать без факела, о Батташ-аль-Акран, – отвечал гуль спутнику Гариба, при первых произносимых словах еще не зная имени этого толстяка. Оно возникло само, и это радовало – оборотень не только освоился в чужом теле, но и раскрыл ларчик, где хранилась память.

– Ничего и не надо собирать, о сын греха! Довольно того, что оставлено в доме, клянусь Аллахом! Первым делом нужно взять имущество шейха! И сосуды по описи…

– А где же опись, о Батташ-аль-Акран? – осведомился Хайсагур, выговорив имя с заметной издевкой. Он оценил качества и свойства собеседника, который сошел бы за Повергающего богатырей среди людей хилого сложения, но не среди гулей. Очевидно, и остроумцы, что дали ему прекрасное прозвище, были того же мнения…