Шайенский блюз - Страница 3

Павловск? За годы, прошедшие в Америке, он впервые вспомнил о своем прошлом. Странно. Почему именно Павловск? В своей прежней жизни Степан Гончар любил побродить по лесу с двустволкой, любил погонять на машине — но посещения парков вовсе не были его любимым занятием. «Старею», — подумал он, вороша тростью горку листьев.

За деревьями виднелся кирпичный особняк с портиком над белыми колоннами. Степан вышел к его заднему крыльцу, где на лужайке разместилась небольшая беседка и качели. Жильцы пансиона были, как правило, людьми семейными, и лужайка, видимо, предназначалась для детей. Но сейчас на качелях сидела Милли, наверняка считавшая себя очень взрослой.

Увидев Степана, она не перестала раскачиваться, а, наоборот, оттолкнулась ножкой от земли посильнее. Ее длинная зеленая юбка шуршала на лету, и черные волнистые волосы развевались, выбившись из-под шляпки.

— О, мистер Такер! — воскликнула она с насмешливой улыбкой. — Как поживаете, сударь? Извините, что не могу прервать свое очень важное занятие!

— Не стоит прерывать. Надеюсь, ваша матушка примет меня без доклада?

Она зацепилась носком за траву, чтобы остановить качели, и Гончар помог ей, схватившись за цепь.

— Нас никто не видит и не слышит, — сказала она. — Стивен, почему ты так долго не приходил? И что за козлиная борода? Ты стал похож на доктора.

— Не любишь врачей?

— Да кто их любит! Пойдем, мама тебя ждет. Нет, почему ты так долго не появлялся?

— Две недели — это не так и долго.

— Да? Шестнадцать с половиной суток — это не две недели! Я уже думала, что ты в Мексике. Возьми меня под руку. Не уезжай в Мексику, хорошо? Отец говорит, что ты мог бы купить там ранчо. Но это же так ужасно — провести всю жизнь среди скотины и кактусов! Так что не уезжай.

— Красивое у тебя платье, — сказал он, чтобы сменить болезненную тему.

— Ты тоже нарядился, как на прием к английской королеве. А я больше люблю походную одежду. Вообще мне по душе жизнь в поле. Я бы хотела всю жизнь провести с папой в экспедициях. Или, как ты, кочевать с шайенами.

— Вот этого не надо.

— Почему? Думаешь, я такая неженка? Думаешь, я слабее твоих подружек?

— Ты не слабее. Но кочевая жизнь хороша только летом. А когда наступает зима, лучше жить в городе.

— Ненавижу города. Тесно мне в городе. А тебе?

— Маршал-Сити — какой же это город. Две улицы, три дома. Да и Денверу еще далеко до настоящего города. Вот если бы мы жили в Чикаго, в Нью-Йорке…

— А там, откуда ты родом, — перебила Милли, — там есть большие города?

— Да, — коротко ответил Степан.

Он чуть было не принялся рассказывать ей о Петербурге и Москве, об Архангельске и Одессе…. Там, откуда он родом, осталось много чудесных городов, любимых городов. Гончар вдруг вспомнил, как в осеннем Тбилиси неспешный фуникулер вознес его на вершину Мтацминды, и как он спускался оттуда пешком, прикладываясь к бутылке белого вина. И тут же память перенесла его в Таллин, на самый последний этаж высотной гостиницы «Виру», куда его вознес скоростной лифт, и откуда он тоже спускался пешком, три дня, застревая в барах и чужих номерах…. Воспоминания обожгли его, как вспышка близкого выстрела. «Да что это со мной сегодня?» — с тревогой подумал Степан.

Милли обиженно поджала губы. Но она еще не умела наказывать собеседника презрительным молчанием, и выдержала только три секунды.

— Ты скрытный, сухой и бессердечный, — сказала она. — Когда ты лежал в бреду, то говорил на нескольких языках. И рассказывал сказки. Ты был таким смешным… А теперь ты снова превратился в каменного рыцаря с железным сердцем. Но я хочу знать о тебе всё. Если ты мне не доверяешь, то кому тогда вообще можно доверять?

«Интересно, какие такие сказки я мог ей рассказывать, — подумал Степан. — Неужели про ковры-самолеты компании «Аэрофлот»? Или про волшебный ящик с живыми картинками и меняющимися цифрами, семнадцать дюймов по диагонали?»

— Я бы не приехал, если б не доверял тебе, — сказал он. — Потерпи немного, разбойница, скоро я раскрою все свои страшные тайны.

— Только не при маме, — шепнула Милли, поднимаясь на крыльцо.

Оливия Фарбер сидела у камина, ее ноги были укрыты пледом.

— Извините, Стивен, мне немного нездоровится, — улыбнулась она, откладывая книгу. — Ничего серьезного, неизбежное осеннее недомогание. Какой вы нарядный сегодня. Похоже, ваши дела продвигаются успешно?

— Вашими молитвами, — Гончар поклонился, пожимая протянутую ему горячую руку.

«А ведь у нее температура, — подумал он. — Дать бы ей сейчас аспирина. Только где ж его взять. В аптеке только хинин да микстуры от кашля».

— Леопольд очень хотел вас увидеть. Кажется, он придумал, каким образом вы сможете переждать неблагоприятные времена. Могу я вас спросить, Стивен, какими языками вы владеете?

Милли язвительно заметила:

— Спросить-то ты можешь, да только он не ответит. Таких скрытных типов я в жизни не встречала.

— В твоей жизни еще все впереди, — махнула рукой мать. — Что скажете, Стивен? Как у вас дела с немецким, французским, испанским? Может быть, знаете шведский или русский?

Гончар задумался.

— Раньше я довольно легко читал по-немецки. Но у меня уже давно не было практики. Испанский знаю только на бытовом уровне. То есть не умру с голоду в мексиканской харчевне. Русский? Да, немного знаю. Шведский? Даже не слышал никогда. Как видите, картина довольно безрадостная. Если профессор хочет пристроить меня переводчиком, то я — не самый перспективный кандидат.

— Отчего же? Откровенно говоря, я поначалу довольно скептически воспринимала эту идею, но сейчас она кажется мне вполне приемлемой. Но об этом после. Расскажите, как складываются ваши дела в Маршал-Сити?

Мелисса стояла за спиной матери, обняв ее за плечи, и Степан мог видеть одновременно обеих — и благосклонную улыбку профессорской жены, и насмешливый взгляд профессорской дочки. Он подробно рассказал, как отремонтировал помещение старой скобяной лавки и как устроил конкурс, подбирая продавцов и управляющего для обувного магазина. Самым трудным оказалось найти в городе хоть какого-нибудь художника, чтобы украсить магазин достойной вывеской и разместить по всему городу и на подъездных путях соответствующую рекламу. Оливию Фарбер очень удивило, каким высоким спросом пользовались среди жителей Маршал-Сити индейские мокасины, и тогда Степан пообещал в следующий раз привести ей несколько пар — эта обувь одинаково хороша и для прогулок по лесу, и в качестве домашних тапочек. Он знал, что здесь его никто не спросит о доходах, и сам привел некоторые цифры и расчеты. А когда Гончар сообщил, что собирается строить дом, Оливия Фарбер заметила:

— Но вы же не собираетесь навсегда осесть в Вайоминге? Впрочем, хороший дом всегда можно выгодно продать.

— И переехать в Денвер, — добавила Милли.

Где-то в глубине здания прозвенел входной колокольчик, и Оливия Фарбер глянула на стенные часы:

— Кажется, Леопольд пришел. Он сам вам все и расскажет.

Профессор Фарбер тоже не удержался от замечаний по поводу нового костюма Степана.

— Для торговца вы одеты слишком импозантно, — сказал он. — Жилет хорош, но к нему не мешает добавить золотую цепь от часов. И часы должны быть массивные, хорошо бы с парой рубинов на крышке. Кто вязал ваш галстук?

— У меня нет лакея, — развел руками Гончар.

— Положим, это доверяют не лакею, а жене. Но в любом случае получилось недурно. Оригинально, но строго. Где вы научились этому?

— Уже не помню.

Мелисса захлопала в ладоши:

— Ага, что я говорила? Даже папе не удалось ничего выпытать!

Фарбер взял Степана под локоть:

— Мистер Питерс, уединимся в библиотеке. Через пять минут Росита подаст нам кофе, а скрасить томительное ожидание мы сможем с помощью бесподобного бренди.

«Кажется, семейство Фарберов серьезно заинтересовалось происхождением бродяги из Небраски, — подумал Степан. — Никогда раньше они не задавали мне столько вопросов, пусть и косвенных, о моем прошлом».