Шах и мат - Страница 62

Но это не он.

Он бы не стал.

Мы даже толком не поговорили.

Я сказала то, о чем сильно жалею, и он, возможно…

Глядя на дрожащие ладони, чувствую, как раскручиваются спирали моего ДНК. Чтобы наконец покончить с испепеляющей неизвестностью и не дать какой-нибудь аневризме уничтожить мой мозг, я хватаюсь за ручку и распахиваю дверь.

На моей застеленной кровати действительно распластался человек.

Мое сердце замирает.

А затем вновь начинает биться со смесью облегчения и чего-то еще – неизвестного.

А потом падает в пропасть.

– Мэл, комната просто потрясная! – говорит мне человек на кровати. – Смотрю, ты хорошо устроилась, сучка. И все благодаря тому, что я вовремя рассказала тебе о том, как важно поддерживать людей с непереносимостью глютена.

Закрываю глаза. Делаю глубокий вдох. Открываю.

И скорее хнычу, чем спрашиваю:

– Истон?

С августа ее волосы сильно отросли и теперь уже ниже плеч. Они выглядят более темными и блестящими, чем летом, после того как кончики выгорели на солнце, а морская вода сделала их более пушистыми. По-хорошему, я должна удивиться, как она изменилась, но удивляться тут нечему. Спасибо сталкингу в соцсетях.

– Зачем… Что ты здесь делаешь?

Истон перекатывается на кровати и приподнимается на локтях, чтобы лучше видеть меня.

– Сабрина мне написала.

– Сабрина?

Она кивает:

– Ну, такая, высокая? Достигшая половой зрелости? Жутко замкнутая?

– Я знаю, кто такая Сабрина, – трясу головой. – Она тебе написала?

– Это была моя ошибка – я дала ей свой номер, перед тем как уехала из Нью-Джерси. В ту самую неделю, когда ты заставила меня везде их подвозить. До сих пор не могу тебе простить.

– Ты переписывалась с моей пятнадцатилетней сестрой?

– Нет. Я не отвечала ей, когда она присылала мне тиктоки с танчиками, на которые мне плевать, или тиктоки с роллер-дерби, на которые мне плевать еще больше. Но несколько недель назад она написала про тебя. Так что я ответила.

Я постепенно прихожу в себя после полуинсультного состояния. Истон приехала. Она здесь, на моей кровати, и даже не сняла обувь, перед тем как туда плюхнуться. Мы не общались сто лет. Тысячелетие.

Возможно, я немного злюсь.

Я скрещиваю руки на груди:

– Разве ты не должна быть в Колорадо?

– Колорадо-шмолорадо.

Я прищуриваюсь. Возможно, «злюсь» не совсем правильное слово.

– Удивительно, что ты смогла бросить свой драгоценный колледж. Ты же его так любишь, – мой голос полон язвительности и обиды.

Истон наклоняет голову:

– Не помню, чтобы говорила подобное.

– Тебе и не нужно было.

– Ты умеешь читать мысли?

– Я умею читать то, что ты пишешь в соцсетях.

– Ну да, – она с мудрым видом кивает. – Я обнажаю там свою душу и рассказываю обо всех своих невзгодах.

Я опускаю взгляд, чувствуя себя жалкой идиоткой.

– Я хочу сказать, – добавляет Истон, пожимая плечами, – что понимаю, откуда у тебя такие мысли. Я думала о тебе примерно то же самое.

– Правда? – я сердито поднимаю брови. – Я не обновляла свои соцсети с того момента, как три года назад увидела этого гигантского леопарда.

– Так и есть. Но чтобы следить за великой Мэллори Гринлиф, сегодня не нужно подписываться на ее аккаунты. Например, на «Джезебел» есть целая статья про твой гардероб.

– Нет там никакой статьи, – выдыхаю я. Черт. – Или есть?

– Штуки четыре точно. Короче. – Она перекатывается на кровати и наконец садится на самом краю. – Невероятно унизительно узнавать из интернета о том, что твоя лучшая подруга, с которой ты дружишь много лет, с кем-то впервые в жизни встречается и даже не почесалась рассказать об этом…

– Я ни с кем не…

– …или она забыла упомянуть, что выиграла Открытый чемпионат Филадельфии, ее пригласили на Турнир претендентов и она в десны целуется с лучшим шахматистом в мире и выступает против него на чемпионате мира… Мне продолжать?

Я не отвечаю. Просто смотрю, как Истон встает и подходит ко мне. Десятки маленьких кусочков мозаики наконец соединяются в голове.

– Знаешь что? – она чешет висок. Красивые карие глаза смотрят на меня со всей серьезностью. – Когда ты начала писать мне все реже, я подумала, что ты забыла обо мне. У тебя теперь эта суперкрутая стипендия, реально горячий парень, призовые деньги. Боже мой, Мэл, ты теперь знаменита, и это так странно. Я подумала: ты решила, что я для тебя пройденный этап. Что ты переросла меня.

– Я…

– Но затем, – Истон поднимает указательный палец, – Сабрина написала мне, какой несчастной ты стала, и я вспомнила кое-что важное.

Я сглатываю:

– И что же это?

– Что ты идиотка.

Я вздрагиваю.

– Ты всегда была такой, – продолжает она, – и я понятия не имею, как могла об этом забыть. Ты никогда не хотела быть обузой даже до истории с отцом. Ты не хотела навязываться. Всегда бросала людей раньше, чем они успевали бросить тебя. Мне следовало быстрее осознать, что ты творишь, если бы я не увязла в собственных мыслях, – она облизывает губы. – В колледже… непросто. Порой очень даже невесело. А еще очень одиноко. Я потолстела почти на три килограмма. Мне теперь лифчик натирает.

– Ауч.

– Все в порядке, я заказала новый. Хочу сказать, что была слишком занята, чтобы понять: ты просто пыталась предугадать мой следующий шаг в своем шахматном мозге. – Она прерывается.

Я наблюдаю, как она с помощью пальцев ног избавляется от обуви.

– Думаю, когда я уехала, ты испугалась, что я забуду тебя. Так что ты решила забыть меня первой.

– Я не…

– Возможно, неосознанно, но…

– Я не хотела забывать тебя, – говорю хриплым голосом. Остатки раздражения исчезли под напором чего-то, похожего на подступающие слезы. – Просто подумала, что ты…

Истон вздыхает. Хлопает меня по плечу, затем вновь плюхается на кровать – по крайней мере, на этот раз босиком.

Я без понятия, как поступить, поэтому просто слушаю свое сердце: снимаю обувь, обхожу кровать и устраиваюсь на свободной половине. Мы с Истон одновременно поворачиваемся друг к другу лицом, лежа на подушках, и легко можем представить, что это одна из наших обычных ночевок. Это могло случиться и восемь, и пять, и три, и два года назад. Назовите любое время и любое место.

– Так что, – прокашливаюсь я, – теперь с этой классной девчонкой?

– Ким-ли?

– Ага.

– Мэл, она просто супер. Слишком крута по сравнению со мной.

Я киваю.

– Есть такое, самую малость.

Истон щипает меня за руку, и мы смеемся не только потому, что нам весело, но и от облегчения. Затем я выпаливаю:

– Ты останешься на чемпионат?

– Чувиха. Ты думаешь, я приехала в Италию, чтобы поболтать с тобой по душам и тут же развернуться обратно?

– У тебя занятия.

– Ничего страшного.

– Я не могу просить тебя пропустить две недели учебы ради меня.

– И не нужно. Я сама предлагаю.

Закрыв глаза, чувствую легкое волнение в груди.

– Я люблю тебя. И мне жаль. Я скучала по тебе, – вновь чувствую, что вот-вот заплачу.

После того как я заплакала в прошлый раз, мне кажется, внутри прорвалась целая плотина. За прошедший месяц я успела порыдать во время просмотра «Моей девочки», после того как учительница Дарси сказала мне, что моя сестра – одаренный ребенок, и когда Сабрина победила на соревнованиях по дерби. Теперь я плакса. Хотя, возможно, всегда ей была.

– Я тоже по тебе скучала.

– Истон… – шмыгаю носом. – У меня ни за что не получится победить в этом дурацком чемпионате.

– Может, и нет. Но это не имеет значения. Ты занимаешься тем, чем всегда хотела, вокруг люди, которые любят тебя, а еще ты делишь номер с лучшей подругой на свете. Правда, ей с недавних пор снова снятся кошмары. Так что тебе повезло, – она переплетает наши пальцы, как мы делали, когда были маленькими. – Мэл. Ты уже победила.