Шах и мат - Страница 58

Мне в голову приходит несколько вариантов ответов. К сожалению, я не могу произнести ни один из них вслух из-за внезапно начавшейся икоты. К счастью, мама, кажется, читает мои мысли.

– Да, – говорит она мягко, отводя мои мокрые волосы от лица, – я знаю.

– Откуда?

Мама улыбается.

– Дарси рассказала мне в ту же секунду, как узнала сама. Но я и до этого подозревала, что что-то не так, – она пожимает плечами. – График работы не поддавался никакой логике, а твои рассказы о центре для пенсионеров звучали так, будто ты ни разу там не была и просто прочитала информацию в брошюре. Еще… ты другая, когда думаешь о шахматах. Ты становишься другим человеком. Гораздо счастливее, – ее улыбка становится грустной. – Мэл. О тебе говорили в «Доброе утро, Америка». Ты не думала, что мне сразу начнут звонить все дальние родственники и говорить, что тебе пойдет химическая завивка?

Из меня вырывается стон. Между приступами икоты. Мама тихо смеется и, обняв за плечи, притягивает меня к себе так нежно, будто я не назвала суками шестьдесят семь процентов людей, которых она родила.

– Думаю, правильнее будет начать даже не с чемпионата мира, – мягко говорит она. – Наверное, правильнее будет поговорить о твоем отце.

Я тут же принимаюсь трясти головой.

– Нет, я… Прости. Я перешла все границы. Нам не нужно…

– Нам нужно, – мама сжимает губы, и выражение ее лица становится печальным. – Прошло уже больше года, и я беру на себя ответственность за то, что не поговорила с тобой раньше. Долгое время я считала, что делаю тебе одолжение. Что ты была сильно травмирована, и разговоры на эту тему только расковыряют глубже.

– Это не так, – я вытираю глаза тыльной стороной ладони и издаю вялый смешок. – Это не я была травмирована. Тебе изменили. Сабрине и Дарси пришлось расти без отца, и случилось это по моей вине, так что я здесь единственная сука.

– Нет-нет-нет, – мама с удрученным видом качает головой. – Видишь? Именно поэтому нам следовало поговорить об этом раньше. Ты ни в чем не виновата. Но знаешь, кто виноват? – Проходит мгновение. Мамины глаза сияют в послеполуденном солнце. – Твой отец. Твой отец сделал ужасный, жестокий, эгоистичный выбор. Я так мало говорю о нем отчасти потому, что даже годы спустя мне тяжело смириться с тем, каким человеком он стал. Но я никогда не считала тебя виноватой ни в чем из случившегося.

– А должна была. Это моя ошибка. Если бы я не…

– Мэл, история не терпит сослагательного наклонения. Хотя, если подумать, я тоже могу сыграть в эту игру: если бы ты не рассказала мне, что увидела на том турнире, я все равно узнала бы. Потому что это был не первый раз. И у твоего отца, ко всему прочему, были проблемы с алкоголем и два предупреждения из-за вождения в нетрезвом виде, так что если бы он не ушел из дома тогда, то высока вероятность, что все произошло бы в какой-нибудь другой день.

Я судорожно вдыхаю и думаю о папе. О том, как скучаю по нему. О том, как он мог так с нами поступить.

– Сабрина считает, что это моя вина. И она права.

– Нет, я так не считаю.

Бросив взгляд на дверь, я замечаю на пороге Сабрину. Она стоит, прислонившись к косяку, и смотрит на меня.

– Я знаю, что считаешь, – чувствую, что вновь готова заплакать. – И у тебя есть на это право. Я украла у тебя папу и…

– Не считаю, ты, сучка. И никогда не считала. – Сабрина опускает взгляд себе на ноги. – Но ты любишь спасать всех вокруг и, если надо, можешь держать небо, как Атлант. – Она сглатывает. – Так что признаю, что использовала эти твои качества себе на пользу. Когда ты меня выбешивала.

Мама вздыхает:

– Сабрина.

– Я прошу прощения, понятно? – ощетинивается она. – Я не думала, что ты так близко все воспринимаешь. Ты же никогда не показываешь эмоции. Но отчасти это твоя вина. Раньше с тобой было весело проводить время. Только мы вдвоем – без мамы, папы и Дарси, – и я думала, что между нами что-то особенное. Ты относилась ко мне как к взрослой. Теперь же отчитываешь за все подряд. Раздаешь приказы и пытаешься вести себя как мама. Ты относишься ко мне как к ребенку, хотя не делала так, когда я действительно была маленькой… – ее голос ломается, и она быстро опускает голову, чтобы скрыть слезы. – Может, я и сука, но не неблагодарная. На самом деле, я очень тебе благодарна. Я знаю, сколько ты делаешь для меня, и если бы ты не притворялась, что так и надо, я могла бы показывать тебе свою благодарность. Если хочешь, могу прислать тебе благодарственную открытку или…

Она не может говорить дальше – лишь продолжает всхлипывать. Я хочу встать, обнять ее и сказать, что все хорошо и мне не нужна ее дурацкая открытка, я просто хочу, чтобы моя сестра перестала плакать. Но мама берет меня за руку.

– Когда ты перестала играть в шахматы, Мэл, я предположила, что поступки твоего отца оказались слишком болезненными для тебя. Я предположила, что ты вернешься к ним, когда залечишь свои раны. И когда ты решила не идти в колледж… ну, ты выглядела очень ранимой и обиженной каждый раз, когда я пыталась отговорить тебя. Именно поэтому я сказала себе: ты уже взрослая и способна сама принимать решения, а я должна уважать твой выбор.

Но когда Дарси рассказала мне о твоей стипендии, до меня впервые дошло, что, возможно, у тебя были и другие причины. Что, возможно, твоей целью было защитить меня, а если так… позволь сказать тебе кое-что. Когда я думаю о шахматах, то не думаю об Арчи или его женщинах, – мама улыбается сквозь слезы. – Когда я думаю о шахматах, я думаю о своей гениальной старшей дочери. О том, что она делает то, что любит, и что она способна надрать задницы всем вокруг, – у нее дрожит подбородок. – Я наблюдала за тобой на Турнире претендентов, Мэл. Часами любовалась тобой в твоем… – она смеется, – в твоем платье из «Трупа невесты». И хотя я ничего не понимала в том, что ты делаешь, я очень тобой гордилась.

Я больше не могу смотреть на нее. Больше не вынесу ни единого слова. Все, что я сейчас могу, – это обнимать ее. Сильнее, чем следует, если учесть ее проблемы с суставами. Но она обнимает меня в ответ, крепко обвив руками, совсем как в детстве, когда я отчаянно нуждалась в маме.

– Эх, ну ладно, – вдруг слышу я и чувствую, как Сабрина обнимает нас обеих.

Наконец-то чувствую себя целой, хотя долгих четыре года мне казалось, что я распалась на куски.

– Вечно вы веселитесь без меня, сучки.

– Дарси! – неодобрительно кричим мы втроем.

– Что? – она пожимает плечами, стоя в дверном проеме. – Думала, мы теперь будем часто использовать это слово. Для прикола.

– Однозначно нет, – говорит ей мама.

– Боже, – бормочет Сабрина, отстраняясь. – В этом доме никакого уединения.

– Конечно нет, – говорит Дарси. – Он крошечный, а стены сделаны из туалетной бумаги и чайных пакетиков. Мэллори, ты не могла бы, пожалуйста, выиграть этот глупый чемпионат мира и перевезти нас куда-нибудь в другое место с помощью денег от умных шашек?

Я сердито смотрю на нее:

– Кстати, у тебя отлично получается хранить секреты.

– Технически я сохранила в секрете тот факт, что не сохранила секрет.

Пытаясь понять смысл ее слов, я стираю слезы со щек. Затем киваю, впечатленная таким умозаключением.

– Что ж, – мама хлопает меня по коленке. – Теперь мы можем поговорить о твоем симпатичном коллеге из центра для пенсионеров.

– Точно. Вы с Ноланом и правда засыпаете под звуки видео с массажем головы, как утверждают в твиттере? – спрашивает Сабрина.

– Что? Нет! Мы не… Я не… – Утираю нос рукавом, после чего там остается след, подозрительно похожий на сопли.

«Нам точно нужно установить родительский контроль», – почти говорю я, но тут же вспоминаю, что Сабрина сказала о моих родительских поползновениях.

– Вы расстались? – спрашивает она. – Что он натворил?

– Он… мне врал.

– О да. Ложь. Что-то, что ты терпеть не можешь, – мамин тон мягкий, но я все равно вздрагиваю. – Давайте послушаем, о чем именно он соврал.