Шах и мат - Страница 12

– Эм.

Дефне широко улыбается. Сегодня ее помада розовая, на рубашке изображены «Спайс герлз», а от стрижки пикси хочется схватить нож и отрезать собственные волосы. Выглядит Дефне в винтажном стиле нереально круто, причем выглядит так, будто совсем не прикладывает для этого усилий.

– Эм?

– Просто как-то слишком много… – Я прочищаю горло. Прикусываю нижнюю губу. Чешу нос. – Шахмат?

– Знаю, – ее улыбка становится шире. – Круто, правда?

Мой желудок сжимается. Почему ты просто не притворишься, что тебе все нравится? Истон советовала это сделать, и сегодня утром, на пересадке в Нью-Джерси, во время полуторачасовой дороги, я повторяла себе словно мантру: «Это работа. Это работа. Просто работа». После пяти вечера я и секунды не посвящу мыслям о шахматах. С нашего расставания прошли годы, и я не какая-нибудь слабохарактерная девчонка, которая готова принять изменщика обратно после того, как он расстался с ней во время танца на выпускном. Я буду делать только то, что необходимо.

Правда, я не ожидала, что в это «необходимо» будет входить газиллион всякой фигни.

– Ага, – выдавливаю из себя улыбку. Может, я и не очень счастлива быть здесь, но Дефне сейчас спасает меня и мою семью от разорения. И я уж точно не маленькая неблагодарная тварь… Надеюсь. – Еще и… занятия спортом?

– Ты не занимаешься спортом?

С тех пор как у нас закончились уроки физкультуры в девятом классе, я не проронила ни единой капли пота по собственной воле. Но Дефне, кажется, удивлена тем, что я могу оказаться ленивцем, поэтому выдаю нечто похожее на правду:

– Не так часто.

– Придется увеличить нагрузку. Большинство шахматистов тренируются каждый день, чтобы развить выносливость. Поверь, она тебе понадобится, когда ты окажешься в середине семичасовой партии.

– Семичасовой партии?

Я никогда не делала ничего семь часов подряд. Даже не спала.

– Игроки обычно сжигают около шести тысячи калорий в день во время турниров. Это невероятно. – Дефне жестом просит следовать за ней. – Я покажу тебе твой кабинет. Ты не против, что будешь не одна?

– Нет. – Этим утром моя «соседка по комнате» несколько раз пукнула на мою подушку, потому что я посмела попросить не играть на ксилофоне в половине шестого утра. – К этому я привыкла.

Шахматный клуб Патерсона представляет собой комнату в центре звукозаписи и состоит из до боли ярких лампочек, виниловых досок, торчащих из пола, и такого количества асбеста, что можно поджарить мозги трех поколений. Я ожидала, что «Цугцванг» будет примерно таким же, но на деревянные полы падают солнечные лучи, кругом дорогая мебель и утонченные, современные мониторы. Традиции и технологии, новое рядом со старым. Или я недооценила, сколько можно заработать на шахматах, или это место по совместительству является логовом мафии.

Я едва не задыхаюсь, когда Дефне показывает мне библиотеку: это что-то прямиком из Оксфорда, но не столь масштабное. На высоких полках расположены ряды книг, к шкафам приставлены модные лестницы, и если верить реалити «Продавая закат», которое я дважды смотрела с мамой, то тут есть то, что называется мезонином, а еще…

Книги.

Так. Много. Книг.

Многие из них я узнаю, потому что именно ими были набиты книжные полки в гостиной. Потом мы наскоро их упаковали в старые коробки от посылок из «Амазона», когда было принято негласное решение о том, чтобы стереть следы папиного присутствия в доме.

– Можешь пользоваться библиотекой когда захочешь, – говорит Дефне. – Некоторые книги отсюда включены в твой список для чтения. И она прямо рядом с твоим офисом.

Все верно: мой офис прямо по коридору; и на этот раз я не удерживаюсь от восхищенного, бесстыдного вздоха. Здесь три окна, самый большой рабочий стол, который я когда-либо видела, и повсюду шахматные наборы, которые наверняка стоят больше, чем желчный пузырь на черном рынке. И…

– Тише, пожалуйста.

Я поворачиваюсь. За столом напротив моего сидит сердитый мужчина. Ему двадцать с чем-то, но в светлых волосах уже проглядывают залысины. Перед ним доска с расставленной позицией и три раскрытые книги.

– Приветики, Оз, – или Дефне не замечает его настроения, или ей все равно. – Это Мэллори. Она сядет за пустой стол.

В течение нескольких секунд Оз пялится на меня так, будто фантазирует, как выпотрошит мои внутренности и свяжет шарф из толстой кишки. Затем он вздыхает, закатывает глаза и говорит:

– Твой телефон должен всегда стоять на беззвучном режиме – и никакой вибрации. Никаких звуков на компьютере. Используй беззвучную мышку. Если увидишь, что я о чем-то думаю, и помешаешь мне, я засуну свои шахматы тебе в каждую ноздрю. Да, прямо все. Не мельтеши, когда думаешь над ходом. Никаких духов, еды или шуршащей упаковки. Никакого сопения, чихания, нельзя тяжело дышать, напевать под нос, рыгать, пускать газы или ерзать. Со мной не разговаривать, только если у тебя инсульт и мне нужно вызвать скорую. – Он делает паузу, во время которой размышляет над сказанным. – Хотя и в таком случае тоже. Потому что раз можешь предупредить меня, то и сама можешь вызвать 911. Все понятно?

Я открываю рот, чтобы сказать да. Но вспоминаю о запрете и медленно киваю.

– Превосходно, – он кривится. Боже, это что, улыбка? – Добро пожаловать в «Цугцванг». Мы поладим, я уверен.

– Оз – один из наших гроссмейстеров, – шепчет Дефне мне на ухо, будто это объясняет его поведение. – Хорошего первого дня! – она как-то слишком бодро машет на прощание, особенно если учесть, что она оставляет меня наедине с тем, кто высечет меня, если я вдруг начну икать.

Но когда я смотрю на Оза, он вновь погружен в игру. Пронесло?

Я беру бесконечные списки, которые Дефне дала мне, приношу книги из библиотеки, включаю компьютер, сажусь в удобное эргономичное кресло так тихо, как только могу (кожаная обивка скрипит, из-за чего, я уверена, Оз на грани, чтобы наложить на меня руки), нахожу в пятнадцатом издании «Современных шахматных дебютов» главу, которую мне нужно запомнить, и затем…

Что ж. Затем читаю.

Эта книга мне уже знакома. Отец пересказывал из нее отрывки о гамбитах и позиционной игре своим успокаивающим, низким баритоном, игнорируя крики Дарси и Сабрины на заднем фоне, мамину суету на кухне и ее возгласы о том, что ужин скоро остынет. Но это было в прошлой жизни. Та Мэллори ничего не понимала, и у нее мало общего с Мэллори сегодняшней. И вообще, действительно ли мне нужно все это изучать? Не должна ли я думать во время игры?

Кажется, мне предстоит бесконечный фронт работы, и в течение дня лучше не становится. В десять я берусь за «Учебник эндшпиля» Дворецкого. В одиннадцать наступает время «Жизни и партий Михаила Таля». Все это, конечно, интересно, но читать про шахматы, вместо того чтобы играть в них, – это все равно что читать о вязании, не притронувшись к спицам. Абсолютно бессмысленно. Время от времени я вспоминаю о существовании Оза и смотрю на его неподвижный силуэт. Он читает все те же книги, что и я, только, похоже, не обременен экзистенциальными вопросами. Его руки козырьком лежат на лбу, а он сам выглядит настолько сконцентрированным, что мне так и хочется сказать какую-нибудь ерунду типа: «Может, ладьей?»

Но он здесь явно не для того, чтобы заводить друзей. Когда я ухожу на обед (бутер с арахисовым маслом и джемом; да, список закусочных, который оставила мне Дефне, потрясающий; нет, у меня нет денег, чтобы есть в кафешках), Оз все еще сидит за столом. Когда я возвращаюсь – даже не сдвинулся с места. Мне тыкнуть в него? Вдруг у него началось трупное окоченение?

После обеда мало что меняется. Я читаю. Загружаю шахматные программы. Время от времени делаю длинные перерывы, чтобы рассмотреть каменный сад, который оставил мой предшественник.

В поезде по пути домой думаю о совете Истон. Притворяться будет не так сложно. Я не собираюсь вновь влюбляться в шахматы, да и вряд ли это случится, если я буду целыми днями читать о далеких, абстрактных сценариях.