Шах и мат - Страница 11

– И желательно за все три месяца, которые вы просрочили, – женщина оценивающе смотрит на меня. – Скажите, сколько вам лет?

Не думаю, что выгляжу младше своих лет, но это не имеет значения, потому что восемнадцать – довольно юный возраст, даже если он таким не ощущается. Возможно, я всего лишь ребенок, который притворяется взрослым. В таком случае у меня не очень хорошо получается.

– Думаю, лучше позволить вашей маме с этим разобраться, – говорит кассир со всей возможной добротой.

Но у мамы выдалась тяжелая неделя, одна из худших с того момента, как ей поставили диагноз, и нам, скорее всего, вновь придется перейти на другие лекарства, хотя это дорого. Я велела ей отдыхать, сообщила, что у меня все под контролем и я взяла несколько дополнительных смен.

Ну, вы понимаете. Соврала.

– Ты выглядишь уставшей, – сообщает Джианна, когда я появляюсь у нее на пороге этим вечером, отчаянно стараясь не думать о деньгах.

Мы вместе ходили на алгебру. В этом доме мы обычно делали домашку и, минуту поработав над функциями, проводили два часа за развлечениями в ее комнате. Сейчас родители Джианны в морском путешествии, а она сама меньше чем через неделю уезжает в маленький колледж свободных искусств. Хасан, другой мой хороший друг, покинет меня через неделю после ее отъезда.

– Усталость – это мои заводские настройки, – говорю я с вымученной улыбкой.

По возвращении домой – не такой расслабленной, как надеялась, – получаю сообщение от Истон («Просто прими стипендию, Мэл») и заставляю себя открыть шаблон договора.

Это неплохие деньги. Неплохой график. Добираться не очень близко, но, когда сестры пойдут в школу, станет легче. Дефне даже готова рассмотреть гибкий график.

И все же здесь есть над чем подумать. Мои чувства к шахматам слишком сильно связаны с чувствами к отцу. Эти две сущности переплетены. Они сотканы из боли. Сожалений. Ностальгии. Вины. Ненависти. И ненависти там больше всего. Внутри меня тоже слишком много гнева. Горы, целые горные хребты, без единого пика, не пылающего ненавистью.

Я зла на папу, зла на шахматы и потому не могу играть. Довольно просто.

Но если отстраниться от всего этого, достаточно ли я хороша? Знаю, что талантлива – мне говорили об этом бесчисленное множество раз самые разные люди. Но я не тренировалась годами и, честно говоря, считаю, что победа над Ноланом Сойером (который в моем последнем сне отломил кусочек от своей королевы и предложил мне, будто «Кит-кат») и правда была чистой случайностью.

Дарси спит на двуспальной кровати рядом с моей и храпит, как мужчина средних лет, страдающий одышкой. Голиаф бесцельно носится по своей клетке. Соль в том, что шахматы – это спорт и, как в других видах спорта, кто-то в нем побеждает. Все слышали про Усейна Болта, но всем по барабану, кто пятнадцатый самый быстрый человек в мире, пускай он тоже бегает чертовски быстро.

В закусочной, где я когда-то работала официанткой, всегда требуются люди, и местный продуктовый магазин наверняка кого-то ищет, но всё это стартовые позиции с минимальной зарплатой. Недостаточно. Я продолжаю размышлять обо всем этом во вторник и жалуюсь на свои страдания по телефону.

– Послушай, ты, упрямая сучка, просто прими стипендию и получи от нее удовольствие, – раздраженно, но с любовью произносит Истон, и внезапно мне становится страшно.

Я боюсь, что она забудет обо мне, что я никогда не сравнюсь со стандартами Колорадо и людьми, которых она там встретит. Знаю, что вскоре потеряю ее. Подобный исход кажется настолько неизбежным и предопределенным судьбой, что я даже не заморачиваюсь, чтобы озвучить свои страхи.

Вместо этого спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты можешь взять деньги и целый год играть так хорошо, как сможешь, но в то же время тебе не нужно беспокоиться о шахматах. Не думай о них после того, как встанешь из-за стола. Тебе не нужно быть одержимой игрой или поглощать всю связанную с ними информацию, как было до тех пор, пока твой отец… Просто включайся и выключайся. А в свободное время можешь получить свой сертификат механика.

– Ха, – выдыхаю я, впечатленная ее более-менее коварным планом. – Ха.

– Всегда пожалуйста. Ну что, справишься?

– Справлюсь с чем?

– Не будешь сходить с ума из-за кое-чего?

Я улыбаюсь:

– Не понимаю, о чем ты.

Истон улетает в среду и накануне заезжает ко мне, чтобы попрощаться. Я ожидала чего-то другого. Думала, мы расстанемся у паспортного контроля и я буду наблюдать, как взлетает ее самолет. Но в этом нет никакого смысла: нам по восемнадцать. У Истон есть родители, и они не прикованы к постели, все еще вместе и заботятся о ней, так что именно они повезут ее в аэропорт и оплатят хорошенькую комнатку в общежитии со своего 529-го счета[13], который не опустеет, когда наступит душераздирающая кончина старого бойлера.

– Обязательно приезжай в гости, – просит Истон.

– Да, – отвечаю я, зная, что, конечно же, не приеду.

– Когда я вернусь, мы поедем в Нью-Йорк и купим тот макарон, который ты не заслуживаешь.

– Не могу дождаться, – говорю я, зная, что ничего подобного не случится.

Истон вздыхает, будто может прочесть мои мысли, и обнимает меня, а затем приказывает писать ей каждый день и беречься ЗППП. Дарси, кружащая вокруг нас с глазами в форме сердечек, спрашивает, что это такое.

Я еще долго смотрю на дорогу после того, как ее машина скрывается из виду. Глубоко вздыхаю и очищаю разум, позволяя себе редкий, прекрасный, роскошный момент тишины. Думаю о пустой шахматной доске. На ней только белый король, стоит на своей исходной позиции. Один, ничем не отягощенный, ничто ему не грозит.

Он хотя бы может скитаться по своей доске.

Затем я возвращаюсь внутрь, открываю ноутбук и пишу письмо. Я знала, что напишу его, еще когда эта неделя только началась.

[14]

Я еще раз бегло просматриваю расписание, которое Дефне только что дала мне, чтобы убедиться, что здесь написано то, что написано. Затем поднимаю голову и говорю: