Сфера - Страница 14
Захлопали громче.
– Но пока давайте вернемся к тем регионам, где прозрачность отчаянно нужна и редко достижима. Вот разные локации, где установлены наши камеры. Вообразите, как они повлияли бы на ситуацию в прошлом и повлияют в будущем, если история повторится. Вот пятьдесят камер на площади Тяньаньмэнь.
На экране появились изображения площади в реальном времени, и аудитория снова зашумела. Дальше Бейли показал видео из десятка других авторитарных государств, съемки Хартума, видео из Пномпеня, где власти понятия не имели, что за ними наблюдают три тысячи сфероидов из Калифорнии, – даже не догадывались, что за ними можно наблюдать, что такая технология была или будет возможна.
Бейли снова очистил экран и шагнул к краю сцены.
– Вы мое мнение знаете, да? В таких ситуациях я поддерживаю Гаагу, я за правозащитников по всему миру. Ответственность должна быть. Тиранам больше не спрятаться. Должны быть и будут документирование и ответственность, мы обязаны стать свидетелями. И я заявляю, что ради этого все события нужно знать.
На экран спустились слова:
ВСЕ СОБЫТИЯ НУЖНО ЗНАТЬ.
– Народ, мы на пороге Нового Просвещения. И я не говорю о нашем новом корпусе. Я говорю об эпохе, когда человеческая мысль, человеческие поступки и достижения перестанут утекать в небытие, точно из дырявого решета. Мы этого не допустим. Однажды такое уже было. Это называлось Средневековье, Темные века. Если бы не монахи, мир утратил бы все, чему успел научиться. И мы живем в похожие времена, мы теряем многое из того, что делаем, видим, узнаём. Но необязательно жить так. Ибо у нас есть наши камеры, а у «Сферы» есть ее миссия.
Он повернулся к экрану и прочел вслух, дабы зрители накрепко запомнили:
ВСЕ СОБЫТИЯ НУЖНО ЗНАТЬ.
Затем с улыбкой взглянул в зал:
– А теперь финальный аккорд. Моей матери восемьдесят один. Ей стало нелегко передвигаться. Год назад она упала, сломала шейку бедра, и с тех пор я за нее беспокоюсь. Попросил ее установить камеры слежения, чтобы у меня был доступ по кабелю, но она отказалась. Теперь я могу вздохнуть с облегчением. В выходные, когда она легла подремать…
По залу побежали смешки.
– Простите! Простите меня! – сказал он. – У меня не было выбора. Она бы мне не разрешила. Я прокрался в дом и везде понаставил камер. Они крошечные, она их ни в жизнь не заметит. Я вам быстренько продемонстрирую. Покажите нам с первой по пятую камеры у мамы дома.
Возникла сетка с изображениями, в том числе его мамы – она шла по освещенному коридору в одном полотенце. Зрители заржали.
– Ой. Давайте-ка это выключим. – Картинка исчезла. – Короче, суть. Я знаю, что у нее все благополучно, и мне спокойно. Мы в «Сфере» знаем, что прозрачность дарует покой. Мне больше не нужно дергаться, как там мама. Мне больше не нужно беспокоиться, как там в Мьянме… Мы выпускаем миллион экземпляров этой модели и, по моим прогнозам, через год получим миллион видеопотоков. Через пять лет – пятьдесят миллионов. Через десять – два миллиарда камер. И останется крайне мало населенных районов, где нам будет отказано в доступе.
Аудитория опять взревела. Кто-то заорал:
– Хотим сейчас!
– Вместо того чтобы мыкаться по вебу и в итоге найти какой-нибудь монтаж ужасного качества, – продолжал Бейли, – вы идете на «ВидДали» и вбиваете в строку поиска «Мьянма». Или имя вашей школьной пассии. Не исключено, что кто-нибудь поблизости установил камеру. Вы хотите знать о мире больше – отчего не удовлетворить вашу любознательность? Хотите увидеть Фиджи, но не можете поехать? «ВидДали». Хотите глянуть, как там ваш отпрыск поживает в школе? «ВидДали». Вот она, абсолютная прозрачность. Без фильтров. Видно все. И всегда.
Мэй склонилась к Энни:
– С ума сойти.
– Я и говорю, ага?
– Далее: должны эти камеры быть стационарными? – Бейли укоризненно воздел палец. – Разумеется, нет. У меня десяток помощников по всему миру – они носят камеры на шее. Давайте-ка их навестим. Камеру Дэнни включите, пожалуйста?
На экране возник Мачу-Пикчу. Как на открытке – вид с вершины над древними развалинами. А потом картинка сдвинулась, приблизилась. Толпа ахнула и в восторге заорала.
– Изображение в реальном времени – ну, это очевидно. Привет, Дэнни. Теперь включим Сару на горе Кения. – На огромном экране появилась новая картинка – высокогорное сланцевое плато. – Покажи нам гору, Сара? – Камера развернулась, явила горный пик, окутанный туманом. – Как видите, становятся возможны визуальные суррогаты. Допустим, я прикован к постели или слишком хвор и не заберусь на гору сам. Посылаю кого-нибудь с камерой на шее и в реальном времени переживаю восхождение. Давайте еще что-нибудь посмотрим.
Он показал Париж, Куала-Лумпур, лондонский паб.
– Теперь чуток поэкспериментируем – возьмем все камеры разом. Я сижу дома. Захожу в Интернет, хочу посмотреть мир. Покажите мне, как дела на сто первом. Улицы Джакарты. Серфинг в Болинасе. Дом моей матери. Покажите веб-камеры всех моих бывших одноклассников.
С каждой командой открывался новый видеопоток – наконец, по меньшей мере сотня камер транслировали видео на экран.
– Мы станем всевидящими, всеведущими.
Зрители повскакали. Зал сотрясла громовая овация. Мэй положила голову Энни на плечо.
– Мы узнаем все события, – прошептала та.
– Ты светишься.
– Точно.
– Ничего я не свечусь.
– Как будто ребенка ждешь.
– Я тебя поняла. Прекрати.
Отец потянулся через стол и взял Мэй за руку. Настала суббота, и в честь первой недели в «Сфере» родители устроили Мэй праздничный ужин. Они вечно сентиментальничали – ну, в последнее время. Когда Мэй была моложе, единственным ребенком супругов, которые давно подумывали, что детей у них не будет вовсе, жизнь дома была заковыристее. На неделе отец почти не появлялся. Он работал комендантом бизнес-парка во Фресно, по четырнадцать часов в день, и домашние дела целиком предоставлял жене; та отрабатывала три смены в неделю в гостиничном ресторане, а в ответ на общий стресс чуть что срывалась – главным образом на Мэй. Но когда Мэй исполнилось десять, родители объявили, что купили парковку, два этажа неподалеку от центра Фресно, и несколько лет дежурили там по очереди. Унизительно, когда родители друзей говорили Мэй: «Слышь, видели твою мамку на парковке», или: «Передай папаше спасибо, что на днях денег с меня не взял», – но вскоре доходы устаканились, и родители наняли двоих сменщиков. Теперь они позволяли себе выходные, планировали дальше, чем на пару месяцев вперед, – и смягчились, стали очень тихой, несносно приятной пожилой четой. За какой-то год из молодых родителей, которые вечно зашиваются, они как будто превратились в дедушку и бабушку, медлительных, доброжелательных, понятия не имеющих, чего хочет их ребенок. Когда Мэй окончила неполную среднюю, родители свозили ее в Диснейленд, не догадываясь, видимо, что она слишком большая и поездка туда в одиночестве – с двумя взрослыми, то есть, по сути, в одиночестве – решительно противоречит любым представлениям о развлечениях. Но они так рьяно желали ей добра, что она не смогла отказаться, и под конец они бездумно развлекались – она и не знала, что с родителями так можно. Все ошметки обид из-за эмоциональной нестабильности ее детства остыли под неизменным прохладным ручейком их старения.
А теперь родители приехали в Залив, прожить выходные в самом дешевом пансионе, какой здесь нашелся, – от «Сферы» в пятнадцати милях, и, судя по виду, там живут привидения. Все втроем пошли в какой-то псевдомодный ресторан, о котором слыхали родители, и если кто тут и светился, так это они. Прямо сияли.
– Ну? Прекрасно было? – спросила мать.
– Прекрасно.
– Я так и знала. – Мать уселась поудобнее, скрестила руки на груди.
– Я не хочу работать больше нигде, никогда в жизни, – сказала Мэй.
– Какое счастье, – сказал отец. – Мы тоже не хотим, чтоб ты где-то еще работала.