Северные рассказы и повести - Страница 84
Мы проехали в обратную сторону уже километра полтора, а вездеходчик со стеклянными, как у маньяка глазами, продолжает всё тот же маневр! Обуреваемый гневом и ужасом я срываюсь на ругательства. Парни, Рома и Андрей, сидящие позади нас, готовы вцепиться Коляну в горло. И тут водила оскорбляется и бросает рычаги. Вернее требует для доказательства своей правоты опять заехать в тот же овраг, а потом выехать и двигаться назад. В вездеходе явно назревает рукоприкладство.
О, если бы нам с самого начала было известно, что вездеход этот не его, что Коляна только наняли для исполнения нашей работы, а хозяин сидит в поселке и чаи попивает… Если б мы только знали об этом тогда!.. Но мы-то полагали, что машина принадлежит ему, а он ещё и подтверждал эти наши предположения. Видимо, льстило самолюбию…
Увы нам. Мрачный обиженный Колян продолжает движение в сторону буровой. И злонамеренно елейным голосом спрашивает: на какой именно огонь ему направить машину. Я киваю в сторону буровой. Но там несколько огоньков. И Колян выбирает самый яркий из них. В результате буровая остается справа от нас метрах в семистах, а мы продолжаем ехать за огоньком, который явно перемещается во времени и пространстве. С недовольным видом водила взирает на меня и останавливает машину. Двигатель глохнет. Огонек продолжает перемещаться. Теперь ясно, что Колян погнался за фарами какого-то грузовика. И фары эти ему на нашей шушлайке никогда не догнать. Да, и не нужны они никому. Потому что буровая двадцать двадцать уже не просто справа, а вообще позади нас.
Николай продолжает обижаться и корчить из себя даму начала прошлого века. Он требует сатисфакции! То есть: чтобы вернуться в исходную точку и решить оттуда: кто был прав и как надо куда ехать. Все трое хором в три горла орут на него, протестуя и запрещая ему даже думать о таких куролесеньях. И в этот торжественный момент негодяй демонстративно ( а я до сих пор на все сто процентов уверен, что это было сделано намеренно) ломает правый фрекцион! Теперь машина просто не может поворачивать направо. Только влево или прямо. Продемонстрировав всем, что вправо мы не можем двигаться никак, Колян ведет машину влево.
.Теперь, чтобы повернуть направо мы каждый раз кружимся вокруг своей оси, совершая какой-то дикий тундровый вальс своим вездеходом.. А потом идем прямо, и нас опять сносит влево. Так продолжается все последующие семьсот или восемьсот метров. Самосвал с его фарами, введшими Коляна в очередное заблуждение, тем временем окончательно исчезает в метели.
Внезапно перед нами вырастает сама буровая вышка двадцать двадцать. Теперь мы несемся прямо на неё и все хором кричим водиле о том, чтобы он сворачивал правее к вагончикам. Машина совершает ещё один невероятный пируэт на месте и движется на вагончики. Видим выскочившую из вагончика фигурку сторожа панически размахивающего руками, потому что махина вездехода прёт непосредственно на него. Не доезжая до сторожа нескольких шагов, ГТТ наконец замирает на месте и глохнет окончательно. Всё. С прибытием!
Сторожа зовут Петрухой. Вернее, это он сам так представился. Родом из Бугуруслана. Акцент маленько татарский. Маленького ростика, в какой-то мощной меховой хламиде на хрупком теле, с тоненьким юношеским голоском, несмотря на свои 35 лет. Очень гостеприимен. Очень рад. Его можно понять: погода стоит отвратительная, то есть нелетная совершенно. Сменить Петруху никто не может. И кроме нескольких одичалых геофизиков да ненцев, рыскающих по тундре то на нартах, то на «Буранах» в поисках халявной водки, он давно уже никого не видел. А скоро Новый год, между прочим…
У Петрухи есть священная корова – телефон. Обыкновенный старенький городской аппарат, по которому можно набрать нужный номер и при изрядном терпении дождаться-таки прекращения коротких гудков и набора желаемого номера абонента. Аппарат стоит у него в отдельном вагончике, который он торжественно открывает ровно в восемь утра и закрывает ровно в восемь вечера. Короче, мой спутниковый монстр тому старенькому замызганному аппарату и в подметки не годится. Моим - даже орехи колоть невозможно: развалится.
«Вот, пажалусты, занимайте вагоньчик! Всё равно никаво нет, и када появяца – неизвестна,» - любезно провожает нас Петруха. В вагончике есть нары, электрический свет, работающие, простите за выражение, калориферы, а также потертые, пропахшие солярой и носками сотен буровиков, полевые матрасы и подушки без простыней и наволочек (естественно). Короче: благодать, рай земной, вожделенный!
Заваливаемся спать прямо в одежде, которая по запахам уже мало чем уступает спальным принадлежностям уютного гостеприимного вагончика. Петруха сразу же мягко предупреждает: лишней питьевой воды нет. Но у нас с собой почти сорок литров, и пока – это нас не огорчает и не настораживает. Тепло и душно. К утру незаметно отключаю калорифер в своей половине вагончика. Мой оппонент, Колян, нахально селится на койке напротив меня. А, плевать. Завтра отзвонюсь своим. Там посмотрим.
Рома кашляет всю ночь и температурит. У каждого что-то из лекарств есть. Пытаемся помочь. Если ему станет хуже, то нужен врач. Утром за мной заходит Петруха, и мы идем в телефонный вагончик. Сообщаю о состоянии дел генеральному. Знаю, как он переживает за нас. Слышу огорчение в его голосе: «Ну, что ж.. Значит, холостой выстрел получился?» Молчу. А что тут скажешь? Причин может быть сколько угодно, но решение-то задачи было поручено именно мне, и у меня нет права перекладывать ответственность на кого-то…
Звоню Щербакову. Тот обещает сегодня же заказать вертолет на завтра (здесь заказывают всегда заранее) и забрать нас, аки челюскинцев, с двадцать двадцать.. Вертолетная площадка – в пятидесяти метрах от нашего вагончика. Правда, по её углам из четырех работают только две сигнальные лампы. Но тут уже ничего не поделаешь. Запаса у Петрухи нет.
Однако погода по-прежнему настаивает на своём. Ни на завтра, ни на послезавтра летной погоды не случилось. Пурга. Видимости ноль. Наутро ( по часам – «наутро», не по светлому времени) к двадцать двадцать подкатил ненец Еля Салиндер в малиновой малице на двух нартах, запряженных ездовыми оленями. Еля очень хотел попасть в поселок и упросил меня взять его, троих его маленьких детей и жену-неночку в вертолет. Я передал его просьбу Щербакову. Тот махнул рукой, мол, решай сам. Елина семья поселилась в соседнем с нами вагончике.
Вскоре Салиндер пришел в гости. Первые полчаса он демонстрировал нам аудиозаписи на своем сотовом телефоне. Там были записаны всякие-разные анекдоты. Очевидно, парень ждал от нас какого-то угощения. Вечером я заглянул в его вагончик и передал его семье бутылку шампанского и коробку конфет, предназначавшихся Супруну, до которого мы уже явно не сможем добраться.
Соседи мои, Рома с Андреем морщатся. От Ели исходит особый специфический запах тундровика: смесь оленьего жира, человеческого пота и звериного (оленьего) мускуса. Я терпеливо слушаю его рассказ о себе и своем роде.
Ему тридцать три года. Служил в армии под Астраханью в ракетных войсках. Служил хорошо, даже просили остаться, но он вернулся в родную тундру. Приехал сейчас из стойбища с дядькой. Дядька увел оленей обратно в стойбище, до которого шесть километров. В ту сторону, с которой мы пришли. Кстати, в одном месте по пути сюда мы действительно пересекали свежий след «Бурана». Первым его заметил Рома. Но мы по нему не пошли, потому что я сказал о том, что след «Бурана» может и не привести нас на буровую. Всё верно. Он на самом деле вёл не на буровую, а в стойбище. А там нашему вездеходу точно делать нечего.
В поселке Еля хочет купить новый снегоход. В кредит, разумеется. Есть такие кредиты – специально для малых народов Севера Он согласился с тем, что в нашем вагончике шибко жарко и душно. Они с женой дверь в свой вагончик специально плотно не закрывают: чтобы вентиляция была. Кстати, когда я заходил к ним, то заметил в тамбуре обыкновенный детский ночной горшок. Почему-то эта вещь меня в тех условиях умилила и запомнилась. Потом Еля ещё раз заглядывал к нам, просил сигареты для жены. Сам-то не курит, а вот жена…