Северные рассказы и повести - Страница 81
Выбора нет. Мы вынуждены бросить денисовский вездеход посреди дороги и пытаться доехать до людей вчетвером на одной машине. Иван с Денисом забираются в замороженный кузов, а меня едва ли не силой заталкивают обратно в кабину к Яну. И мы едем. Ян газует, пришпоривая своего железного «коня». Снежные колеи под фарами мечутся, как две белые серебристые змеи, отлетая то в одну, то в другую сторону. Замелькали речные кусты. То ли показалось, то ли и вправду – сбоку выскочила из-за кустов парочка длинноухих «беляков» и снова исчезла в темноте где-то позади нас. Уж не тот ли один из них, что «провожал» нас совсем недавно в другую сторону? Кто его знает…
Ну, когда ж мы доедем? Вот, уже и огни посёлка полчаса как виднеются, рассыпаясь по невидимому горизонту, исчезая впотьмах, и тут же снова возникая то слева, то справа…
Наконец - то…
Вот мы и «дома», не дома, конечно, но всё-таки в цивилизации. Пусть и такой маленькой, как обычный северный заполярный поселок.
Ни о чем не хочется говорить. Да и некому пока рассказывать. Мы заезжаем в контору дорожников, где кроме заспанного сторожа, конечно же, никого нет, Иван приглашает к себе в рабочий кабинет, заваривает кофе, мы пьем по кружке кофе, курим. Я звоню с конторского телефона Егору. Через минут двадцать он заезжает за мной, привозит в нашу импровизированную из обычной квартиры в деревянном доме временную «контору». Мы сидим на кухне. Он сбивчиво с жаром повествует мне, как они тут все голову уже потеряли, не зная где нас искать, как переживали, и какие же мы молодцы, вздыхает…
Потом, внезапно заглянув мне в глаза и что-то, наверное, поняв в них по-своему, достает стопку из шкафа, водку из холодильника, ставит их на стол и молча выходит.
Я не знаю, что со мной происходит. Я не плачу и не смеюсь. И вообще, я, кажется, не думаю ни о чем. Просто наливаю сам себе стопку. И пью. И вторую… И третью. И не пьянею… И вдруг забываюсь. И не помню больше. Ни о чем.
Это чувство до боли знакомо.
Вдруг нахлынет такая тоска,
Словно друга лишился иль дома,
И потянется к стопке рука.
И тогда без тостов, без закуски,
Непременно куда-то спеша,
Водку русскую хлещут по-русски,
Так, чтоб в ней захлебнулась душа…
ДВАДЦАТЬ-ДВАДЦАТЬ (повесть)
Нужен вездеход. Срочно. А лучше – два. А ещё лучше – три вездехода, для надежности. Но вездеходов у нас в конторе, увы, нет. Ни одного. «Никаких проблем,» - пожимает плечами Щербаков – «За ваши деньги – любые причуды.» Он отослал генеральному факсом рапорт о том, что можно нанять частника, но это стоит денег. На дворе кризис. С деньгами проблемы у всех. Но если шеф даст «добро» - вездеход будет завтра же. «Шеф дал «добро», - « объясняю я. «Пусть подтвердит письменно. Мне нужна виза на рапорте, » - отвечает осторожный многоопытный Владимир Алексеевич Щербаков. Звоню в контору. К вечеру приходит факс с визой. На дворе минус сорок восемь. Темно. Тихо и морозно.
К утру потеплело. Началась пурга. Включаю навигационный прибор – GPS. По привычке ищу в нем функцию, показывающую время восхода и захода солнца. Вижу прочерки в обеих строках, и, внезапно осознаю реалии жизни: солнца здесь долго ещё не будет – полярная ночь. Тут же вспомнилось, как пару ночей назад по дороге сюда, в поселок, Щербаков остановил машину в Старом Уренгое возле каких-то домов, исчез в темноте на несколько минут и вернулся, волоча за плечами громадного плюшевого зайца бело-голубого цвета. Из-за необыкновенной величины игрушечного животного мне захотелось его сфотографировать. Вспышка в темноте, разглядываю снимок на экране фотоаппарата. Обнаруживаю, что заяц слеп. То есть, глаз у него нет – просто белые плюшевые пятна-бельма. Догадываюсь, что глаза-пуговицы, вероятно, не успели пришить. Начинаю невольно размышлять о символизме ситуации: детям Заполярья, которые и так редко видят солнце, везут в подарок громадного слепого зайца, который не видит вообще, по определению. Гм, вроде что-то в этом есть, намек какой-то…
Щербаков нервным голосом сообщает, что вешки в РММ ( ремонтно-механических мастерских) делаются, однако указателей не будет, потому что у него нет художников, которые умели бы рисовать буквы. Как будто для написания букв и впрямь необходимы художники… Забавно. Улыбаюсь и киваю в ответ, что всё понял. В цехе и впрямь лежит гора двухметровых вешек, и отчаянно сквозит откуда-то с улицы. Мерзнут руки. Даже в перчатках.
С вечера договариваемся со Щербаковым о том, что как только завтра вешки погрузят на вездеход, он сообщит мне об этом, и мы встретимся возле РММ. «Парней тебе дам нормальных вешки выставлять. Ты ими только вовремя командуй, ага?» - и стоит, улыбается…
Парни в солидных зимних комбинезонах с капюшонами стояли на крыше ГТТ ( гусеничный транспортер-тягач) и увязывали там между собой последние вязанки с вешками. Понизу возле них вертелся мужичонка лет пятидесяти пяти с усами, в шапке и потертом вязаном свитере. Почему-то обеими руками он держал перед собой металлический термос с черной крышкой. Подскочил ко мне и, как-то суетливо, вроде ни к кому особо не обращаясь, но в целом спрашивая у всех сразу, обратился с вопросом: «Где бы кипяточка достать ?» Очень уж он напомнил мне солдата Шадрина из старого советского фильма «Ленин в Октябре». Почти что один в один напомнил. Я даже маленько замешкался с ответом. Впрочем, мужичонка, не дожидаясь ответа, поставил термос на снег у моих ног и побежал в столовую «за кипяточком». Почему он при этом не взял с собой термос, и более того, оставил его на моё попечение, непонятно. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить».
Перед самым выходом с территории базы подъехал на «Ниве» Щербаков. Оказалось, усатый мужичонка по имени Коля и есть тот самый водитель вездехода, который подрядился довезти меня и рабочих до самого конца. Вот только понятия об этом конце у всех … были разные.
Проще всего рабочим-стропальщикам Роману и Андрею. Им - всё равно куда именно ехать: есть начальник, есть приказ, есть другой начальник, есть водила - им виднее. Щербаков твердо сообщил мне, что водитель знает дорогу до чужой лукойловской скважины под номером 2020 (почему-то здесь, на Севере, это читалось не иначе как «двадцать двадцать»), а далее уже я поведу всех к нашим буровым согласно направлениям, которые заложены в программу моего GPS. Тем более, что дорожники только что рапортовали ему о том, что дорога на двадцать двадцать ими проложена и отвешкована. И тут Николай спокойно так отвечает, что дорогу на двадцать двадцать он не знает и не видел никогда. И вообще, считает, что мы сами должны ему её показать.
Мне всё это почему-то сразу не понравилось: ни карты, ни координат этого участка нашего маршрута у меня не имелось. Щербаков отвел меня в сторону и заверил, что водила – человек опытный, двенадцать лет с геофизиками проработал и разберется по ходу пьесы. Помимо того, у нас есть готовая зимняя дорога до двадцать двадцать , проложенная дорожниками, нам останется только проехать по ней всего-навсего 90 километров. Так неужели мы по проставленным вешкам проехать не сможем? Кроме того, на всякий случай ( а случаи на Севере бывают разные) он передает мне спутниковый телефон. Пользоваться им можно на открытой местности при отсутствии снегопада и сильного ветра. В дальнейшем оказалось, что всю дорогу нас сопровождала сильнейшая пурга, и пользы от такого чуда техники было столько же, сколько бывает от мертвого или от кирпича. Так и провалялся супертелефон в моем пакете с едой почти до конца экспедиции.
На прощание Щербаков приберег ещё один аргумент в пользу нашего отбытия: координаты дороги на двадцать двадцать есть у топографа Виктора Супруна, который сидит на нашей буровой номер пятьдесят восемь. Пока мы едем, Владимир Алексеевич получит эти данные по телефону от топографа и передаст мне на спутниковый телефон. Ну, про телефон этот я только что уже всё сказал. Увы, в тот момент мы оба не знали о нем великой сермяжной правды!