Северные рассказы и повести - Страница 5

Позднее, обсуждая ситуацию, мы с водителем пришли к выводу, что косой просто впал в состояние столбняка в тот момент, когда над ним по дороге пронёсся наш МАЗ. А болевые ощущения, от поднятия за уши, привели его в чувство. Вот и вся история.

С той поры много воды утекло в Панимбе и Еруде. Многое в жизни изменилось. Исчезло с лица земли целое государство – Советский Союз. Дети мои выросли. Но мне до сих пор не встретилось никого, кому удавалось бы вот так же, в живой дикой природе, держать за уши живого здорового неручного недрессированного таёжного зайца.

ПЛЫЛО СЕНО ПО РЕКЕ…

Вечерело. На дебаркадере возле поселка Бор, что находится в месте слияния Подкаменной Тунгуски и Енисея, собралась толпа пассажиров и встречающих. Собрался народ в ожидании теплохода, который должен был уже вот-вот появиться на горизонте. Были здесь и туристы, были и местные. Куда люди спешат-торопятся? Какая надобность их в путь-дорогу направила? У каждого свои причины…

Вот она, Подкаменная Тунгуска, рядом, почти напротив – за недальним лесным увалом! Широка в устье, раздольна, как песня. Не то, что в среднем течении, у поселков Усть-Камо, Куюмба, Ошарово, где доводилось бывать мне прежде.

Туда сейчас, в конце июля, ни одна баржа не поднимется: спала вода весенняя, следа не осталось от былого половодья. Весь завоз в те места проходит в короткий период конца весны, в навигацию - по высокой воде: продукты, товары всякие, запчасти. Два-три дня навигации – и вся команда, доставляющая баржами груз, становится смуглолицей, прожаренной солнцем не хуже, чем на черноморских курортах в разгар сезона. Возвращаются домой вроде как не после тяжелой круглосуточной вахты, а откуда-нибудь с Сейшельских островов. Только уставшие почему-то.

Народ тем временем уже волноваться начал. Теплоход явно запаздывал. Впрочем, волновались в основном туристы, которых легко было отличить от местного населения не только по поведению, но и по одежде. У местных, поселковых она бедноватей, скромней, но такая, в которой люди здесь обычно здесь и ходят. А у туристов – пафосная в двух диаметрально противоположных направлениях. У одних настолько «походная», маскхалатно-боевая, унисексно-луноходная, как будто они не по родной земле собрались путешествовать, а по стране динозавров и людоедов. Другие, наоборот, одеты настолько легкомысленно, чуть ли не в вечерних платьях, будто едут не в простую сибирскую глубинку со всеми вытекающими последствиями, а на концерт Пласидо Доминго или Монтсеррат Кабалье в «Ла Скала».

В конце концов, и то, и другое - красноречивей любых пояснений указывает: кто тут городские и каковы их представления о жизни за чертой города на основании телевизионно-новостной «лапши» и личных выездов «на шашлыки» на ближайшую дачу.

Однако, именно один из них – субъект в темных очках, в панаме цвета хаки и с наушниками в ушах – скорее от нечего делать первым заметил странное на его взгляд явление на реке. Через минуту туристы сгрудились у перил дебаркадера, живо обсуждая непонятное явление. Действительно, почти по середине Енисея мимо дебаркадера проплывали сами по себе один за другим два огромных стога сена. Удивляло наблюдающих не только то, что стога не разъезжаются, не размокают в воде, но и то, что плывут-то они… против течения. Хоть и медленно – но всё-таки против, а не по! А течение-то здесь у Енисея-батюшки – дай Боже!

Толпа приезжих пребывала в замешательстве до того самого момента, когда перед ней открылась обратная сторона стогов. С той, невидимой прежде стороны, плоты с сеном на них толкали маленькие моторные лодочки, в которых сидели местные косари, то сено накосившие. И таким спокойствием, такой вечностью веяло от этого размеренного почти незаметного глазу передвижения по тихой воде великой сибирской реки, что пораженные горожане притихли и долго молча глядели вслед удаляющимся стогам и лодочкам. Словно живая повседневная жизнь проплыла перед их взорами, проплыла и удалилась с достоинством по своим житейским настоящим делам.

ГЫДАНСКАЯ ЩУКА

Тонким янтарным слоем, словно растительное масло, просачивался из-под земли и растекался по небу искристый солнечный свет. Над дремлющей красновато-черной тундрой мягко сквозило незримое весеннее время. И вот, наконец, далеко-далеко, на самом горизонте пробилось и расцвело красноватое полусонное солнышко.

Побежали его лучи по плоским ледяным полям посреди полуоттаявшего озера, просверкали, гарцуя, по гребням озерных обрывов на северной его стороне, где доживали, хоронясь от июньского тепла, остатки лежалого зимнего снега, и унеслись в неяркую тундровую даль.

Ещё не осмелела, не подняла головы звенящая мошка, не распоясались комары, не разыгрались назойливые слепни. Не успели пока. Короткое благодатное время покоя над всей тундрой. Именно в такой вот день возник над озером Долгим быстрокрылый вертолёт. Выгрузились из него двое парней в новеньких энцефалитках, вытащили из чрева воздушного судна по рюкзаку и пошли, пригибаясь от вертолётного ветра, к ближнему берегу, свободному ото льда. Впрочем, на Севере энцефалитных клещей, слава Богу, нет. Видимо, на складах, где выдаётся полевая одежда, изучением подобных тонкостей не слишком увлекаются. Выдали – и выдали.

Находится Долгое чуть восточнее среднего течения реки Варнгэяха, Варнгэ – по-ненецки значит ворона, а яха – река . Следовательно, Варнгэяха - Воронья река . Течет она с запада, с Гыданского полуострова, в сторону Енисея. А из озера берет начало ручей, впадающий в Хэяху, речку, которая ниже и позже сливается с той же Вороньей.

Худощавый дылда Сергей и приземистый азиатски круглолицый Васёк – два дудинских эколога. Поводом посетить Долгое стала чья-то срочная надобность в отборе анализов воды. Вертолет за ними должен был вернуться через час-полтора - после залета на ненецкое стойбище семьи Тэсидо, перебравшейся недавно вслед за своими олешками в низовья Варнгэяхи. Однако, была у парней ещё одна потайная идея: успеть хоть малость порыбачить на открытой воде Долгого.

Идея-то была, а вот подготовиться к ней времени не хватило, как всегда. Задание свалилось, будто снег на голову, и собирались наспех. Всё ж таки по крючку-тройничку в заначке оказалось, леска, хотя и толстенная, но у Васьки тоже нашлась. А вот ни грузил, ни поплавков – не обнаружилось в помине ни у того, ни у другого, сколько они ни перетряхивали свои пузатые старенькие рюкзаки. После суматошных поисков, перемежаемых поглядыванием на часы, удалось обнаружить на берегу полусухую полутрухлявую доску, оторвать от неё подсохшую часть и разделить эту часть на два импровизированных «поплавка» чудовищных размеров и несуразной формы.

Грузила изобразили из двух старых гаек непонятно-ржавого возраста. Роль живицы-молодицы приняла на себя дважды отмороженая в дудинских холодильниках корюшка, увы, явно подрастерявшая положенные ей ароматы свежего огурца.

На поиски и изготовление удилищ времени вообще не оставалось, потому ребята решили обойтись без них и забрасывать леску с руки, «закидушечным» способом.

Серега, впрочем, уныло считал такую «рыбалку» - делом дохлым, проигрышным и… не спешил. А вот Васька – нет, Васька невозмутимо и упорно, несмотря на нудные причитания товарища, собирал снасти, затем он раскрутил их над головой и забросил в суровые северные воды озера.

Кажется, прошло лишь одно мгновение после того, как несчастную корюшку поглотила озерная пучина. И вот уже изменившийся в лице Сергей визжит под руку Василию очевидное: «Клюёт! Тащи!» Ошарашенный подобной скоростью событий Васёк тащит. После некоторых совместных усилий на берегу появляется довольно приличных размеров щука, пляшущая из стороны в сторону по белесому ягельнику.

Улыбающийся Василь наклоняется над добычей, дабы вынуть из пасти щуки заветный крючок, и тут же с удивлением обнаруживает, что ни на какой крючок щука и не думала попадаться. Она, как завзятая собака, просто не отпускала от себя добычу -несчастный искалеченный трупик дудинской корюшки.