Северное сияние - Страница 43

Йозефа Эрдмана взяли в гостиничном номере. Валялся на полу, а вокруг — множество пустых бутылок. У дверей стоял упакованный к отъезду чемодан. Искушенный криминалист обнаружил на нем тонкий, однако достаточно заметный слой пыли, говоривший о том, что чемодан был приготовлен по крайней мере несколько дней тому назад. Сам Эрдман пустыми, кроваво-красными от напряженного бдения или от беспробудного пьянства глазами смотрел на вооруженных людей, надевавших наручники. Губы его были сжаты так плотно, что края их совершенно побелели.

В камере подследственный лежал абсолютно неподвижно. Ничего не ел. Надзиратель, наблюдавший за ним в глазок, видел, что он вставал только затем, чтобы влить в себя неимоверное количество воды, будто бы хотел потушить сжигающий его изнутри пожар. На первых допросах не произнес ни слова. На очной ставке с Главиной смотрел на того, не узнавая, хотя Бенедитич был уверен, что это — один из отработанных оборонительных приемов. С подобными трюками он уже имел дело. Однако, посетив подследственного в камере, он убедился, что тот не узнает и его… Между тем при содействии австрийской полиции удалось получить некоторые важные сведения, касающиеся личности арестованного. Оказалось, что его родители действительно проживают в Линце, куда они переселились за несколько лет до переворота[48]. Однако никакого торгового дома «Щастны & К^о» давно не существует ни в Вене, ни в каком-либо ином месте. Ничего удивительного, что телеграммы, рассылаемые Эрдманом по различным венским и триестским адресам, возвращались с пометкой: адресат выбыл. Ясно, что такого адресата просто не существовало. Когда подследственного ознакомили с этими данными, он лишь пожал плечами. Однако это пожатие было знаком, говорившим о том, что он начинает сотрудничать со следственными органами. Изумление ожидало следствие на другой день, когда на вопрос, считает ли он себя виновным в подстрекательстве к убийству, в чем его обвиняет подследственный Главина, Эрдман неожиданно заговорил. Сказал, что считает себя виновным, абсолютно виновным и что без него этого страшного события вообще бы не произошло. Следователь попросил его выразиться точнее. Эрдман отвечал, что уже в тот момент, когда он сошел с поезда с твердым намерением разыскать тот мячик… Мячик? — спросил следователь. Шар, ответил Эрдман, мир. Уже тогда он знал, что притянет кого-нибудь в сферу действий сил зла. Сил зла? Да, космос разорван между Добром и Злом, между духом и материей, между душой и телом, между старым и новым эонами[49]. Разорванный шар зашит черной нитью из прозектуры. С помощью астрального вещества, которое есть вопрос культа, человек может предвидеть и предчувствовать. Перед ним возник утренний агитатор Сатаны, который предрекал лже-Воскресение. В действительности же верховный принцип этого мира есть принцип Зла, мир лежит в утренней мгле и отдается ангелу Зла. Следователь попытался его остановить. Где вы познакомились с Иваном Главиной? — спросил он. Падший ангел в прозектуре склоняется над мертвым человеком и измеряет ему пульс, частоту ударов сердца. Следователь переглянулся со стенографисткой. Потом задал еще вопрос, теперь его голос был мягким и доверительным. Правда ли, что он познакомил Ивана Главину с жертвой, с обеими жертвами? Эрдман мгновенно ответил. Зло, которое гнездится в нем, постепенно заманивало жертву на место заклания. Когда в небе появится знамение и магнитная стрелка потеряет покой, тогда настанет час. Зло набухает во чреве этого города и стремится вырваться на волю. Кровавое сияние было знамением, что вскоре оно явится.

Позвали психиатра. Врач несколько дней сидел с арестантом в камере, затевал с ним разговоры, наблюдал за ним, внимательно и терпеливо выслушивал. Собирал анамнез[50] заболевания. Первое, что врач установил, — это крайне неустойчивое сознание и мозаичная память пациента. Эрдман вспоминал несущественные детали из своего детства, какие-то мячики, грядки с сочной фасолью и цветами, говорил о каком-то Ярославе и его сестре Аленке, которых, если верить полиции, попросту не существовало, во всяком случае, о таких лицах слыхом не слыхивали там, где, по словам Эрдмана, они должны быть. Не мог объяснить причин, по которым он новогодней ночью сошел с поезда. Потом прямо на месте выдумал, что тут он находится в связи с лабораторным оборудованием. Очень подробно рассказывал о торговом путешествии на юг. Вопросами, интересовавшими полицию, психиатр его не обременял. Для анамнеза потребовалось также мнение людей, узнавших Эрдмана во время его непродолжительного пребывания в городе. И все как один рассказывали, что знали его как разумного, интеллигентного, хотя немного замкнутого и одинокого человека. Правда, он злоупотреблял алкоголем и водил компанию со странными людьми. Кто бы мог подумать, что с ним не все в порядке. Хотя постойте, если как следует пораскинуть мозгами, то… хотя бы вот эти его невероятные истории о незнакомце, который посещает его в гостиничном номере, и другие не менее странные истории, или его непрерывная бесцельная ходьба по городу и окраинам, конечно, если посмотреть под этим углом, то… Психиатр долго колебался, прежде чем вынести окончательный диагноз. Скорее всего, речь шла о латентной шизофрении[51]. Под влиянием алкоголя и душевных потрясений болезнь прогрессировала. Образы и понятия, которыми он оперировал, психиатр приписал именно этим воздействиям и чувству вины. Ведь именно он познакомил женщину, к которой он сильно привязался, с ее будущим убийцей. Сознание этого вызвало сильнейшее эмоциональное потрясение, которое вяло текущую форму шизофрении перевело в острый шизофренический криз.

Что сказать об этом научном диагнозе? Мы уже не раз слышали о различных науках о человеке. Наук этих много, и много ученых занимаются проблемами человеческой души, а также проблемами человеческого черепа и проч. Хотелось бы заметить лишь следующее: когда сознание человека начинает разрушаться, как это случилось с сознанием Йозефа Эрдмана, человек не должен находиться в руках ученых. Ибо последние со всеми их благими намерениями сумеют сделать все для того, чтобы болезнь прогрессировала.

Психиатр со всей глубиной моральной ответственности размышлял о душевном противоядии, которое необходимо прописать пациенту. Сначала он склонился к инсулиновому шоку по методу доктора Какела. Инъекции инсулина вызывают шок, приводящий к развитию коматозного состояния, которое может продлиться до восьми дней. Эффект такого метода заключается в том, что если человек выйдет из него, то выйдет как бы заново рожденным. Однако, поразмыслив, психиатр остановился на наиновейшем методе лечения. Электрошок. Его буквально год назад стали применять итальянские психиатры Керлетти и Бини, предварительно опробовав на свиньях в римских скотобойнях. Итак, Эрдман получит душевное противоядие в форме электрошока. Некоторое время его сознание будет висеть подобно люстре в пустом пространстве, несколько иронически произнес психиатр, объясняя суть метода следователю, — точнее выражаясь, не висеть, а парить, ибо люстра висит на проводе, а сознание не будет привязано ни к чему, оно как бы будет находиться в абсолютной пустоте, после чего — во всяком случае, мы можем на это надеяться, посерьезнел психиатр, — пациент, возможно, сможет содействовать успешному проведению расследования.

Эрдман получил несколько электрошоков, однако на вопросы ему отвечать больше не пришлось. Главина отказался от своих показаний о подстрекательстве к убийству, так как понял, что все валить на сумасшедшего бессмысленно. Начальник полиции господин Само Бенедитич подумал, что интуиция и на этот раз его не подвела, хотя, надо признать, ее направленность оказалась несколько неточной. Да и кто бы мог предположить подобное? Случай-то, так сказать, находится вне компетенции профессиональной интуиции. Газеты тоже перестали писать о таинственном третьем. Какое-то время сообщали о путаных показаниях преступников, но заметки эти появлялись под все более мелкими заголовками, пока и заголовки, и сообщения не спустились в самый подвал газеты, в самый конец криминальной хроники, чтобы наконец сгинуть со страниц печати совершенно. Несколькими месяцами позже упоминание об этом деле вновь проскользнуло на полосах газет: суд приговорил обоих убийц к двадцати годам тюремного заключения.