Сетевые публикации - Страница 43

И с какой стати?

Мировая война на тот момент все еще не началась. Правда, Британия уже вела военные действия в Африке, в Европе, и в Иран вторглась — но это это еще не мировая война. Это был пока дележ карточной колоды. Это только карты разбирали. А игра — впереди. Еще даже козыри не объявили.

Этот раздел Ирана был значительно важнее для будущей мировой войны — чем раздел Польши или забирание у Финляндии ранее отданных ей в независимое пользование земель.

Там речь шла лишь о том, чтобы Ленинград не обстреливали прямой наводкой из Выборга — а если какому-то либерально мыслящему господину представляется, что такое позиционирование недурно, то он идиот — и этот расчет себя не оправдал: финские войска Карельского и Свирского фронтов уже спустя короткое время делали все возможное чтобы перерезать Дорогу жизни на Ладожском озере. Но вот в Иране — план себя оправдал полностью.

И если сегодняшние события кто-нибудь захочет рифмовать с событиями семидесятилетней давности, — у него легко получится.

Сейчас как раз раздают карты, козыри пока не объявляли, но раздача карт идет. И уже полные ладони карт набрали — причем не игральных, а географических; но как всегда, точно в дурной комедии, про неадекватных родственников — появляется глухонемая бабушка и говорит: не забудьте про раздел Польши! — Бабуся, Польша никому не интересна. — А? Что??

В четвертом классе я подрался с мальчиком из параллельного «б» Валей Тихомировым. Дело было на сдвоенном (для обоих классов) уроке труда — и Валя назвал меня «евреем». Я его толкнул, он — меня, сцепились, нас рознял добродушный учитель труда.

Учитель спросил о причине драки. Мы запальчиво объяснили — оба кричали.

Учитель строго указал Вале на то, что так нельзя поступать.

— Как ты мог назвать Максима — евреем?

Мне он тоже сделал внушение:

— А тебе следовало вежливо объяснить, что Валя не прав. Надо было сказать: зачем ты обзываешься?

Я растерялся: логика события исчезла.

В чем Валя неправ? В том что я — еврей? Но я — действительно еврей. В процентной норме я не был сведущ и слова «полукровка» тогда еще не знал. Но что мой папа — еврей, уже знал.

— В следующий раз, когда Валя тебя обидит, ты не кулаками размахивай, а просто скажи: ты, Валя, неправ.

Я сообщил учителю, что Валя прав — я действительно еврей.

Учитель растерялся.

Я очень хорошо помню, что я растерялся тоже — видя его недоумение. Тогда в чем, собственно вопрос? — читалось на лице учителя. Кошку назвали кошкой — и что же, теперь кошке надо оскорбиться?

Как объяснить? Как объяснить, что оскорблением является то, что человек, произносящий имя, заведомо считает, что произнося имя — он произносит оскорбление? Это сравнительно сложное моральное положение, недоступное слуху титульной нации.

Евреи — это те, кто приспосабливаются, кто не чувствует родной край — родным; это те, кто ищут выгоду и хотят пристроиться, живут своим мелким мирком и не чувствуют общей большой семьи народа. Необязательно быть нацистом, чтобы эти свойства в евреях разглядеть. Эти свойства объективно присутствуют.

Еврею надо как-то специально доказывать, что он разделил с невзгоды с титульной нацией — принято говорить в оправдание неудачной крови: я — воевал, я — сидел, я — русский поэт, пишу по-русски о русской природе.

А если не воевал? не сидел? не поэт? Тогда и сказать-то нечего в свое оправдание.

Впрочем, в последние двадцать лет — ровно то же самое случилось и с титульной нацией Российской империи, то есть с русскими.

Теперь несколько миллионов русских людей (числом поболее, нежели евреев в недалеком прошлом) мыкается по миру в поисках лучшей жизни, а уехать на заработки мечтает очень много миллионов. Русские пристраиваются везде, где только могут — официантами, нянями, уборщицами, прислугой. Сторожить дом, сидеть со стариками, выгуливать собак, мыть окна, класть кафель — на это подписываются не одни только украинцы и белорусы, поляки и словаки. Русских — большинство, поскольку нация численно больше. Маленькие русские эмигрантские общины — со своей иерархией, мелкими интригами, шкурным интересом, — плодятся по Берлину, Милану, Лондону, Парижу, Нью Йорку и так без конца.

Это, увы, та же самая чужая судьба в чужих людях — какая осуждалась в случае евреев. И сказать русский гастарбайтр не может: я воевал за Берлин, я сидел во французском лагере, я работал в английской промышленности, я открыл итальянское месторождение.

Нет, общего прошлого совсем нет. Не было 200 лет вместе — русский не воевал на стороне Германии, он воевал против; русский не открывал месторождений в Англии — это совсем чужая страна. Он совсем чужой — и часто приезжает с одним намерением: клянчить. Это печальный факт. И писать про это обидно — и читать обидно тоже.

Слово «русский» стало в мире таким же уничижительным, каким было в России слово «еврей» — и это очень досадно.

Казалось бы: горе должно научить тому, что главное в людях совсем не кровь и не нация — а солидарность. Главное — понимание ближнего и сострадание. Важен не этнос, а союз трудящихся. Несть ни эллина, ни иудея — но только сострадание униженному и любовь к ближнему.

Казалось бы: надо извлечь урок из сегодняшней печальной судьбы — и судить людей только как людей, и никогда не обсуждать кровь и расу. Вот, уже наглядно видно — как глубоко может упасть народ. Ведь видно же, как это обидно. Но вины народа в этом нет — есть просто горе.

Так научитесь видеть просто людей в других.

Некогда Цветаева написала: «в христианнейшем из миров — все поэты — жиды».

А сегодня можно сказать и так: все русские, и все гонимые, и все потерявшие свою историю и утратившие свое прошлое — они все стали сегодня жидами.

Так поймите, каково это — быть в беде. Так научитесь протягивать руку всем. Научитесь состраданию и единению всех со всеми.

Но нет — это для людей непосильная задача.

Изменить историю нельзя, версию выдумать можно.

Сначала выдумали, исходя из коммунистической идеологии; потом выдумывали, исходя из нужд либерально-демократической пропаганды; сейчас выдумывают — исходя из того, что модель тотальной демократии лопнула.

После опьянения интернациональными рецептами — происходит откат к национальным ценностям, — это был очевидный сценарий. В течение двадцати лет комиссары нового прядка внушали: Россия есть испорченная Европа, надо забыть свое неправильное — и воспринять общеупотребимое. Говорили так: в мире только одна цивилизация, а вокруг варвары. Идеологи всегда упрощают картину, это всегда ведет к беде.

Европой Россия не стала, затея оказалась авантюрной; Европа сама провалилась в кризис. Ложность очередной идеологии очевидна народу. Зачем только поверили! Россия есть Россия — самоочевидная истина опять постучалась в мозги. Как всегда, вернулись к тому, что отвергли — теперь об отвергнутом жалеют.

Среди отвергнутого — главная тема — Сталин.

Ключевой фигурой российской истории является Сталин, наиболее успешный правитель державы: его возвеличиванием или его шельмованием определяется идеологический крен.

Сталину вменяют в вину следующее: многомиллионные убийства в лагерях, замысел и осуществление 2-й мировой войны, плохое ведение войны, захват половины Европы, превращение СССР в казарму.

Сталину ставят в заслугу: выигранную войну, восстановление империи, рассыпанной Первой мировой войной, индустриализацию, сплоченную народную волю, дисциплину в коллективе, общую мораль.

Конечно, можно сказать, что виноват не один Сталин, а просто такова была история — и виновны все; принято говорить, что войну выиграл народ, а лагеря построил — Сталин; хорошо бы все это свести к одному знаменателю.

Вероятно, для осуществления здравого суда, надо признать, что всем руководил Сталин и ответственность несет он лично.