Сестра моей невесты (СИ) - Страница 16

Закрываю за собой дверь, откручиваю золотую пробку и ставлю перед ней стакан, щедро плеснув в него коньяку.

— Что вы сделали? Что вы ему наговорили? — она выглядит рассерженной, но какой-то уставшей.

Видимо счастье с Виталием, не такое яркое, как кажется на первый взгляд.

— Пей, — толкаю к ней стакан.

И о чудо, моя будущая свояченица слушается.

Я наливаю себе и тоже пью, сажусь напротив и, глядя в черные как ночь глаза, вываливаю правду-матку без прикрас:

— Ваш гандон трахает какую-то Машу. Он звонил ей по телефону, называя «сладкой попкой».

Она не спорит, только бледнеет, опуская глаза. Я почти вижу, как застревает комок у нее в горле.

— Пей, — разливаю по новой. — Если побежишь за ним или попытаешься снова поговорить, я свяжу тебя и кину в кладовку, выпущу завтра к обеду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она снова слушается, вздыхая, и пьет. Знает, что я не приукрашиваю.

— Любишь его?

Она отрицательно кивает головой. И почему-то я ей верю.

— Говно не тонет, но отлично уплывает по течению. Так что помянем нашего Виталия-каминопродавателя и проводим в дальний путь. Пусть очаг его будет пухом.

— Тебе-то это все зачем? — безразлично поднимает глаза.

— Считай, что у тебя появился новый друг.

Она усмехается. Мы сидим за кухонным столом, накрытым простенькой клеёнкой и пьем коньяк, я встаю, подсовывая ей вазочку с мармеладом, чтобы закусывала. И, кажется, ближе мы еще никогда не были.

— Зачем подпустила козла по новой?

— Я не собираюсь обсуждать свою личную жизнь, особенно с тобой.

— А по дороге в новый мир валялись старенькие грабли, — разглядываю ее красивое лицо, останавливаюсь на глазах, наслаждаясь их глубиной.

Я уже прилично пьян и сейчас тягу к ней, которая неправильная, недопустимая и никому не нужная, скрывать сложнее. Эта женщина меня волнует, несмотря на то, что она сестра моей невесты.

— Вы, бабы, любите сочинять нечто особенное там, где этого нет.

Она встает, слегка пошатывается, потом плюхается на стул обратно. Снова смотрит в глаза, не плачет, к ее чести. Мне почему-то хочется, чтобы у этой кричащей стервы все в жизни сложилось. Дурацкое желание счастья для Василисы обливает нутро кипятком. Я просто пьян, вот откуда это берется.

— Я пойду домой, — вновь встает Василиса.

Она покидает кухню, оставляя дверь открытой. В зале по-прежнему весело, началась онлайн трансляция праздника в Instagram и драмы, развернувшейся у нее на кухне, Анфиса просто не замечает. Она любит веселье и звонкий смех, ей нужен не проходящий праздник. Ведь за это я ее и выбрал, верно?

Она вроде бы и переживает за сестру, ну при этом ничего не делает. Может это и правильно, ведь Василиса взрослая, но только почему-то мне вдруг кажется, что ей наплевать.

Входная дверь, открывается, обдавая сквозняком ноги, я смотрю на пустые стаканы и несколько секунд жду. Моя ядовитая родственница выпила слишком много, такси не вызвала, куда она вообще пошла? Встаю, какое-то время колеблюсь, затем иду за ней.

Я просто посажу ее в такси, удостоверившись, что она не влипнет ни в какую историю.



Арсений

Выхожу на улицу, не застегнув пальто. Ветер холодный, но алкоголь и адреналин горячит кровь. Одна часть меня, более разумная, желает, чтобы Василисы на улице уже не оказалось. Но другая, подбадриваемая коньяком и странной тягой к этой женщине, ищет ее среди редких прохожих. Взгляд почти сразу натыкается на тонкую фигурку у дороги с развивающимися темными волосами. Она голосует, пытаясь поймать машину. Гениально. Василиса собралась сесть в незнакомую тачку в двенадцать часов ночи? Возле сестры моей невесты останавливается машина, из окон которой выглядывают сразу три противные рожи.

Я ускоряю шаг, и когда для нее уже распахивается задняя дверца, дергаю за руку на себя, крепко сжимая в объятьях.

— Совсем с ума сошла? — я вдавливаю ее в свое тело так крепко, будто имею на это право.

Василиса тоже нараспашку. Она явно шокирована моим появлением, по всему видно, что она в смятении. А я слишком пьян, чтобы отдавать себе отчет в том, что делаю. Но не настолько не в своем уме, чтобы не понимать, что творю. Я все прекрасно осознаю, хотя алкоголь, безусловно, лишает меня тормозов.

— Арсений, что вы делаете? Отпустите меня.

— Ты собиралась сесть в тачку к этим мудакам? — я наклоняюсь к ней, шепчу прямо в лицо, будто по-другому она не поймет. — Ты представляешь, что бы они с тобой сделали, глупая женщина?

— Отпусти меня. Что ты такое творишь?

Наши тела плотно прижаты друг к другу, я сильнее, поэтому высвобождаю одну руку и поднимаю вверх по ее телу. Лучше бы она застегнула куртку, тогда я не смог так просто добраться да ее груди.

— Что ты со мной творишь? Ты невыносимая, лезешь на рожон, споришь, сопротивляешься, перечишь. Вся ты сплошной вызов… Провоцируешь меня!!!

Я хотел ее грудь с первой минуты, поэтому сейчас с болезненным удовольствием сжимаю мягкое полушарие, нащупывая твердый, как камушек сосок. Поролона нет. Если под платьем и есть лифчик, то он очень тоненький, шелковый. Я кружу пальцами, щиплю, глажу, мну, массирую. Меня сводит с ума то, что я делаю.

— Нет! Придурок, отпусти, — вскрикивает Василиса, пытается оттолкнуть, вытянуть руки, но я слишком часто тягаю штангу в спортзале, что бы эта хрупкая женщина смогла вырваться из моих тисков.

— Я не хочу тебя знать, не могу тебя видеть, но все время жду, когда ты придешь на эти чертовы праздники, чтобы начать с тобой пререкаться. И это самое лучшее, что происходит со мной в последнее время. И я готов тебя удавить за это.

Василиса смотрит мне в глаза, ее собственные становятся просто огромными. Она вертит головой, не хочет слушать то, что я говорю, крутится, словно маленькая змейка. Но мне не хочется ее держать, мне нужно ласкать обе груди сразу, и я совершаю ошибку. На секунду отпускаю руки и получаю по лицу. Удар довольно сильный, звон в ушах тоже. И потирая щеку, я смеюсь. Заслужил. Никто не спорит.

Василиса толкает меня и бежит к подъезду, я медленно иду за ней. Не стоило лезть в их с Виталием отношения, не нужно было пить самому и поить коньяком ее. Возле подъезда я слышу шум и легкий визг, ускоряю шаг, распахивая металлическую дверь, к счастью домофон сломался, и дверь без труда поддается.

Василиса сидит на ступенях с ободранной коленкой, разглядывает порванные колготки. Она так спешила от меня убежать, что споткнулась.

— Возвращайся в квартиру! — шипит она, отползая.

А я сажусь возле нее на корточки, хлопая себя по карманам. Неделю назад у меня никак не заживал порезанный палец, и я таскал с собой пластыри. Точно. Так и есть, во внутреннем кармане пальто я обнаруживаю парочку бактерицидных. Поднимаю на нее глаза, она смотрит на меня, но, когда взгляды встречаются, резко отворачивается, встает, отходит к стене. Странное дело, я не могу спокойно реагировать, когда ей больно. Хочу помочь, спасти, отгородить. Все еще на корточках, я по-детски дую на ранку.

— Убирайся! Проваливай, мерзкий тип.

Я улыбаюсь и, слегка отодвинув капрон, клею два пластыря, крест-накрест, продолжая дуть. Она жмется к стене, когда я провожу руками по круглой коленке. Спускаюсь ниже, начиная гладить стройные ножки. Массирую икры, сразу обе, пропускаю больное колено и глажу бедра, медленно поднимаясь снизу-вверх.

— Не трогай, мне противно, — отодвигается Василиса, но не плачет и не кричит, ползет по стене в самый угол, загоняя себя в ловушку, часто и громко дышит.

Ах, ей противно? А я ведь с ней нежен. Надо оставить и пойти домой, но я не могу… Слишком пьян, чтобы сопротивляться этой тяге. На меня накатывает злость. Ни одна женщина не говорила, что ей противны мои прикосновения. Я резко встаю, руки быстро скользят вверх под юбку, сжимают ягодицы. Василиса вскрикивает, качает головой, толкает меня в грудь. Но вырваться не получается. А я втираю руки в ее задницу, запоминая это ощущение, позволяя запомнить его ей. А затем скольжу между бедер и, схватив капрон, разрываю, ныряя рукой к трусикам.