Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Страница 11

В состоянии перманентной турбулентности Сергей вел себя как бывалый навигатор: «Первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом». После развода у него было несколько романов: с будущей актрисой Ларисой Гузеевой, с хозяйкой салона на Петроградке Алиной Алонсо и с таинственной красавицей из Риги. Интересно, что за пределами искусства правил для Сергея не существовало: он мог быть плейбоем, влюбленным романтиком, уличным хулиганом или скучающим повесой. Как говорится, по ситуации.

В те волшебные годы Курёхин некоторое время снимал комнату вместе с Болучевским, и там происходило немало сюрреалистических историй.

«В этой компании постоянно царила какая-то странная веселуха, — вспоминает Рим Шагапов. — Сильно пьянствуя, мы завели разговор о том, что любой из нас может закадрить барышню на улице. А вот слабо ли нам выползти на карачках во двор и начать знакомиться? Эту идею подал Курёхин, который всегда был режиссером чего-то странного. В тот же вечер я, Болучевский, Курёхин и Вова Сорокин выползли друг за другом на Фонтанку. Задача была непростая — не вставая с четверенек, познакомиться с барышней. Первоначально это никому не удавалось, потому что все прохожие от нас шарахались. В итоге Володя Сорокин замер у ног какой-то девушки и начал жаловаться, что у него радикулит, и он не может встать. Барышня его подняла, погладила по спине, после чего Курёхин закричал: “Всё! Суши весла! Всем отбой! Победу одержал Владимир Сорокин!!”»

Но вернемся к музыке. В тот момент квартет Вапирова, который считался незыблемым флагманом ленинградского фри-джаза, переживал явный внутренний кризис. Как творческий, так и экзистенциальный.

«Мы с Сережей пытались внести в музыку Вапирова как можно больше клинического идиотизма, — вспоминает выпускник консерватории и участник всевозможных музыкальных авантюр Александр «Фагот» Александров. — Но Вапирову подобная анархия не очень нравилась».

Блестящий саксофонист, Анатолий Вапиров пытался привить своим музыкантам фундаментальный подход к крупным формам. Но Курёхин довольно скоро выжал из такого подхода всё, что было способно помочь ему в становлении, и на концертах откровенно скучал. В финале сотрудничества с Вапировым Курёхин выходил на сцену с ярким макияжем на лице и мог играть весь концерт, стоя спиной к фортепиано. Наигрывая при этом что-то инопланетное.

«В самый разгар вапировского пафоса мне прямо на сцене жутко хотелось нацепить красный шутовской нос, — откровенничал Сергей с друзьями. — Я больше не мог с серьезным лицом исполнять композиции под названием “С мечтой о мире”».

«Курёхин любил в музыке безумие, — вспоминает Максим Блох. — Он часто рассказывал, как Артур Браун приделал к себе пропеллер и летал с ним над залом. Еще Курёхин любил порассуждать про Штокхаузена. Особенно его восхищала пьеса, когда Штокхаузен заносил руки над клавиатурой и не играл несколько минут. Сережу всегда цепляли эти внешние штучки».

Так получилось, что в тот период снизило активность вильнюсское трио Ганелина, и саксофонист Владимир Чекасин оказался наиболее открытым для внешних творческих предложений. Курёхин не мог оставить такую заманчивую перспективу без внимания и тут же выехал в Вильнюс для репетиций новой программы.

Как вскоре выяснилось, они оказались партнерами, достойными друг друга, — два одиночества, два городских безумия. Поэтому не случайно, что именно они решили сделать в музыке что-то, равноудаленное как от джазовой традиции, так и от канонов современного авангарда.

«Мне очень нравилось, что в Чекасине есть элемент неконтролируемого сознания, — вспоминал впоследствии Курёхин. — В этом была полная оппозиция вообще всему. Это была уже совершенно другая среда».

Постепенно тандем Курёхин — Чекасин превратился в экспериментальный биг-бенд, который в октябре 1980 года дебютировал в ДК Ленсовета. По отзывам очевидцев, зрелище выглядело непрогнозируемо как по музыке, так и по визуальному ряду. Каждый из участников шоу, не запертый в мире однажды выработанных правил, вытворял на сцене всё, что хотел.

Президент рижского джаз-клуба Леонид Нидбальский более тридцати лет хранил записи выступления дуэта на фестивале «Ритмы лета», и это, конечно, надо слышать. Курёхин и Чекасин по очереди пели в разных тональностях: «Свинг-свинг, свинг-свинг...» Они были как наконец-то дорвавшиеся до новеньких самолетов летчики-испытатели. В бескрайнем небе авангарда их истребители парили настолько высоко и бесцельно, что сами пилоты порой забывали о задачах полета.

Вскоре Курёхин получает приглашение выступить на крупном всесоюзном фестивале «Джаз над Волгой». В марте 1981 года в ярославский ДК моторостроителей съехались джазмены, прикрепленные к различным государственным организациям. Одетые в похожие строгие концертные костюмы, они жили по утвержденному плану, играли по намеченному плану, мыслили по навязываемому плану. Этот патронируемый социумом образ жизни не мог не отразиться на звучании. И не было для традиционалистов-джазменов типа Лундстрема, Голощёкина или Гараняна зверя страшнее, чем, скажем, трио Ганелина. Пусть даже в виде осколков. Было очевидно, что в подобном джазовом болоте сам бог велел человеку с энергетикой Курёхина, как сказал бы Егор Летов, «дать говна». Что в итоге и произошло.

К репетиционному процессу были подключены наиболее талантливые литовские ученики Чекасина: пианистка Элеонора Шлыкова, саксофонисты Пятрас Вишняускас и Витаутас Лабутис. В свою очередь Курёхин усилил оркестр музыкантами из Москвы и Новосибирска, а также прихватил из Питера Александра «Фагота» Александрова и барабанщика Женю Губермана, которые уже понюхали фестивального пороха в составе опального «Аквариума».

Наконец Сергеем были приглашены юный саксофонист Игорь Бутман и смоленский виолончелист Влад Макаров — длинноволосый музыкант-художник, игравший бескомпромиссную свободную импровизацию. Этот рыцарь без страха и упрека оказался для Курёхина еще одним актуальным союзом, с которым Сергей уже выступал на питерских концертах.

«В конце 1970-х Курёхина в джазовом плане воспитывал Вапиров, — считает Макаров. — Но Сергей быстро вырос из этих штанишек, поскольку не хотел играть вымученный фри-джаз. Вапиров хоть и блестящий саксофонист, но старой фри-боповой направленности. А Курёхина тянуло к свободной импровизации, возможно, отсюда его интерес ко мне. К примеру, Бутмана Курёхин воспитывал сам, а Фагот, несмотря на музыкальное образование, был пока еще молод и некомпетентен».

Вечером накануне ярославского выступления Сергей собрал в холле гостиницы своих музыкантов. И вместо того, чтобы обсуждать драматургию программы, принялся рассказывать им небылицы про местные нравы. На закате Курёхин наблюдал, как поволжская молодежь... учится летать. На самопальных дельтапланах гордые потомки скифов разбегались вдоль берега и пытались перелететь реку Которосль. Патлатые аборигены пролетали по воздуху незначительное расстояние и с грохотом падали на лед. Да так, что весь лед на реке был в крови. Порой эти горе-летчики разбивали носы, руки и ноги, но всё равно продолжали прыгать. В заповедной тишине на церковной башне били колокола, и впечатленный этим зрелищем Курёхин мгновенно придумал название для концерта: «Бой часов и игра в ежовых рукавицах». Что означал этот набор слов, по-видимому, уже не имело принципиального значения. Судя по всему, очередные «поиски формы» в бескрайнем музыкальном сознании Курёхина.

Понимая, что игра пойдет по-крупному, Сергей запланировал дать жару со своим проектом, собранным буквально накануне. Времени на репетиции оставалось катастрофически мало, поэтому программа склеивалась не без нервозности. Но обошлось — успели и сыграться, и понравиться. Как зрителям, так и критикам.

«Еще один одноразовый состав собрался на зов способного ленинградского пианиста Сергея Курёхина, чтобы исполнить его трехчастную сюиту, — комментировала фестиваль в марте 1981 года газета «Комсомольская правда». — Сочинение непривычное, но очень живое и не без юмора. Новаторские поиски в джазе — залог того, что жанр продолжает развиваться и не стоит на месте».