Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда - Страница 34
Весна 1902 года внесла еще больше изменений в жизнь Дягилева. Благодаря активному вмешательству доверенных лиц был несколько смягчен моральный ущерб, нанесенный увольнением из дирекции императорских театров. В результате 31 января 1902 года вышел императорский указ об отмене увольнения «по третьему пункту»24, из чего следовало, что Дягилев мог опять поступить на государственную службу. Волконский и сам вскоре потерял свою должность после очередного конфликта, и директором императорских театров был назначен Теляковский. Дягилев надеялся на то, что Теляковский примет его на службу, но эта надежда оказалась напрасной. Дягилев получил официальную должность в канцелярии его величества, возможно в качестве компенсации, но работа была чисто бумажная и, разумеется, неоплачиваемая. Подробности всего этого дела не слишком понятны. Дягилев писал про это в письме 1926 года,[114] имеются кое-какие упоминания и в мемуарах Бенуа. Если верить Бенуа, должность была почетная, но чисто бюрократическая, и на работе Дягилев практически не появлялся25. Никто из его окружения не писал в мемуарах о том, что Сергей Павлович официально был назначен на службу к императору, и также неясно, как долго продлилось это назначение.
Как бы то ни было, но летом 1902 года Дягилев снова отправился в путешествие с Философовым. Во время своего долгого пребывания в Венеции Дягилев написал те знаменитые два письма, которые цитировались во вступлении к этой книге. Из Европы он руководил редакцией «Мира искусства» через письма. Однако несколько недель прошли совсем по-иному, и это, возможно, стало поворотным моментом всей его жизни. 9 сентября он пишет Бенуа из Граца:
«Мы провели 1 1/2 месяца в Венеции и теперь находимся в санатории пресловутого Крафта-Эбинга. Не подумай, что мы лишились рассудка, но проклятые нервы все же надо подлечить. Впрочем, о нас самих мы поговорим при встрече, когда представится случай. Дима через три недели возвращается, я здесь, возможно, еще побуду, поскольку считаюсь больным»26.
Рихард фон Крафт-Эбинг был знаменитым австрийским психиатром и сексологом. Он сделал себе имя в первую очередь исследованиями того, что считается «сексуальными отклонениями»: садизм, мазохизм (оба термина были введены в обиход самим Крафтом-Эбингом), а также гомосексуализм. Его выводы о том, что гомосексуализм представляет собой не психологическую или моральную проблему, а неизлечимое патологическое отклонение, способствовали (сколь ни абсурдна сама по себе эта теория!) более лояльному отношению к гомосексуализму и послужили важным аргументом в пользу исключения соответствующей статьи из Уголовного кодекса. Это упоминание Дягилева о пребывании в клинике является единственным, но похоже, что именно в Граце он впервые до конца осознал свою сексуальную ориентацию.
Из письма, которое он послал мачехе из Варшавы по дороге на юг Европы, становится очевидным, что нервы Дягилева были напряжены до предела:
«Что ты толстенькая, что ты милая, что я тебя люблю, что мне еще не весело, а страшно, так страшно, что кажется, сейчас умру, и что это будет менее страшно, чем теперь. Чувствую, что это пройдет и что станет весело. Дорогой Лепус, неужели я никогда не излечусь от этого страха не знаю чего? Всего боюсь: жизни боюсь, смерти боюсь, славы боюсь, презрения боюсь, веры боюсь, безверия боюсь. Какое декадентство! Милая моя, ты мною недовольна, и ты права. Я перестаю быть интересен, нет больше молодости души, да может ведь и в старости быть красота. А старости боюсь.
Папа мил, он стал гораздо лучше, все хорошее в нем к старости стало выпуклее.
Это не для того пишу, чтобы к тебе подлизаться.
Целую тебя, дорогая толстушка. Твой Сережа.
Адрес Monte Carlo
Poste restanto»27.
В общем, осенью Дягилев вернулся из Европы поумневшим, что называется, sadder, but wiser.[115] Прошедший год был самым трудным в его профессиональной жизни, и прошел он для него не без потерь. Впрочем, на этом проблемы не закончились. Отношения с Дмитрием по-прежнему оставались напряженными, и будущие ссоры казались неизбежными.
В том же году, а точнее, 20 декабря 1901 года, в культурной жизни Санкт-Петербурга произошло событие, которому предстояло сыграть важную роль в жизни Дягилева, хотя он не имел отношения к его организации. В этот день, усилиями Вальтера Нувеля, Альфреда Нурока и некоторых других, состоялся первый Вечер современной музыки, послуживший началом серии концертов, задуманных как знакомство с новой русской музыкой. В этом первом концерте принимал участие в качестве исполнителя юный студент юридического факультета Игорь Стравинский28. Что именно Стравинский играл, теперь сказать трудно – ясно только, что не свои сочинения. В дальнейшем Дягилев и Стравинский ни словом не обмолвились об этом вечере – судя по всему, они тогда просто не обратили друг на друга внимания. Впрочем, они встречались и раньше. Дягилев был знаком с Игорем – сыном Федора Стравинского, ведущего баса Императорской оперы, артиста, который широко отметил в минувшем январе двадцатилетний юбилей своей сценической деятельности29. Дягилев, должно быть, лично принимал участие в его организации. Стравинский не мог не знать Дягилева, как знал его в ту пору всякий, кто хотя бы отчасти интересовался искусством.
На протяжении десяти лет Вечера современной музыки знакомили российскую публику не только с сочинениями Регера, Дебюсси, Равеля, Штрауса, Малера и Шёнберга, они стали композиторскими дебютами для Стравинского, Прокофьева и Мясковского30. На том самом первом концерте Дягилев и Стравинский друг друга не заметили. Лишь через восемь лет участие Игоря в одном из таких вечеров, теперь уже в качестве композитора, положило начало сотрудничеству, которое навсегда изменило характер и ритмы музыки XX века.
XI
Итоги
1902–1905
По возвращении в Санкт-Петербург Дягилев занялся своими обычными делами: редактированием журнала «Мир искусства» и организацией выставок. Его родители переехали в Петергоф, где Павлу Павловичу было поручено руководить строительными работами в поселке неподалеку от дворцового комплекса. Похоже, материальное положение семьи стало наконец понемногу налаживаться.
Тем временем политическая ситуация в России оставалась мрачной. Появилась новая террористическая организация, называвшая себя партией социалистов-революционеров (эсеров). Эсеров было не только численно больше, чем их предшественников, народовольцев 70–80-х годов XIX века, они были также лучше организованы. Правительство, как обычно, ответило усилением контроля, ростом числа осведомителей, дальнейшим урезанием гражданских прав. Лица, привлеченные к слежке, должны были соответствовать строгим требованиям – исключительно потомственные дворяне, не меньше шести лет прослужившие в царской армии и не имеющие долгов. Католики и евреи конечно же не допускались.[116] не нужно было принадлежать к эсерам, чтобы усмотреть в новой ситуации признаки классовой борьбы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.