Серебряная пряжа - Страница 20

— Погодится ли специя? — спрашивает.

— Погодится. Сам черпал. Через неделю точный рецепт будет.

Ночью приехал и той же ночью убрался костромской-то, привез к себе бутылку с лазорью. А Карош на столе столбиками разложил серебро: гривенники в одну сторону, двугривенные — в другую, пятиалтынные — в третью. Зажег свечу да до самой зари и любовался выручкой.

С этой ночи стал Карош потверже ступать. Нет-нет да и схлестнется в спор с Прохором. Ремесло свое выше ставит, а главное, мол, у меня ума больше. Прохор на это рукой махал: излишний-то ум, мол, порой в тягость.

Вот однова заговорили они и в спор. Да и доспорились.

Немец говорит:

Я твою лазорь голубую корошо знаю. Сурьму клал, доргантему тоже, крахмалу добавлял.

— Все так, — ухмыляется Прохор, — рецепт может и правильный, а варить по-моему ты не умеешь.

Немцу не полюбился такой ответ. Распалился он:

— Ты не только краску варить, а ничего по-моему делать не умел…

— Что же это я не умею? — допытывается Прохор.

Поставил Карош Прохора возле лужи, где краска была пролита.

— Вот, — говорит, — сейчас я проверяю твой ум. Переобуй сапоги и ноги не замочи.

А присесть было не на что. Если снимешь сапог — на одной ноге не устоишь, надо в краску ступать. Хороша загадка!

Прохор подождал сапоги снимать.

— Прежде, — говорит, — давай условимся, заклад положим. Пусть мастера свидетелями будут. Если я вымараю ноги, твой заклад будет. А если не вымараю — мой заклад, и я тебе загадку дам.

Вытряхнул Прохор из кармана в картуз всю получку, Карош тоже отсчитал, что полагается. Отдали залог красковарам. Прохор перекрестился, стащил сапог с ноги, положил в лужу, встал на голенище и принялся другой сапог стаскивать. Так и переобул сапоги и ног не замочил. Ну, конечно, денежки в карман, и свою загадку немцу дает:

— Вот ты умом похваляешься, говоришь, что все делать умеешь. Повернись, как я повернусь!

Повернулся Прохор, и немец этак же.

— Сядь там, где я сяду.

Прохор на стул, и немец тоже. Прохор на чан и немец на чан. Прохор на пол и немец за ним.

— Пройди, где я пройду!

Прохор по одной половичке идет, заслепясь, а немец так же следует. Прохор под стул и немец тоже. В точности сполняет. Все облазили, вокруг всех чанов и шаек натешились. Семь потов с немца сошло. А Прохор знай ходит.

Зло немца взяло. Встал он посреди комнаты и ноги раскорячил:

— Что зря ходить? Надоело.

Прохор обернулся, нагнулся и ровно челнок между ног немца шмыгнул.

— А ну-ка пройди, где я прошел!

Карош только руками развел. Меж своих ног разве пройдешь?

А Прохор смеется:

— Ну, что я говорил? Не можешь? То-то же!

Опять, значит, верх за Прохором остался.

С тех пор, как Карош с лазорью голубой проштрафился, стал Селиверст на немца косо поглядывать. Карош заметил, покоя не знает, мечется, понимает: торопиться надо. Скоро из Костромы посыльный за рецептом явится, а рецепт попрежнему за семью замками хранится. Уж он и строгостью, и подкупом, и хитростью взять пытался.

Однако хитри не хитри, а Прохора на мякине не проведешь, воробей он старый, стреляный.

Потащил немец Прохора в кабачок. Полштофа поставил требухи купил.

Прохор говорит:

— Без компании угощаться не люблю. Зови моих с красильни!

Позвал немец. Пришлось ему раскошеливаться. Думает что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, авось выпьет и проговорится или согласится продать. Вот он и спрашивает:

— Сколько возьмешь за специю, что прибавляешь в лазорь?

Подручные кричат Прохору.

— Не продавай!

Прохор в ответ:

— Моя специя, я ей и хозяин. Даст немец подходящую цену — и продам.

Молодые мастера тащат Прохора из кабака, а он упирается.

— Слава богу, не глупее вас.

И к немцу:

— Смотри, задешево не уступлю.

Немец форсит:

— Капиталу хватит!

Прохор ему опять:

— Только смотри: специю продаю, а сколько и когда ее класть — сам смекай.

— Про то мы лучше тебя знаем, — отвечает Карош.

Вечером прибежал он в избушку к Прохору. Условились: фунт специи — фунт серебра.

Немец жадничает:

— Пуд специи найдется — давай, я пуд серебра буду доставать…

Но требует Карош, чтобы Прохор при нем заварку снял.

Снять так снять. Полез Прохор в подполье в свою лаборатории, немец за ним.

На полочках книги, образцами заклеены, весы самодельное на веревочке подвешены. Взял Прохор пустой чугунок, картузом вытер.

Показывает немцу:

— Смотри, чистый?

Немец осмотрел, убедился.

Прохор на глазах его полчугунка воды налил, крахмалу щепоть бросил, щавелю горсточку, даргантемы, сурьмы добавил. Немец все запоминает. Когда очередь дошла до тайной специи, Прохор говорит немцу:

— Деньги я еще не получил. Так что ты отвернись.

Отвернулся немец. Прохор из особой крынки вытряхнул что-то в чугунок и палочкой размешал. Вскипятил, через кисею пропустил, налил в пузырек и показывает на свет: настоящая лазорь голубая. Макнул ленточку для пробы, поднебесный цвет получился.

У немца глаза разгорелись. Стал прикидывать, сколько заработать на такой краске можно будет, если в Москву или в Питер с ней податься.

Позвали свидетелей. Красковары селиверстовы пришли в избенку к Прохору. Опять его останавливают:

— Подумай, брат: дедов секрет уступаешь. Хлеб свой продаешь. Через это тебе у нас почтенье на фабрике и надбавки разные.

Прохор заявляет:

— Назад покойника не носят. Может и продешевил. Только от своего слова отпираться не люблю.

Поставил он на стол бадью, деревянным кружком покрытую. Карош два картуза серебра отмерял. Сосчитали свидетели деньги, в мешочек повысыпали. Прохор спрашивает:

— Чьим картузом мой товар отмеривать будем? Твой товар ты своим мерял, а я свой товар моим отмеряю.

Немец взял линейку и давай картузы обмерять. Все говорят: картузы одинаковые, а немец ладит, что Прохоров картуз на полдюймчика побольше.

Прохор уступил. Снял он с бадьи кружок, положил в картуз сухую коровью лепешку, что на лугу весной подобрал, потом другую. Три лепешки положил, и полон картуз. Вытряхнул немцу в мешок.

У немца и язык отнялся. Он было на попятную.

— Это не специя… это чорт знает что…

Прохор бадейку вынес, серебро убрал.

— А я, друг, тебе и не сулил камней самоцветных… Ты просил специю, кою я добавляю в лазорь голубую. Со мной вместе в подполье пошел, своими глазами видел, все сам проверял. Не мной начато, еще дедок мой покойный варил краски из этого добра, да еще как варил! Теперь ты пробуй.

И с мешочком купленой специи проводил Прохор гостя из избы.

Заявился Карош со своей покупкой к Селиверсту в красковарку и начал варить. Ничего у него не получилось. Не знает он — сколько Прохоровой специи класть. На смех его красковары подняли.

Карош было к Прохору подсунулся.

— Я передумал. Теперь ты и наставление продай, как сварить голубую лазорь, когда что положить.

Ан не тут-то было, не клюнуло. Не согласился Прохор.

— Я, — говорит, — не сильно грамотен, на бумагу не пишу, все в голове держу. Мы своим умом дошли, и ты дойди. А не горазд — за чужое дело не берись.

Недели не прошло, — и сбежал Карош.

А костромской как раз на тройке к крыльцу подкатил. Знать, для храбрости подзаложил, бегом на крыльцо, кнутовищем машет, острогом грозится, немца на расправу требует. Выхватил из-за пазухи бутылку голубую, трясет над головой.

— О башку его бутылку разобью! Никакая это не лазорь голубая.

Прохор глянул, а это его бутылка-то: дно копытцем и стекло толстое.

— Ах, — говорит, — нечистая сила. Накоси, что удумал. Мое лекарство с полки снял да заместо лазори голубой продал.

ЧОРТОВ ПАЛЕЦ

В полях после грозы черные камушки попадаются. Чортовыми пальцами их называют. А на нашей фабрике хозяина Якова Чортовым пальцем прозвали. И не зря. Я эту историю знаю.