Серебряная корона - Страница 2

Если жрица была худа, то эта женщина выглядела почти скелетом. Армин навсегда запомнил пергаментно-тонкую кожу кистей ее рук – кожу бледную, как у мертвой, натянутую проступающими под ней костями и венами.

Но, несмотря на мертвенный вид, она лучилась могуществом и восседала на троне, спрятав лицо за поднятым воротом белых, слегка мерцающих одежд.

– Привет тебе, Армин, сын Ольмина,– произнесла она. – Я ожидала тебя.

Голоса, подобного такому, он не слыхал никогда. Хотя она, казалось, говорит тихо – от голоса ее у него затряслись поджилки.

– Тогда ты знаешь, чего я хочу.

– Уж что-что, а это понятно! – прошипела жрица. – Карл изувечил твое тело – а должен был бы убить тебя. Надо было тебя…

Матриарх подняла руку.

– Спокойней, дочь. В этом деле мы ни на чьей стороне. – Она вновь повернулась к Армину. – В этом – вся суть. Ты был ранен в бою с Карлом Куллинаном…

–  Ранен? – Он поднял искалеченную огнем руку. – Ты это называешь «ранен»? – Если бы не бутыль целительного бальзама, которую он выпил, когда корабль охватило пламя, Армин неминуемо бы погиб. Даже и так, он по сию пору не оправился полностью ни от ожогов, ни от долгого перехода через горы из Мелавэя в Эвенор.

– Да. Ты не согласен? – Она повела рукой, пальцы ее сплетались, дополняя слова, что, едва услышанные, тут же забывались.

Воздух сбоку от Матриарх замерцал и, затвердев, обратился зеркалом.

– Взгляни на себя, – велела она.

Он взглянул, заставив себя держаться прямо и гордо.

Смотреть было неприятно – а когда на такое было приятно смотреть? Волос на правой стороне головы у Армина не было, кожа потемнела и сморщилась, кроме тех нескольких местечек, куда попало достаточно бальзама, чтобы полностью вернуть им здоровье.

С левой стороной лица у него все было более-менее в порядке; огонь лишь слегка лизнул его там, а целительный бальзам и природные силы организма возвратили лицу былой вид.

Но правая сторона лица Армина была кошмаром. Пламя сожрало ухо и большую часть губ, до кости сглодало щеку. И хотя бальзам исцелил то, что осталось, его сил недостало, что бы вернуть сгоревшую плоть.

Но у Матриарха наверняка хватит на это сил. Говорят, она может поднимать мертвых. Конечно уж…

– Нет. – Мановением руки она отмела эту мысль и уничтожила зеркало. – Я не жду от тебя понимания, но в это дело вовлечены такие силы, с которыми даже мне не хочется лишний раз иметь дело. Я обращалась к ним уже трижды. Первый раз – много лет назад, – чтобы защитить святилище и заповедные земли вокруг, и еще дважды. – Она мягко коснулась руки жрицы. – Причины того тебя не касаются. Сейчас я не стану этого делать.

–  Но я принес золото. – Он махнул рукой в направлении двери. – Много мешков.

– Золото? – Жрица фыркнула. – Насыпь хоть горы золота – это не поможет тебе. Такому, как сейчас, тебе не выстоять против Карла. Если же мы исцелим тебя…

– …я выслежу этого гада и прикончу его. Он убил моего отца – и вот что сделал со мной.

«Я все равно затравлю его, поможете вы мне или нет, – подумал он. – И подержу в руках его голову». Матриарх сложила руки на груди.

– Так думаешь ты. – Костистая рука взметнулась, затрепетал белый рукав. – Теперь – ступай.

Оставаться не было смысла. Он не мог противостоять Длани, даже поддерживай его вся Гильдия.

Армин резко повернулся и поплелся прочь. За его спиной в мраморной тишине зала билось эхо речей.

– Мы должны помочь Карлу, Мать! Хотя бы предупредить его.

– Ах… Искусность возвратилась к тебе, дочь моя. Ты ведьпрочла потаенные думы Армина?

–  Да… Карл, наверное, думает, что он мертв. Он не знает…

– И мы не станем сообщать ему. Он вне наших забот – здесь и сейчас. Вмешаться сейчас, впутать Длань в этот кризис еще глубже – значит разрушить все. Ты и сама это знаешь.

–  Знаю, но… Прости, Матушка, – я лгала. Просто он может убить Карла – сам или с чьей-то помощью. Это…

– Ты прощена. Ты не первая из нашего Сестричества, кто солгал.

–  Он может убить Карла, если захватит его врасплох…

– Думаю, ты недооцениваешь этого своего Карла Куллинана… В любом случае, дочь моя, решение мое неизменно.

–  Но что же нам делать?

– Сейчас – ничего. Ожидание – трудная наука. Советую тебе поучиться ей, Дория…

Из тьмы шатра протянулась рука и тихонько тряхнула Карла за плечо.

– Карл, та ли'ветх та ахд далажи. – Карл, пора вставать.

Карл Куллинан проснулся – внезапно. Обхватив тонкое запястье левой рукой, он рванул, так швырнув того, другого, в стенку шатра, что едва не свалил его. Правая рука сама собой поднялась, чтобы отвести удар ножом… и тут воин застыл, осознав, где он и кто рядом с ним.

– Та хават, Карл. – Спокойней, Карл, – рассмеялась Тэннети, дыхание ее пощекотало Карлово ухо. Потом, вывернувшись из его захвата и потирая плечо, она продолжала на обычном своем корявом английском: – Не думаю, что Андреа одобрит. К тому ж, повернись ты порезче, шатер пал бы нам на головы.

Карл выпустил ее и вздохнул. Он предпочел бы, чтобы Тэннети будила его с большей опаской, чуть меньше полагаясь на то, что он узнает ее прежде, чем совершит что-нибудь неожиданное – и непоправимое.

– Что-то стряслось, Тэннети? – спросил он на эрендра. – Здесь ли дракон? Эллегон, – позвал он мысленно, – ты меня слышишь?

Ответа не было.

– Проснись, Карл, – ты отстал на сутки. Его не будет до завтра.

– А Словотский?

Она кивнула:

– Поднимается сюда. – Тэннети выпутывалась из его одеял; в тусклом свете масляного фонаря видно было, что она улыбается. – Его засек Геррин – и небольшой караван, что встал лагерем у развилки, тоже.

– Работорговцы или купцы?

– Отсюда не разглядишь. – Тэннети пожала плечами. – Но если там работорговцы – это объясняет возвращение Словотского. – Встав на колени, она выщипнула клочок соломы из постели Карла, чтобы зажечь его фонарь от своего; потом лениво поправила покосившийся опорный шест. Тэннети была дама изящная, но отнюдь не мягкая; под поношенной полотняной туникой играли литые мускулы.

– Я велела своему отделению оседлать коней и как следует проверить оружие. – На ее губах сверкнула и тут же пропала улыбка. Казалось, Тэннети постоянно ехидно усмехается – ощущение возникало из-за всегда суженных глаз, чуть изогнутого переломом длинного носа и тонких изломанных губ. Вдоль правого глаза змеился шрам; то, что осталось от левого, прикрывала черная тряпица.

– Не слишком ли много ты на себя берешь?

– Возможно. – Подхватив свой фонарь, она мягко поднялась с колен, распахнула полог шатра и, пригнувшись, придержала его для Карла. – Идем.

С одной стороны на ее поясе висел широкий короткий меч, с другой – за пояс был заткнут грубо сработанный кремневый пистолет.

– Сейчас иду.

Рука Карла поднялась к груди: проверить, на месте ли паучий амулет, что висел на кожаном шнурке у него на шее.

Это была давняя привычка. Корни ее уходили в те далекие студенческие годы, когда Карл Куллинан вечно все терял – ручки, карандаши, книги, зажигалки, мелочь, ключи исчезали его рук сами собой, будто растворялись в воздухе. Амулет был слишком ценен; он не мог позволить ему стать последней строчкой в списке потерянных им вещей.

– Если увидишь Словотского, скажи, чтобы шел сюда. Пока же распорядись сворачивать лагерь, и пусть твой отряд ждет у своих коней – да передай Рестию, пусть что хочет делает, но чтобы на сей раз лошади молчали – хотя бы ему пришлось для этого перерезать своей дуре кобыле глотку.