Сердцебиение (СИ) - Страница 8

— Я хочу домой, — отвечаю я, смотря в невероятно насыщенные темно-зеленые глаза. Мужчина глубоко вдыхает, втягивая воздух через нос, и идет ко мне, вынуждая вжаться в спинку дивана.

— Девочка, слушай меня внимательно, — говорит он, наклонившись ко мне, вглядываясь в глаза. — Я могу тебя отпустить только на тот свет. Что, в принципе, и должен был сделать еще вчера. Так что будь добра, не раздражай меня и делай все, что я говорю, — со злостью цедит он, находясь в сантиметре от моего лица. Его глаза с каждой секундой темнеют, становясь янтарными. — Ты поняла меня?! — спрашивает он, немного повышая тон, а я сглатываю, смотрю на него и не могу вымолвить и слова. — Поняла?! — мой убийца хватает меня за подбородок, немного сдавливая скулы теплыми пальцами, и ждет ответа.

— Да, — сдавленно произношу я, и сама не понимаю, что со мной творится. В какой-то момент страх перерастает в непонятное для меня состояние. Он продолжает удерживать мой подбородок, смотреть в глаза и обжигать горячим дыханием. Сердце во сто крат ускоряет ритм, начиная отбивать грудную клетку, заглушая все звуки. Дыхание учащается, и по телу проходит волна мурашек. Никогда не испытывала ничего подобного. Это не страх. Это нечто другое, непонятное и неизведанное. Глубоко вдыхаю, полной грудью чувствуя тот же запах бергамота и грейпфрута. Зажмуриваю глаза, сходя с ума от его близости. Он отпускает меня, отворачивается и быстро выходит из комнаты. А я скидываю с себя плед, продолжая часто дышать, словно пробежала кросс.

Что это сейчас было? Господи! О чем я думаю?! Меня, наверное, уже ищут. Катя точно позвонила маме… Мамочка. Что с ней будет?!

Отшвыриваю плед, резко поднимаюсь с дивана и тут же падаю назад от боли в ноге. Опухоль стала меньше, но на щиколотке огромный синяк. Вновь пытаюсь встать, но уже аккуратнее, делаю пару шагов, стараясь не опираться на больную ногу. Медленно прохожу в коридор, захожу в ванную, запираю дверь. Не успеваю оглянуться, как дверь резко дергается.

— Открой! Я, кажется, вчера сказал тебе не запираться! — раздраженно говорит Монах.

— А можно мне в туалет сходить?! — кричу ему в ответ.

— Замок открой. Я не зайду. Это главное правило для тебя. Никаких закрытых дверей, — вдыхаю, открываю замок. Как только раздается характерный щелчок, мой убийца отходит от двери. Смотрю на себя в зеркало и прихожу в ужас: волосы растрепаны, лицо опухшее и очень усталое, будто я и не спала вовсе. Умываюсь холодной водой. И только сейчас замечаю, что на моей помятой белой блузке расстегнулись верхние пуговицы, и немного оголилась грудь. Черт. Быстро застегиваю пуговки, поправляю одежду, с сожалением смотря на душ и зубную пасту. Боже, как же я хочу домой! На глаза вновь наворачиваются слезы, и хочется кричать от безысходности и неизвестности. Бью ладонями об раковину, вымещая все свои эмоции. А что дальше?! Что?!

Что он будет со мной делать?! Запрокидываю голову, часто моргаю, пытаясь остановить непрошенные слезы. Но из горла вырывается вопль, который я не в силах остановить. Сажусь на край ванны, зажимая рот рукой, заглушаю всхлипы, не желая выходить из маленькой тесной комнаты. Вздрагиваю, когда дверь резко открывается и мужчина входит в комнату. Опускаю голову, руками закрывая заплаканное лицо. В абсолютной тишине слышатся только мои всхлипы. Так проходит минута, а потом он хватает меня за плечи, поднимает на ноги, берет за руку и тянет за собой в коридор.

— Ай! — вскрикиваю, наступив на больную ногу. Монах останавливается, смотрит на мою лодыжку, и уже медленно ведет меня на небольшую кухню.

— Садись, — указывает на небольшой угловой диванчик. И я сажусь, не понимая, что будет дальше. Он открывает навесной шкафчик над раковиной, достает белую коробочку, ставит ее на стол, достает оттуда какую-то мазь, протягивает мне.

— Намажь ногу. Это поможет снять боль и опухоль, — в приказном тоне говорит он. А мне вдруг становится смешно. Я понимаю, что это нервное, но ничего не могу с собой поделать. Мой убийца заботится обо мне.

— Спасибо, — забираю из его рук мазь, закидываю ногу на диван, начинаю наносить мазь, немного втирая. Мужчина отворачивается, начиная греметь посудой. Закручиваю тюбик, кладу его на стол. Глубоко вдыхаю и понимаю, что начинаю сходить с ума. То я плачу навзрыд, то смеюсь как дура, а сейчас украдкой наблюдаю за мужчиной, который хотел меня убить. Он наливает две большие чашки ароматного кофе. Ставит на стол сахар, сливки в упаковке и нарезанный батон. Достает из холодильника сыр и ветчину. Пододвигает кофе ближе ко мне, сам берет свою чашку, приоткрывает окно, садится на подоконник. Мужчина прикуривает сигарету, наполняя комнату едким запахом табака. А я смотрю на стол, и понимаю, что мне кусок в горло не лезет.

Закидываю в свой стакан пару кусочков сахара, наливаю немного сливок, мешаю кофе, постоянно смотря в стол, поскольку Монах не сводит с меня глаз.

Я чувствую его глубокий взгляд, и мне от него не по себе. Так и хочется спросить у него «Что дальше?!», но я боюсь вновь его разозлить. Может, стоит притвориться хорошей девочкой и делать все, что он говорит? Не злить Монаха, усыплять его бдительность и искать варианты побега. Другого выхода у меня нет.

— Ешь, — вновь приказывает он.

— Я не хочу.

— Я не спрашиваю, чего ты хочешь. Просто ешь, — недовольно произносит он, выпуская облако дыма в мою сторону.

— Я не смогу проглотить и кусочка, можно я просто выпью кофе? — спрашиваю я, наблюдая, как он курит и пьет кофе.

— Слушай, Злата, — он слезает с подоконника, садится напротив меня. — Ты должна поесть, хотя бы маленький бутерброд, — он берет батон, кладет на него сыр, ветчину, протягивает мне.

— Зачем тебе это нужно?! Зачем ты притворно заботишься обо мне, Монах, когда хочешь убить?! — вдруг осмелев, спрашиваю я. А мужчина начинает смеяться. Зло так смеяться, запрокинув голову.

— Ты все-таки слышала мой вчерашний разговор, — резко обрывая смех, говорит он. — И лучше бы ты держала язык за зубами. Знание того, что меня называют Монахом, ни на грамм не добавляет тебе жизни. Забудь это имя. Если тебе нужно как-то называть меня — тогда просто Яр.

— Яр? Это сокращено от…

— Просто Яр! — с какой-то злостью отвечает он, встает из-за стола и покидает кухню. Черт. Он прав! Почему я не могла держать свой язык за зубами?! В течение получаса я просто сижу на кухне, мешая давно остывший кофе, смотря в одну точку. Гоню от себя все мысли, ну ничего не могу с собой поделать и постоянно думаю о маме. Мне так страшно за нее. Ей совсем нельзя волноваться, а я подвела ее. Какого черта меня потянуло на эту проклятую крышу?

Захотела погрустить, любуясь вечерним городом? Погрустила?! Полюбовалась?! Дура! Встаю с диванчика и начинаю убирать со стола, мыть чашки, только лишь потому, что не хочу выходить из этой комнаты. Когда все убрано, я подхожу к окну и смотрю на детей, играющих во дворе. На бабушку, кормящую кошку, на мужчину, который заглядывает под капот машины, и испытываю огромное желание позвать их на помощь. Только неизвестно, успеют ли они мне помочь, прежде чем он меня убьет.

— Ели хочешь, можешь принять душ и постирать одежду, — слышу позади себя голос Яра, но боюсь обернуться.

— Можешь переодеться вот в это, — говорит он, и на маленький диванчик рядом с окном летит какая-то черная вещь.

Я приняла душ, используя простое мыло, не желая пользоваться его шампунем и гелем для душа. Закидываю всю свою одежду в машинку и только сейчас понимаю, что он дал мне черную рубашку. И как мне теперь выйти отсюда в таком виде? Рубашка еле прикрывает бедра. Снимаю с головы большое полотенце и повязываю его внизу. Выхожу из ванны, в надежде зайти на кухню и отсидеться там. Но проходя мимо гостиной, останавливаюсь, замечая, что мой убийца спит на диване. Он лежит неподвижно и размеренно дышит. А главное, рядом с ним на краешке дивана лежит его телефон. Как загипнотизированная смотрю на мобильный с глупой надеждой схватить телефон и отправить Кэт сообщение. Отголоски здравого смысла кричали мне, что так нельзя, и если он проснется, то я уже никогда и никому не смогу ничего отправить. Но думала я одно, а делала совсем другое.