Сердце в тысячу свечей (СИ) - Страница 25

Мне требуется время, чтобы сердцебиение пришло в норму и дыхание стало ровным. Горькое чувство сродни тому, что я предал любимую, прокрадывается в душу. Меня привели сюда насильно, но я поддался искушению. Я не сумел совладать с собой – слабак: стоило оттолкнуть Ребекку, запретить ей прикасаться к себе…

Словно читая мои мысли, девушка подползает ближе, положив голову мне на грудь.

– Мелларк, нет смысла врать – тебе понравилось. – Я весь сжимаюсь под ее взглядом. – Только я не в восторге, что ты называешь меня чужим именем, – она игриво грозит мне пальцем, но в зеленых глазах читается плохо скрываемая угроза. – Постарайся это запомнить, я прощаю только первый раз. Договорились, сладкий?

Я вынужденно соглашаюсь.

– Я бы настояла на том, чтобы все-таки почувствовать сегодня тебя в себе по-настоящему… – она облизывает губы, а я напрягаюсь, – но у нас впереди куча ночей. Растянем удовольствие?

Поспешно киваю. Хотя стоит ли ей верить? Она отстанет от меня или снова обманет?

Ребекка потягивается и льнет ближе, закинув ногу прямо на меня. Я в плену. Но девушка, найдя удобное положение, засыпает.

Я не смыкаю глаз до самого утра. Второго шанса застать меня врасплох у внучки Сноу не будет.

========== 14 ==========

Комментарий к 14

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Мне кажется, это одна из самых длинных ночей в моей жизни. Помню, я лежала на неудобной койке в Тринадцатом и много-много часов подряд не могла уснуть. Тогда было больно и страшно: я не знала, где Пит. Сейчас это чувство куда ужаснее: я знаю, где он.

Несколько раз легкая дремота подступала, но ревность клыкастым зверем неотступно стояла возле моей кровати – я просыпалась с именем напарника на губах и, сжимаясь от почти физической боли, корчилась на постели, переворачиваясь с боку на бок.

Его губы целуют не меня.

Его руки касаются не моего тела.

Я могла бы изменить все это. Но струсила.

После двух Арен с их беспощадными Играми я испугалась прикосновений незнакомого мужчины?..

Темнота не спасает – даже в кромешной тьме меня преследуют видения, как чужие женские ласки не противны Питу; как он стонет, но уже не со мной…

***

Как ни странно, приглашение Сноу к завтраку в общей столовой я принимаю без возражений: одиночество ожидания невыносимо.

Снова следую за миротворцем, хотя, наверное, путь нашла бы и сама: маршрут не сравнится с тем, чтобы выискивать звериные тропы в диком лесу.

Столовая нежится в утреннем свете, а президент снова листает газету, которая отправляется в сторону, стоит ему увидеть меня. Наверное, для кого-то это честь, но мне она не нужна.

– Доброе утро, мисс Эвердин!

– Доброе.

Сегодня Сноу не выбирает для меня стул, так что я, опережая его, усаживаюсь чуть ли не на другой конец стола. Девушка-прислужница наполняет мою тарелку, и, поскольку вчера практически не ела, я с аппетитом набрасываюсь на еду.

Я совершенно непрочь позавтракать в тишине, но у президента другие планы: мы ведем почти дружескую беседу, хотя я больше молчу, выплескивая свое раздражение на прожаренную куриную ножку, которую безжалостно раздираю на куски. Сноу много пьет, но, к моему удивлению, совершенно не пьянеет – зрачки не расширены и голос не дрожит.

Передо мной уже оказывается десерт, когда дверь за моей спиной открывается и, повернувшись на звук, я немею от увиденного. Внучка Сноу входит в столовую вместе… с Питом. Я вся будто сжимаюсь, отказываясь верить мимолетной догадке, и часто-часто дышу, повторяя себе «нет, нет, нет». Широкая и, как мне кажется, победная улыбка президентской внучки ранит в самое сердце, но я гоню от себя подобные мысли. «Этого не может быть».

Девица устраивается, как и вчера, ровно напротив меня, а напарник садится рядом – он легко касается моего плеча, здороваясь, но, как я не пытаюсь, не могу поймать его взгляд.

– Всем приятного аппетита! – говорит Ребекка, но мне теперь совершенно не до еды. Надкушенный кусок торта так и остается лежать на блюдце.

Пит ест мало и, похоже, через силу. Молчит.

В отличие от него, белобрысая девица выглядит совершенно счастливой и тараторит, буквально, без умолку. Я пропускаю ее речи мимо ушей – не свожу глаз с Пита: хочу понять, о чем он думает, но напарник словно отгородился от меня невидимой стеной.

Наклоняюсь, придвигаясь к нему вплотную, и стараюсь заглянуть в родные голубые глаза. Он отворачивается.

– Отстань от парня, Огненная, – предлагает мне Ребекка. – Он, наверное, не выспался, всю ночь глаз не сомкнул.

Я замираю от ее слов, но от меня не укрывается мгновенный и злобный взгляд напарника, брошенный на капитолийку. Где-то возле самого горла скапливается тошнота, а мои губы начинают дрожать как в лихорадке. Я все еще повторяю про себя: «нет», но сама уже не верю этому.

– Думай, когда говоришь! – обрывает Пит, но я с отвращением понимаю, что он не спорит с ее словами.

Почва буквально уходит из-под ног, и я механически хватаюсь за край стола, сжимая в руках скатерть. Бокал с чем-то красным летит вниз, ударяясь об пол и разлетаясь на осколки. На моих ногах и штанах Пита появляются пятна почти-крови: мы с ним оба проваливаемся в ад, а капитолийские переродки отрывают от нас сочные куски плоти.

Ребекка прячет смешок, поджимая губы, а Сноу распаляется по поводу моей неуклюжести.

Не успеваю сама собрать осколки – безгласая уже суетится рядом, а я, будто со стороны, наблюдаю за тем, как рука Пита ложится поверх моей. Ощущаю успокаивающее нажатие его пальцев и с надеждой поднимаю глаза, отчаянно желая увидеть во взгляде напарника привычное тепло. Оно есть, но с горьким привкусом беззвучного «прости».

Стискиваю его руку, хватаясь за нее как за спасительную соломинку, но, стоит Ребекке подать голос, все мои уговоры разбиваются, как тот бокал - сразу и вдребезги:

– Ты попросишь ее собрать чемодан к нашему отъезду? Или справишься сам?

Я почти слышу, как удивленно и часто хлопают мои ресницы.

Открываю рот, но, не произнеся ни звука, закрываю.

Уговоры больше не помогают – очевидная и отвратительная правда лезет наружу.

Срываюсь с места и бросаюсь прочь. Миротворцы, стоящие у дверей, сперва дергаются, собираясь меня поймать, но вероятно оттого, что Сноу ничего им не приказывает, позволяют выпорхнуть из белоснежной клетки.

Я бегу, не разбирая дороги. Перед глазами мутная пелена подступивших слез, так что за первым же поворотом я налетаю на безгласую и, споткнувшись, падаю на пол. От неожиданности прислужница роняет поднос, рассыпая вокруг сотню маленьким ягодок, которые фиолетовыми бусинами катятся в разные стороны… Морник? Не успев даже подумать, я хватаю горсть и хочу спрятать ее в карман, но рука безгласой накрывает мою и удерживает, удерживает настойчиво, не давая совершить глупость.

Поднимаю глаза и уже в который раз за это короткое утро не верю сама себе: возле меня на полу сидит Джоанна и предупреждающе качает головой.

– Пусти, – приказываю я.

Мэйсон не подчиняется. Ее глаза сверкают злостью, будто обвиняя меня в чем-то. Дергаю руку, но у Победительницы стальная хватка – она отпускает меня, только когда забирает все до одной ягоды.

– Они мне нужны, – бормочу я, но Джоанна непреклонна.

«Дура». – Девушка не может говорить, но я читаю по губам.

Хочу возразить и обозвать ее в ответ, но внезапно Мэйсон теряет ко мне интерес, превращаясь в такую же безмолвную и покорную прислужницу, как остальные: позади меня раздаются тяжелые шаги. Не оборачиваюсь, потому что эту походку узнаю из тысячи. Подрываюсь и бегу. Не хочу его видеть.

Укрываюсь в своей спальне и пару мгновений надеюсь, что нашла убежище: слишком поздно соображаю, что это глупо – спальня у нас с Питом общая, он найдет меня здесь.

Прячусь, усаживаясь прямо на пол между кроватью и окном, прижимаюсь спиной к высокой постели так, что с порога можно разглядеть только кончик моей макушки, – надеюсь, что напарник не заметит меня.