Сердце меча - Страница 198

Дик не знал, насколько велика эта семья и хорошо ли она может защитить одного своего члена от другого, но понял, что нужно закончить помогать Ван-Юнь с нарезкой бустера — и смываться из этого дома-корабля.

Дангу, очевидно, хотелось того же, но он объяснил причину задержки: Ван-Юнь хочет пойти в глайдер-порт и сделать пожертвование, а в одиночку порядочная женщина выйти за ворота корабельного города не может. Дик так до самого конца и не понял, что речь идет о религиозном обряде — он не мог увязать глайдер-порт с какой-то религией, так как не успел прожить в пещерах Диса достаточно долго, чтобы увидеть, каким обыденным делом здесь являются уличные алтари, которые можно встретить где ни попадя.

Этот алтарь находился в таком месте, что у Дика сердце заколотилось — рядом со старой грузовой платформой, которая стала для него эшафотом.

— Я… пожалуй… вас здесь подожду, — сказал он, облизнув разом пересохшим языком губы. Приносить языческие жертвы на месте своей пытки — это было как-то уж слишком.

— Да ты чего, Йонои? — удивился Данг. — Брось, в том нет ничего плохого, чтобы подойти к алтарю и сделать пожертвование. Да и вроде как земляк он тебе.

— Какой земляк? — не понял Дик.

— Ты что не знаешь, что тут месяц назад стряслось?

— Ну-у-у… что?

— Да, тебя, видать, безвылазно в чулане держали… В день Великой Волны один пленный сохэй, такой же пацан, как мы с тобой, зарубил цукино-сёгуна. Он это сделал из любви к своей девушке, дочери цукино-сёгуна. Думал, что она фем и хотел ее спасти. Его казнили на Большой Арене, а перед этим — избили вот на этом самом месте. Тайсёгун хотел предложить ему помилование — но он отказался.

— А… кто поставил алтарь? — спросил Дик, еле шевеля одеревеневшим языком.

— Люди. Понимаешь… в нем была большая сила. Настоящая любовь — это очень большая сила, а он по-настоящему любил Эльзу Шнайдер, ведь он и помилование-то не принял только потому, что знал — она ему все равно не достанется, и государя Тейярре обругал по-черному, сказал, что он не лучше гема. Для всего этого нужна большая сила, и в нем было много силы духа, я же своими глазами видел, как он висел здесь и ни разу не вскрикнул…

— Правда? — отрешенно спросил Дик. Ощущение безумия всего происходящего нарастало, ему захотелось сесть, чтобы не свалиться.

— Клянусь матерью вечной землей. А если в ком-то большая сила духа, значит, он может поделиться этой силой. Он — ходатай перед вечным небом. Ты знаешь, его уже почитают почти как Бона. Гемы, капустные головы, и те его почитают, хотя и говорят чушь — будто он умер за них.

— За них… — пробормотал Дик и, взявшись за живот, сел прямо на пол.

— Вам плохо? — спросила Ван-Юнь.

Тут новый друг Данга запрокинул перекошенное лицо, и Данг увидел, что его сотрясают то ли беззвучные рыдания, то ли безголосый смех. Потом он начал тереть свое лицо, раскачиваться взад-вперед и проявлять другие признаки душевного нездоровья.

— Да что с тобой? — рявкнул Данг. — А ну встань, люди же смотрят!

— Да… да… — покорно ответил Дик, поднялся и, все так же держась за живот, подошел к алтарю и остановился, взявшись рукой за железную ферму платформы.

Самодельные уличные алтари устроены просто: из металлокерамического баллона выпиливают правильный цилиндр, сверху приваривают крышку, красят в нужный цвет — и вот вам место для возжиганий и приношений. Дешевенький голокуб, даже не приклеенный к алтарной крышке, транслировал мерцающее мобильное изображение, в котором Дика не узнала бы родная мать. Основой, так сказать, канвой для этого изображения послужил один из кадров беседы со Шнайдером, но внешность Дика, очень неприглядная в тот момент, подверглась некоторому облагораживанию, сделанному явно женской рукой. После перевода в монохромную лазурную гамму стала незаметна кровища, слипшиеся сосульками от пота и крови волосы превратились в развеваемые ветром шелковые пряди, прокушенные и вспухшие губы приобрели вид чувственно-округлых, заодно подвергся корректуре гэльский нос типа «сапожок» — неизвестная художница превратила его в прямой, соответствующий вавилонским стандартам красоты — и, естественно, убраны были никому не нужные морлоки, и в итоге всего этого художества голубоватый и прилизанный «Суна Эрикардас» (как гласила выжженная плазменником надпись) уже не болтался в руках палачей, таких же обреченных, как он сам, но как бы парил в потоке света, поддерживаемый то ли незримыми ангелами, то ли собственной «силой духа». Рядом были растыканы еще несколько иконок, и плоскостных, и объемных. А оригинал смотрел на свои портреты мутными от солнечного ожога глазами и не знал, то ли ему покатиться от смеха прямо здесь, то ли движением руки смести и эту порнографию, и цветочки-свечечки у подножия.

И от первого, и от второго его удержала Ван-Юнь, но не словом и не жестом, а тем, как она опустилась перед алтариком на колени и положила к его подножию самодельный букет искусственных цветов.

— Не надо, мистресс Сионг, — тихо попросил Дик. — Нельзя человеку воздавать почести как богу. Ему это очень не понравилось.

— Тебе-то почем знать? — раздраженно бросил Данг.

— Да вот уж знаю, — сказал Дик.

Он отступил назад, под платформу, так что алтарь полностью загородил его, и задрал тунику до самого подбородка, показывая шрамы на груди. Ван-Юнь закрыла рот обеими руками, а Данг проговорил хрипло:

— Да быть того не может.

— Может, — Дик одернул тунику. — Меня с арены вынес гем, один из тех, про кого ты сказал «капустные головы». Гемы лечили меня и прятали от хозяев, я этот месяц пробыл в одном детском комбинате.

— Мама вечная земля, — ахнул Данг. — Вот здорово.

— Ничего здорового, — зашипел Дик. — Я живой человек, не дух и не бог. И со мной так нельзя. Ни с кем нельзя.

— Ты лучше оставайся духом, — резонно заметил Данг. — Дольше проживешь.

— Мне все равно, сколько я проживу, Данг-кун, а неправды не потерплю.

Тут его удивила Ван-Юнь. Вскочив с колен, она бросилась ему на шею, а потом сползла к ногам.

— Ради меня и моего ребенка — помогите! Это даже еще лучше, что вы живой! Это значит, что вечное небо меня услышало! Сделайте моего ребенка пилотом, господин Суна! Я знаю, вы сможете! Чтобы наш клан выбился из нищеты!

— Замолчи, бестолковая! — крикнул Данг.

До этого момента все происходило довольно тихо, но теперь на них начали оглядываться многочисленные прохожие.

— Валим отсюда, — процедил сквозь зубы Данг. Они взбежали по эстакаде — Дик и Данг тащили за руки пребывающую в каком-то трансе Ван-Юнь — и свернули в один из боковых переулочков третьего яруса.

Дик понял, что встрял по самую рукоять. Он думал, после признания вера Ван-Юнь иссякнет, но вышло как раз наоборот. Он пытался объяснить ей, что он всего лишь обычный человек, и может не больше, чем любой другой обычный человек, но Ван-Юнь ничего, казалось, не слышала и только бормотала свои мольбы. Дик устремил полный паники взгляд на Данга, но тот только выразительно постучал себе по лбу, пожал плечами и отвернулся — выпутывайся, мол, сам, никто тебя не просил выступать. Дик уже был готов пообещать Ван-Юнь хоть пилота, хоть ручного архангела на цепочке, хоть маринованного черта в баночке, но пообещал ровно то, что он мог выполнить: молиться об этом ребенке и о том, чтобы клан Сионг выбился из нищеты.

Это успокоило несчастную женщину, и Дик выжал из нее взаимное обещание молчать обо всем, что тут случилось. Они с Дангом проводили ее до корабельного города, потом спустились уровнем ниже.

— Закуришь? — спросил Данг, вынимая пачку сигарет.

— Давай, — вдруг согласился Дик.

У сигарет, которые тоже крутили из водорослей, был мерзкий вкус, но зато не было привкуса фантасмагории. Дик сплевывал густую горечь и понемножку успокаивался.

— Скоро, наверное, за мной будет гоняться половина здешней полиции, — сказал он. — Так что ты, может быть, уже не хочешь, чтобы я бегал с Сурками.

— Откуда? — удивился Данг. — Суна Эрикардас умер, а Йонои Ран еще ничего плохого натворить не успел. А насчет Сурков ты зря. Знаешь, когда ты сказал, что выбрался из ничейных пещер — я подумал было, что ты прибрехнул. Но теперь вижу — нет. Если у тебя хватило удачи выжить после Арены, то и из пещер ты вышел. И Суркам такая удача вовсе не будет лишней. Ну как, ты готов?