Сердце матери - Страница 37

Одного Владимира Ильича не пустили. Приставили чиновника охранного отделения, который привез его в Подольск и сдал местному полицейскому исправнику.

Здесь ждало новое испытание. Исправник потребовал заграничный паспорт Владимира Ильича, повертел его в руках и неожиданно сунул к себе в стол. «Нечего вам по заграницам ездить, — сказал он, — паспорт останется у меня».

— Вот тут я страшно разозлился, — продолжает Владимир Ильич. — Я понял, что этот старый плут и мошенник запер в свой мерзкий стол все наши планы по созданию газеты. Возмущенный донельзя, я крикнул: «Буду жаловаться на ваши незаконные действия начальству!» Крикнул так свирепо и угрожающе, что перепугал старикашку. Он живо отпер стол и, видя, что я собираюсь уходить, стал просить меня забрать паспорт и никому не жаловаться.

Последние слова Владимир Ильич произнес сквозь смех и, откинувшись на спинку дивана, смеялся взахлеб, до слез.

Ему вторил звонкий смех Марии Ильиничны.

— Ты получил заграничный паспорт? — спросила Мария Александровна, стараясь не выдать своего огорчения.

— Да, мамочка! Я должен ехать в Германию. — Владимир Ильич встал и, по привычке конспиратора, накинул на двери крючок, плотнее закрыл окно и тихо продолжал: — Мы задумали большое дело — решили издавать газету.

Владимир Ильич с увлечением стал рассказывать о своих сокровенных планах. Рабочие поднимаются на борьбу. Нужен главный штаб, который бы направлял борьбу против царизма. Нужна общерусская газета, которая объяснит миллионам рабочих и крестьян их задачи, выработает единую программу действий, подготовит создание революционной партии пролетариата. План организации газеты продуман, но издавать в России ее нельзя из-за полицейских преследований. Поэтому решено печатать ее за границей. Тайными путями газета будет доставляться в Россию и здесь через верных людей распространяться среди рабочих.

Владимир Ильич успел уже побывать в Риге, Смоленске, Петербурге, Москве и везде создал опорные пункты для газеты, условился с товарищами о способах связи, пересылке корреспонденции.

— Как решили назвать газету? — спрашивает Анна Ильинична.

— «Искра». «Из искры возгорится пламя». Помните?

— Да, да, — говорит Мария Ильинична, это из ответа декабристов Пушкину.

Мария Александровна слушает детей и понимает, что задумано важное дело.

— В добрый час! В добрый час! — шепчет она.

— И, кстати, я покушаюсь на тебя, Анюта, — говорит Владимир Ильич. — Тебе придется ехать вслед за мной в Германию, помочь в организации газеты. Кончится срок ссылки у Надюши, и она приедет к нам.

— Вот когда Анины литературные таланты пригодятся, — замечает Мария Александровна.

Анна Ильинична даже вспыхнула от радости. Она всегда рвалась к литературной работе, писала рассказы для детей, переводила книги с итальянского, английского, немецкого языков. А теперь такое важное и почетное дело — издавать газету для рабочих.

— Вот бы съездить на Волгу — в Самару, в Нижний, по пути завернуть в Сызрань, затем проехаться к Надюше.

— Соскучился? — сочувственно спросила мать.

— Очень! — искренне вырвалось у Владимира Ильича. — Это первая наша разлука. И связи Надюша там успела завести среди революционеров. Очень хотелось бы с ними встретиться. Разложить везде костры. Рабочие рвутся к борьбе. Горючего в России становится все больше. Вот «Искра» и должна будет их зажечь.

— А если тебе попросить разрешения у полиции? — спросила Мария Александровна.

— Уже просил, и не единожды. Наотрез отказали.

Мария Александровна задумалась.

— Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

По скрипучим ступенькам поднялись наверх.

— Как в Симбирске! — воскликнул Владимир Ильич, поднял руку и коснулся пальцами потолка.

Налево у стены железная кровать, покрытая клетчатым пледом, направо окно и дверь на балкон. У окна небольшой письменный стол и лампа под зеленым абажуром, и на этажерке любимые книги: Чернышевский, Добролюбов, Лермонтов, Пушкин.

— Отдохну здесь всласть, — говорит Владимир Ильич, — и поработаю отлично. Я вызвал сюда товарищей, надо с ними посоветоваться. А пока они приедут, я буду проводить все время с тобой.

Владимир Ильич вышел на балкон. Дождь перестал. Из сада потянуло запахом цветов. Птицы, обрадовавшись солнцу, запели на все голоса.

— Пойдем, мамочка, посмотрим сад, — предложил Владимир Ильич. — Только надень пальто и, главное, галоши, чтобы, как ты нас учила, не промочить ноги.

Мария Александровна взглянула на сына сияющими глазами:

— Знаешь, Володюшка, я, кажется, придумала, как тебе поехать к Надюше и по твоим «кострам» на Волге.

— Мамочка!

— Да, да. Я должна познакомиться со своей невесткой, — продолжала Мария Александровна, и лучики-морщинки разбежались вокруг глаз.

— С Надей? Ты же с ней знакома.

— Но охранке об этом неизвестно. Женился ты в ссылке, домой жену не довез…

— Полиция не разрешила: еще полгода ей отбывать свою ссылку.

— Так вот, я должна познакомиться с твоей женой. Это мое материнское право, и отказать мне в этом не могут. Я поеду в Петербург и буду просить разрешения.

— Ты можешь ехать в Уфу и без всякого разрешения.

— Не могу же я ехать одна. Мне шестьдесят пять лет. У меня больное сердце… На самом деле оно у меня совершенно здоровое, — поспешила добавить она. — Представить матери свою жену должен сын. Ты, Володюшка! Завтра же я поеду в Петербург.

Владимир Ильич молча обнял мать.

По лестнице поднималась Анна Ильинична.

— Ну, как тебе здесь нравится, Володёк? Наконец-то мамочка дождалась тебя.

Владимир Ильич только развел руками. Вид у него был радостный и чем-то смущенный.

— Анечка, — ласково сказала Мария Александровна, — я еду в Петербург. Придется опять вынуть мое визитное платье, и пусть Митя сходит на станцию. Теперь я могу ехать вторым классом.

Утром пришел доктор Левицкий.

— Я нашел вашу матушку в отличном состоянии, — сказал он Дмитрию Ильичу.

— Вы правы, дорогой Вячеслав Александрович, хорошая доза радости оказалась наилучшим лекарством для нее.

Дмитрий Ильич пригласил доктора в сад.

— Я познакомлю вас со своим братом.

Левицкий слышал о Владимире Ильиче как о революционере и ученом и ожидал встретить пожилого человека в очках и с тросточкой, чинно гуляющего по дорожкам сада. Он был очень удивлен, увидев коренастого молодого человека с крокетным молотком на плече. Владимир Ильич, прищурив левый глаз, с живым интересом следил, удастся ли Маняше прогнать свой шар сквозь двойные ворота.

— Ловко! Молодец! — с восторгом воскликнул он.

Переложив на левое плечо молоток, он дружески протянул Левицкому руку и тут же пригласил его принять участие в игре. Владимир Ильич бросил на доктора быстрый, острый взгляд. Вячеслав Александрович был года на два моложе. Густая каштановая борода и мягкая шевелюра обрамляли красивое лицо с правильными чертами. Глубоко сидящие серые глаза говорили об уме и твердости характера, и вместе с тем во всем облике доктора было что-то юношески чистое, доброе.

Дмитрий Ильич видел, что брат и доктор понравились друг другу. День был воскресный, и Владимир Ильич предложил доктору покататься на лодке.

Вячеслав Александрович чувствовал себя удивительно легко с новым знакомым. Ему очень нравились эти люди с широкими интересами, высокой культурой, веселые и общительные, и он понял, что теперь вся его жизнь будет связана с этой семьей.

Владимир Ильич сел на весла, легкими взмахами вел лодку вниз по Пахре и подробно расспрашивал доктора, почему это в Подольском уезде такая высокая смертность среди детей и большой процент забракованных по болезни новобранцев.

— Виноваты в этом, Владимир Ильич, знаменитые фетровые подольские шляпы.

Владимир Ильич вскинул брови.

— Как это понимать?

— Я изучаю сейчас физическое развитие населения Подольского уезда, — объяснил Левицкий, — и установил, что здоровье населения подтачивается постоянным ртутным отравлением. Местные фабриканты при обработке кроличьего пуха, из которого выделываются шляпы, применяют ртуть. Я протестую против такого варварского способа, но фабрикант остается фабрикантом. Раз это приносит ему прибыль, ему наплевать на здоровье рабочих.