Сердце Дьявола - Страница 76

– Ты вспоминаешь это имя? Душанбе, шофера Зила-131 Евгения Мирного, мама умерла, Мирный умер, потом детдом...

– Нет, не помню никаких Мирных... Но я вам верю, девушка, – сверкнув глазами, перешел на "Вы" Кирилл. – Тем более, что многие мне говорили, что по замашкам я "детдомовский"...

– Ну хорошо... – проговорил я, пристально глядя ему в глаза. – Расскажи нам тогда, что тебя и твоих товарищей сюда, в эту дыру, привело? Сам понимаешь, нужны весткие побудительные причины, чтобы набрать людей в Саратове и приехать вооруженными до зубов в самое сердце Центрального Таджикистана?

Худосоков младший не успел ответить – в проеме двери вырос совершенно бесстрастный Шварцнеггер и начал палить в него с двух рук. Но первые его пули попали в бронежилет нашего освободителя и эта, странная для зомбера небрежность, стоила нашему церберу жизни – Кирилл, падая на спину, выпустил ему в голову и шею полрожка. Некопенгагенская голова Шварца мгновенно взорвалась от пуль со смещенным центром тяжести, ошметки мозгов, кровь, кусочки кожи взметнулись прощальным салютом к потолку и стенам. "Потолки придется белить..." – отметила София, рассматривая результаты перестрелки. А Кирилл (по его лицу было видно, что ему больно – скривившись, он растирал левой рукой побитую пулями грудь) встал на ноги и, обращаясь ко мне, сказал:

– А я не знаю...

– Чего не знаешь? – удивился я.

– Зачем поперся сюда с друзьями...

–???

– Я с девяносто пятого года, как только документы новые получил, начал колесить по Союзу... Один или с друзьями-приятелями... Думал – наткнусь на знакомое место, вспомню об отце, о матери... Братья, сестренки, наверное, у меня есть...

– Нет, ты пойми, пожалуйста, одну маленькую, но катастрофически важную для меня вещь, – продолжал я, тщательно подбирая слова. – Если ты явился сюда в первой декаде июля не случайно, то значит, существует нечто большее, чем судьба, нечто большее, чем то, во что может поверить подавляющее большинство людей, да что мне люди, нечто большее, чем то, во что могу поверить я...

– Туманно, дяденька в шортах, выражаешься...

– Нечто большее, чем рай и ад, нечто большее, во много раз большее, чем потусторонняя жизнь... Понимаешь, ели ты сюда пришел, значит все мы никогда не умрем, вернее будем умирать и возрождаться миллионы, бесконечное число раз. Это абсолютная девальвация страха смерти... Это – смерть суеты сует и всяческой суеты...

– Тебя здесь, наверное, по голове били... Хотя лысый, синяков не видно...

– Ладно, попробую по буквам. Понимаешь, ты из города Саратова случайно, совершенно случайно пришел к своему папе... Ну, если, быть точным, не к папе, а к человеку, как две капли воды на тебя похожему. И этот человек, которого, может быть, ты уже случайно убил из своего автомата, не пил пиво на соседней улице славного русского города Саратова, а прятался на отшибе СНГ, в высоких горах, в глубокой пещере. И более того, здесь же ты встретил меня – человека, который хорошо знал и уважал твою мать, по крайней мере, за ум и природное горе, человека, который ел с ней из одной миски, не раз делил банку сгущенки и последние сто граммов... Но самое главное – ты нашел человека, который, возможно, был твоей матерью в прошлой своей жизни. Пойми, случайностью все это быть не может!

– Нервный ты какой-то лысый дядя! – покачал головой Кирилл. – Обещал по буквам рассказать, а сам себя не понимаешь...

– Он прав, – согласился Баламут и, сделав небольшую паузу для обогащения мозга кислородом, обстоятельно рассказал Кириллу о командировке Ольги в прошлое.

– Ладно, хватит лапшу вешать! – махнул рукой Кирилл в середине повествования. Явно сбитый с толку, он повернулся к двери и остолбенел – в дверях стоял Худосоков, да, Худосоков с бесцветными, ничего не выражающими глазами. Предплечье правой его руки было пробито пулей, левой он прижимал его к боку. Правая сторона его синей униформы была окрашена кровью в черно-красный цвет.

– Бог не фраер, он все видит... – назидательно проговорил Баламут, подходя к Ленчику. – Пошли со мной, я тебя перевяжу...

И повел Худосокова к висевшей на стенке аптечке. Проводя его мимо Кирилла, сказал:

– Видишь, сыночек твой здесь появился... Появился и сжег все твои суперкомпьютеры, все твое достояние и все твое будущее. Черный все это Эдиповым комплексом бы обозвал...

Худосоков не задержал на сыне взгляда. Он прошел к стулу, стоящему под аптечкой, сел на него и уставился на Баламута глазами дебила.

– Он, что, еще и контуженный? – поинтересовался отпрыск состоянием здоровья папаши.

...Пока Ленчика перевязывали, я подробно рассказал Кириллу о нем и о его несбывшихся замыслах. Выслушав основное, он прервал меня:

– Ладно, хватит молю катать! Об остальном вечером допоешь. А сейчас надо зачисточку в этом подвальчике организовать. Берите оружие, кто хочет, и пошли.

Через два часа зачистка была закончена. Живых охранников мы не нашли, чему были несказанно рады – никому не хотелось убивать.

Пока женщины (включая и детей) готовили закуски и все прочее к прощальному банкету, мы решили заняться судьбой бело– и синехалатников. Начали с попытки согнать их в одно место – в комнату, где, так и не родившись, скончалась "трешка". Но у нас не получилось – даже удары прикладами автоматов не возымели никакого результата.

И мы плюнули на них. И они, как ни в чем не бывало, продолжили свою обычную жизнедеятельность. Повара принялись готовить, химики – переливать, сливать и титровать, конторщики – переписывать и пересчитывать, компьютерщики – восстанавливать сети, а уборщики – убирать трупы убитых охранников и людей, пришедших с Кириллом.

– Смотри, как пашут! – кивнул Бельмондо в сторону одного из компьютерщиков, тащившего катушки с сетевым проводом. – Как бы они "двушку" на нашу голову не восстановили...

Но "двушка", расстрелянная вдоль и поперек, истекала кровью своих биологических компонентов, своей "органики"... Тор был разбит вдребезги, последние кольца сверкающего голубого тумана уходили в потолочные вентиляционные отверстия.

– Вот тебе и джин в бутылке... – задумчиво глядя на исчезающий туман, сказал Баламут.

– Какой джин? – удивился я. – Горло, что ли пересохло?

– Пересохло-то, конечно, пересохло, – вздохнул Николай. – Но я о другом. Представь, наберет кто-нибудь этого тумана в бутылку – джин получится. Который все желания выполняет. Я почему-то как-то по особенному уверен, что получится...

– Переутомился ты, Аладдин, – покачал я головой. А Николай, весь во власти своих мыслей, продолжал:

– Интересно, куда ведут эти отверстия, посмотреть бы... Может, скопился этот дым где-нибудь в перегибе... И еще он, наверное, хранится где-нибудь в маленьком холодильничке. Или в низкотемпературном термосе... Ведь извлекал он этот "нервный газ" из страждущих и, значит, он должен где-то храниться...

– Ты, что, и в самом деле, хочешь лампу Аладдина сочинить? – сочувственно спросил я.

– Да нет, что ли я дурак? – отмахнулся Баламут, впрочем, смущенно улыбаясь. – Боюсь просто, что какая-нибудь редиска может этим нервным газом воспользоваться...

– Больной ты! – констатировал Бельмондо, снисходительно разглядывая друга. – Лечиться тебе надо.

– Ага! Лечится! – засмеялся я. – Два стакана до еды и по стакану каждые полчаса!

– Пойдет! – осклабился Баламут. – Пошлите! Сегодня мне по особенному хочется простой холодной водочки.

И, положив друг другу руки на плечи, мы пошли в столовую. Жизнь была прекрасна и удивительна. После второго тоста опасения "двушки" по поводу злокозненности Сердца Дьявола показались нам надуманными. Еще после пары фужеров растаяло разочарование по поводу крушения иллюзий, навязанных нам Ленчиком и его компьютером.