Сердце Черной Пустоши. Книга 2 - Страница 6

– Была, миледи, была… Одним из самых величайших и богатых королевств, пока…

Девушка запнулась и часто заморгала под пристальным взглядом мистрис Одли и приступила к растиранию моих ног с утроенным рвением.

Другая, которая повернулась к стенному шкафу за рубахой и видеть взгляда мистрис Одли не могла, прощебетала:

– Только с прибытием его высочества наш народ смог вздохнуть спокойно… Пока еще не полной грудью, миледи, но все мы ждем, что его светлость Сварт принесет окончательный мир нашей земле.

– Олена, Кати, вы забываетесь, – хмуро заметила мистрис Одли, и больше девушки не проронили ни слова.

Я попыталась вернуть камеристок к интересному разговору и спросила:

– Вы говорили, этот Съакс глубок и опасен? Не могу похвастаться тем, что хорошо плаваю… без магии.

Стоило добавить последнюю фразу, как девушки отпрянули от меня, как от зачумленной, закрыв ладошками рты и беспомощно хлопая ресницами.

Мистрис Одли пришлось вновь цыкнуть на них и отчитать на незнакомом мне наречии.

– Вам не стоит опасаться, миледи, – сказала старшая камеристка. – Мы проводим вас в неглубокое и спокойное русло для омовения.

Чтобы уйти от темы, которой не хотела касаться, мистрис Одли принялась рассказывать о ритуале Омовения, о его древности, истории, легендах, которыми изобилует Черная Пустошь и священные воды Съакса.

Поверх белоснежной рубахи из плотной ткани, которая оказалась такой длинной, что скрывает стопы, на меня накинули шерстяной плащ в пол из зеленой шерсти, с длинным, чуть не до земли, капюшоном. На руки – перчатки, те самые, которые передал виконт и которые сняла, когда вернулась из сада.

Когда одна из девушек, опустившись на колени, поставила передо мной мягкие, обитые изнутри шерстью, туфли на плоской подошве, я недоуменно взглянула на мистрис Одли.

– Что-то не так, миледи? – поинтересовалась камеристка тоном Бенары.

– Но чулки, – пробормотала я, и, покраснев, добавила: – И белье.

Девушки захихикали, тут же смолкнув под взглядом мистрис Одли, а та терпеливым тоном пояснила:

– Дочери Черной Пустоши не надевают белье во время сакральных ритуалов.

Я опешила и, несмотря на то, что кивнула, словно поняла, все же уточнила:

– Но как же идти в таком виде по улице к реке? Без белья?

Мистрис Одли посмотрела на меня словно на неразумного ребенка:

– Вы привыкнете, миледи. Смею заметить, что ваша рубаха и плащ так длинны, что никому и в голову не придет подумать что-то предосудительное. К тому же вас будет сопровождать двадцать шесть женщин.

– Двадцать шесть? – ахнула я. – И это все мои камеристки?

Мистрис Одли снисходительно улыбнулась.

– Лучшие женщины Черной Пустоши. Самые знатные и почтенные леди, жены и вдовы уважаемых воинов и придворных. Если ваше любопытство утолено, поспешим.

Я хмуро кивнула и последовала за мистрис Одли с девушками, которые растирали мне стопы и помогали облачаться. Следом пошла Рамина, которая несет длинный объемный сверток, прикрытый тканью.

Коридоры замка с огромными залами, анфиладами и лестницами уже не казались пугающе-незнакомыми, но все же чувствовала, что долго еще не решусь бродить здесь в одиночестве. Стоило выйти из замка через парадный вход, через который вошла сюда впервые, женщины, облаченные в длинные, разлетающиеся на ветру, черно-белые одежды, почтительно присели в поклонах и склонили головы.

Я заметила, что волосы у всех распущены, как и у меня, и наши наряды отличаются лишь цветом: мой плащ зеленый, а их – белые, с длинными черными рукавами и продольными вставками на спине.

Медленным, торжественным шагом мы проследовали к воротам мимо низкорослого кустарника. Несмотря на то, что было еще светло, круглые светильники на тонких ножках, торчащие прямо из зеленой изгороди, начали едва различимо мерцать. Это добавило моему и без того торжественному настрою ощущение значительности и важности происходящего.

Я ожидала что мы поедем в экипажах, но вместо этого наша процессия прошествовала по довольно людной улице. Я старалась не глазеть по сторонам и не вертеть головой, разглядывая местные диковины, но не могла не слышать восторженных криков, которыми сопровождала нас толпа:

– Леди идет!

– Дорогу леди!

– Леди Черной Пустоши идет к Съаксу!

Чтобы немного скрыть замешательство, я тихо попросила мистрис Одли, которая идет слева, рассказать еще немного о предстоящем ритуале.

Камеристка понимающе кивнула.

– Омовение в священных водах символизирует, что все былое, и плохое, и хорошее, вы оставляете в прошлом, заново возрождаясь для Черной Пустоши, – торжественно сказала она.

– Зачем же смывать хорошее? – удивилась я.

– Добро и зло лишь грани одного целого, – наставительно произнесла мистрис Одли, и я поостереглась задавать вопросы.

Миновав длинную и широкую улицу и еще несколько маленьких, мы, наконец, прошли через селение и вышли на берег Съакса.

По виду русло реки не отличалось ничем от других таких же, которых несравненное множество в восточной части Аварона. Но атмосфера, созданная стараниями местных жителей на берегу, погружала в нечто торжественное и таинственное, как бывает, когда впервые посещаешь молельный дом.

Вдоль берега стройными рядами тянутся многочисленные курганы и невысокие статуи в цветочных гирляндах. Некоторые фигуры с улыбками, иные оскаленные, с гневно расширенными ноздрями и глазами. Хотелось остановиться, разглядеть поближе, но не решилась, чтобы не нарушать хода ритуала.

Стоило подойти к берегу, как с моих плеч сняли плащ. Прохладный вечерний ветерок облизал открывшиеся кисти и шею. Я оглянулась и увидела, что Рамина раздает каждой из женщин по длинному тонкому факелу и помогает его зажечь.

– Снимайте туфли и войдите в священные воды, миледи, – сказала мистрис Одли вполголоса. – Глядя на убывающее солнце трижды окунитесь с головой и попросите Черную Пустошь быть милостивой. Первый раз к людям самой Черной Пустоши. Второй – к членам вашей семьи. И в третий – к вам самой.

– Но как именно просить? – решила я уточнить, но старшая камеристка не ответила и даже подтолкнула ближе к воде.

– Вам подскажет сердце, миледи, – донеслось мне тихое в спину.

Стоило оказаться без обуви на мокром песке, по телу прокатился озноб, а когда ледяные воды омыли ноги до щиколоток, поморщилась от страха и холода.

Я боялась лишним движением выдать свою нервозность и нарушить важный ритуал, поэтому, крепко зажмурившись, и стараясь не мешкать, зашла глубже.

Когда ледяные потоки поднялись до груди я задохнулась и вспомнила, что надлежит смотреть на заходящее солнце.

Уставившись на ало-багровый шар, который вот-вот соприкоснется с макушками леса на горизонте, я сообразила, что можно приступать к погружению под воду с головой.

– Дорогая Черная Пустошь, – тихо, дрожащим от холода голосом, произнесла я. – Будь милостива к людям, населяющим твои земли, и помоги мне, научи меня, направь, как лучше заботиться о них.

Произнеся это, я крепко зажмурилась, набрала воздуха в легкие и погрузилась под воду.

Стоило окунуться с головой, как холод куда-то исчез, а вместо него пришло ощущение чего-то цельного и правильного.

Я вынырнула и показалось, что багровый шар заходящего солнца излучает какое-то особое тепло, которое проникает прямо в сердце.

– Будь благосклонна к членам моей семьи, пожалуйста, – попросила я срывающимся от волнения голосом. – Их у меня не так много осталось…

Я нырнула, и когда вынырнула, заходящее солнце погрузилось за горизонт уже наполовину.

– Помилуй и меня, Черная Пустошь! – выпалила я на одном дыхании, отчаянно желая застать солнце в третий раз, что показалось очень важным.

Но когда вынырнула вновь, солнце успело сесть. Тут же вернулся жгучий холод, пробирающий до костей озноб, а еще показалось, что меня сносит течением.

Я развернулась и стараясь не бежать, вышла на берег. Тут же меня завесили широким полотном, стянули мокрую рубашку, натянули другую такую же, но сухую и укутали плащом.