Сердце Черной Пустоши. Книга 1 - Страница 14

Словно в подтверждение моих слов Диларион вылез из кармана плаща, ловко взобрался на плечо и зевнул, выпустив белое облачко.

– Нетопырь! – обрадовался дракончику капитан. – У меня дочка о таком мечтает. Жена говорит, тебе хорошо, знай себе плаваешь да в ус не дуешь, а ей там от моей Мириам житья нет. День-деньской твердит, хочу нетопыря, и все тут! Я ей уже и кошку подарил, и щенка, и даже двух вирианских ласточек… Любит, заботится, но нетопыря, говорит, все равно хочу больше жизни!

– Как это мило! Значит, у вас есть дочка?

– А как же! И дочка, и трое сыновей, старших. И даже два внука, – с гордостью ответил капитан. – А Мириам – самая младшая. Моя гордость и отрада.

Сдерживая шаг, капитан присоединился к моей прогулке.

– Но вы же плаваете в Аварон, – напомнила я. – Конечно, дракончики дороги, но, думаю, мы найдем способ порадовать вашу Мириам. Дядя моей подруги разводит нетопырей. У него своя ферма, и вы могли бы передать ему мое письмо…

– Э, миледи, – перебил меня капитан. – Да вы забыли, куда направляетесь…

Я часто заморгала потому, что о конечной цели путешествия ни на миг не забывала.

– Да ведь в Черной Пустоши магия под таким строгим запретом, что проще завести шестирогую ящерицу с вола ростом, чем вот такого кроху…

На «кроху» Диларион обиделся. Возмущенно фыркнув, дракончик спружинил лапами с плеча и устремился ввысь, к смотровой площадке на бизань мачте.

Я ахнула, испугалась, что его снесет ветром в море, но Диларион справился. Усевшись на рею, вцепился в нее лапами. Крылья сложились, а он гордо замер, устремив взгляд навстречу попутному ветру.

Я вздохнула. На замечание капитана сказать было нечего.

– Да и пес с ним, с драконом этим, – сказал тот, явно жалея, что разоткровенничался, да еще вывалил постороннему человеку свои проблемы. – Оно и жене мороки меньше… Мириам жалко только, я, знаете, миледи, балую свою девочку, как принцессу. Но все же она только для меня принцесса, никто ей не разрешит при себе нетопыря держать.

Капитан тяжело вздохнул, поджимая губы, видно и вправду жаль дочку, а я, ойкнув, подпрыгнула.

– Миледи? – опасливо спросил капитан, на всякий случай отступая на полшага.

– Я придумала, капитан! – довольно сообщила ему. – Пусть ваша Мириам навестит меня во дворце! И вволю играет с Диларионом! Он знаете, как любит компанию? А у меня в Черной Пустоши вообще никого нет… Я имею ввиду подруг!

– Да разве годится моя дочка в подруги принцессе? – пробормотал капитан. – Да и мала она, ей всего восемь…

– Ну вот. То сами говорите, что она у вас принцесса, то сомневаетесь, – укорила я его и подмигнула с заговорщицким видом. – А детей мы с Диларионом любим. К тому же дочка, наверно, захочет посмотреть на дворец?

– На дракона вашего больше, – усмехнулся капитан.

Тут же брови его столкнулись у переносицы, взгляд потяжелел.

– Эй, Сердао, Варис! Я смотрю, работы у вас нет? Так я сейчас найду! Вляпались в переработку, как пить дать!

Извинившись, капитан направился к двум матросам, что расселись на бочках у кормы и увлеченно беседуют. Завидев приближающегося капитана, повскакивали, как солдаты на плацу. Лица виноватые, а спины прямые, как жерди.

Я хотела спросить у матросов, которые, завидев капитана, принялись драить палубу с утроенным рвением, что значит вляпаться в переработку. Но не решилась, опасаясь навлечь на них гнев капитана, такого милого со мной, и такого беспощадного с командой.

Зато, когда пересекла корабль и подошла к штурвалу, с удовольствием поболтала с рулевым и с боцманом, у которого на плече расселся огромный красный попугай.

Выудив из кармана сладкий сухарик, которые всегда таскаю с собой для Дилариона, радушно протянула его птице. До этого не подозревала, что у птиц есть мимика, но попугай, глядя на предложенное угощение, скорчил такую рожу, словно ему жабу подсунули. Потом посмотрел на меня, как кошка, что сидит на дереве и смотрит на собаку, которая лает внизу, но достать не может. Почесав когтем затылок, отвернулся и зажмурился.

– Не обижайтесь на Старпома, леди, – добродушно заметил боцман, пыхтя трубкой. – Коли вы ему соленой лошадки предложите, оно другое дело… А лучше рому плеснуть… Это Старпом, разбойник, за милую душу…

– Л-лошадки? – заикаясь, спросила я. – Вы здесь что ли, лошадей едите?

Когда вспомнила тонкие куски соленого мяса на утренних бутербродах, меня качнуло, а к горлу подкатил обед вместе с завтраком.

– Рома?! – добавила я возмущенно. – Как рома?

– Спокойно, дамочка, – осадил меня боцман, выдыхая густой дым. – Соленой лошадью, мы, моряки, солонину зовем, а насчет лошадей… Вообще нет, но всякое бывало. Когда каждая крошка на счету, а коняга занедужит и видно, что до берега не дотянет… А идти еще месяца три… Оно, знаете, не до сантиментов. Мы, моряки, народ грубый, чего уж там.

– Но ром, – пробормотала я. – Ром! Вы что же, птицу спаиваете?

Попугай, должно быть, услышав знакомое слово, лениво открыл глаза, и снова посмотрел на меня уничижительно.

Боцман добродушно пояснил:

– Да кто его спаивает, леди. В море, оно все наперечет, а ром особенно. Так, плеснут в блюдце, полакать, и всего делов.

Видимо так и не поняв причины моего возмущения, боцман с рулевым вернулись к прежде начатому разговору.

Я прошлась через весь корабль обратно к бизань мачте. Обнаружив, что Диларион даже не думает спускаться, вернулась в каюту, помня, что питомец найдет хозяина где и как угодно, по запаху и сиянию ауры.

Оказавшись в каюте с наслаждением сунула ноги в мягкие, обитые изнутри шерстью туфли. Затем аккуратно пристроила на крючок плащ.

Настроение почему-то поднялось. Я немного покружилась, раскинув руки в стороны, напевая под нос песенку, которую матросы пели на корме, дабы облегчить тяжелый труд.

Соленые ночи, соленые дни

Тянутся к сердцу

Лучи маяка

Сердце любимой

Заветный причал

Черная Пустошь

Манит моряка…

Не смотря на грубые, просоленные голоса, песня оказалась на редкость легкой и мелодичной, с бесчисленным количеством куплетов. Все я пока не запомнила, но этот повторялся чаще остальных и намертво въелся в память.

Мурлыча под нос и пританцовывая, я приблизилась к кровати и замерла, зажимая рот ладонью.

На моей кровати лежала лилия. Желтая.

В груди заворочалось беспокойство, я испуганно заозиралась по сторонам.

Показалось, что в углу что-то пошевелилось, я взвизгнула, а с пальцев сорвался магический мотылек.

Когда хлопающие крылья осветили пустой угол, я осторожно протянула руку и потрогала, словно не верила, что это не сон, кто-то действительно вошел сюда в мое отсутствие и оставил это.

Вспомнив об утреннем госте, что вошел без стука и приглашения, я нахмурилась. И еще больше напряглась, когда вспомнила, что уходя из каюты, закрыла дверь на ключ. А зная о разрешении во время пути пользоваться магией, еще и магическую печать поставила.

На языке цветов у желтой лилии два значения: первое – веселье и благодарность, а второе – ложь и легкомыслие.

– Если кто-то решил пошутить надо мной таким странным образом, то шутка очень дурного тона, – пробормотала я.

Снова подумала о магической печати, и в районе живота что-то тревожно екнуло.

Когда в дверь поскреблись, я взвизгнула, но, услышав возмущенный писк Дилариона, облегченно выдохнула.

Впустив питомца, принялась наблюдать, ожидая его реакции на цветок потому, что дракончик почует опасность, если она есть.

К моему разочарованию, Диларион никак на лилию не отреагировал. А когда я сунула ее ему под нос, вяло пожевал лепесток, выплюнул и удивленно уставился на меня, блеснув желтыми, как лилия, глазами.

– Значит, нет опасности, – пробормотала я. – Но цветок свежий… Совсем свежий. Срезан явно сегодня утром… Откуда ему взяться в море?

Диларион зевнул и смежил веки.