Сердце Бонивура - Страница 136

Катя отшатнулась.

— Да вы не бойтесь! — сказал солдат и живенько шагнул за калитку. Повернулся, закрыл за собой. — Мне на улице стоять не с руки!.. Не узнаете, барышня?.. Помните, в орешнике разговор был…

— Здравствуйте! — сказала Катя не очень приветливо.

Солдат смущённо и заискивающе посмотрел на девушку.

— Не сердитеся! Я зашёл-то по делу… Думал, адресок вы так, шутейно, дали, а вас тута и нету… А вы серьёзно. Извините уж, решил проверить. А то вы пошутите, а у нас дело не шуточное.

Они постояли немного. Разговор не налаживался. Катя была встревожена этим посещением. Она попыталась обернуть дело в шутку, как и тогда, на форте. Но Солдат не был расположен к этому. Он сказал, что его могут хватиться, и взялся за калитку.

— Заходите, гостем будете! — сказала Катя.

— Приду! — ответил солдат. — А можно, если мы несколько человек придём? — спросил он, думая о своём. — Я кое с кем говорил, одинаковые думки у нас!

По-прежнему шутливым тоном Катя сказала, что он может приводить с собой хоть целый полк.

— Нет, полк не выйдет! — покачал головой солдат. — Дуробабов-то там ещё хватает!

Попрощавшись, он вышел. Катя долго смотрела ему вслед.

Мать, из окна видевшая всю эту сцену, недовольно спросила:

— Кто это?

— Знакомый один! — ответила Катя.

— Ой, Катька, не водись с солдатами! — мать погрозила пальцем. — Это уж последнее дело… А Федька-то что? Поссорились, что ли?.. Парень ладный, непьющий, некурящий.

— Да вы о чем, мама?

— Все о том же! — ворчливо ответила мать. — Бельё вот не пересуши…

…Катя бросилась к Соколову.

— Феденька! — запыхавшись, сказала она. — Приходил!

— Кто? — недоуменно посмотрел на подругу Федя.

— Солдат, которого мы с тобой встретили в орешнике. Он говорил, что хочет не один прийти.

Федя почесал нос, подумал.

— Ну что же, что не один! Это даже хорошо!.. Как бы ему дать понять, чтобы приходили с оружием. Зачем его белым отдавать? Правда? А?

— Это, конечно, да! Только… — Катя вздохнула.

— А что?

— А вдруг это нарочно он? Их спрячешь, а за ними следом белые! Тогда что?.. Не погладят, я думаю!

— А если «вдруг», — сказал он тихо. — Все надо брать на себя, Катя!

— Я возьму! — ответила она, выпрямившись. — Что, я хуже других?

«10 октября, Спасск-Дальний.

Сегодня наши красные орлы заняли Спасск. Что тут было!.. Два дня не знали, на чем стоим. Если верить попам, есть на том свете ад. Ну, я думаю, там не жарче, чем было у нас.

Опишу про Олесько. Уж как мы за ним смотрели, а ввязался все-таки! Не углядели. Примостился к пулемёту на тачанке — и давай поливать беляков. А пулемётчика у нас убило. Только было замолчал пулемёт… Действуем вместе с Красной Армией нашей славной, которая послана по приказу товарища Ленина освобождать от гидры контрреволюции наше гордое Приморье. Приехал потом главком. «Кто это, говорит, так ловко станцию взял?» А это мы её взяли. Тут наши герои всякие подвиги совершали. Только описать их все невозможно. Во-первых, болит у меня рука, так и крутит, так и крутит, — поцарапали, мало без руки не остался! А во-вторых, кабы я писать умел, как Виталя… У меня только четыре класса приходского. Меня главком узнал. И как только запомнил — уму непостижимо: я у него один раз со связью был. «Вижу, говорит, теперь, что такое приморские партизаны, — настоящие ребята!» Ну, теперь я ещё пуще буду драться… У нас песня тут появилась Хорошая. Везде поют…

В этой песне здорово про партизан сказано. Правильно сказано. А только я так думаю: кабы не Красная Армия, мы бы ещё долго тут пыхтели, — белым ходу-то нету, ну и дерутся. А про Спасск тоже хорошо сказано:

Про Волочаевку-то надо бы наперёд сказать; ну, тогда стих не получается. Да это все знают, когда белым накладывали, пусть так и остаётся!.. А песню эту не я сочинил. У меня не выходит. Это красноармейцы сложили. Говорят, один — одну строчку, другой — другую. Вот бы научиться!

Писал собственной рукой партизан Алексей Пужняк, в чем и расписуюсь».

Земля горела под ногами у Паркера во время этого его путешествия. С трудом он добрался до Монастырища. Здесь стояла сотня Караева. Совершенно подавленный виденным и испытанным — его два раза обстреляли, — Паркер был мрачен; его очень мало привлекала перспектива быть убитым, когда его миссия уже была закончена. В Монастырище он не задержался. Успел распить с ротмистром и Суэцугу бутылку коньяку. Вдали гремело что-то, будто там грохотала гроза. Паркер прислушивался. Он хотел было спросить Караева, что это такое. Но сам догадался и помрачнел ещё больше… Это доносились отголоски боя за Спасск. «Успеть бы вернуться!» — малодушно подумал он и забыл про налитый стакан. Караев сообразил, какие мысли тревожат корреспондента, и неприкрыто усмехнулся. «Ага! Нос на квинту повесил! Тебя бы туда-то!» — со злобой мысленно сказал Караев своему собеседнику.

— Каково положение? — спросил Паркер.

— Дают нам товарищи! — ответил Караев. — Догонят и ещё дают!

— Я вас не понимаю.

— А чего не понимать? — огрызнулся ротмистр. — Бьют нас большевики! И дело не в большевиках, конечно! — махнул он рукой.

— А в чем же?

— В том, что за большевиков стоит Его Величество Народ!

— Народ? — Паркер впервые поднял на ротмистра глаза, холодные, усталые, злые. Он пожал плечами. — Что такое народ? Этнографическое, социологическое понятие.

— Когда идея овладевает массами, она становится материальной силой! — сказал Караев, повторив услышанное где-то выражение. — Что такое народ? Вы узнаете это когда-нибудь, господин Паркер!

— Вы думаете, что это, — американец кивнул в сторону доносившейся пальбы, — возможно и у нас?

— Невозможно только штаны через голову надевать! — дерзко заметил Караев.

Суэцугу почти не принимал участия в разговоре. Он пил коньяк мелкими глоточками, медленно краснел и только, время от времени любезно осклабясь в сторону мистера Паркера, со свистом втягивал воздух, выражая этим своё почтительное внимание к умным и значительным словам корреспондента…

— Итак, война в России кончается, господин поручик? — не ожидая подтверждения, спросил Паркер.

Суэцугу вежливо ответил:

— Возможно!

— Мы сделали все, что могли? Не так ли? — спросил Паркер. — Мы были хорошими союзниками в этом деле.

Суэцугу поклонился.

— При совместных действиях американцев и японских солдат на станции Ушумун генерал Оой высоко оценил мобильность и активность американского батальона.

— Да, триста японцев были под командованием американского полковника Лоринга при военных акциях на Сучане! — кивнул головой Паркер. — Подумать только, поручик, чего стоило нам это предприятие!

— Кровь моих соотечественников! — сказал Суэцугу.

— Доллары, господин поручик, доллары! Сколько долларов!.. — Паркер решительно опустошил свой стакан и поднялся. — Какое пространство лежит там! — он показал рукой в сторону, откуда шёл гром. — Естественный рынок Америки, поручик!

— Сфера приложения интересов Японии, господин Паркер!

Сказав это одновременно, они замолкли, уставившись друг на друга. «Обезьяна!» — подумал Паркер про Суэцугу. «Дурак!» — подумал Суэцугу про Паркера.

Кровь бросилась в лицо Караеву, но он смолчал — теперь все равно!

— По последней! — сказал он, наливая коньяк.

Но ни Паркер, ни Суэцугу не обратили на него внимания. Паркер, прощаясь, небрежно махнул ему рукой и вышел…