Сенсация по заказу - Страница 52

А Турецкий... Турецкий сорвал голос во время финишной прямой, то есть за какие-то секунды. И был в кои-то веки счастлив!

Он подобрался к чемпиону поближе, поймал наконец его глаза, подождал, пока взгляд того сфокусируется, и показал большой палец.

Еще через час, когда пришедший в себя Смагин давно уже принял душ и переоделся, после церемонии награждения, после многочисленных рукопожатий и объятий, после разговора с тренерами сборной... после всех тех приятных вещей, которые неизбежно сопутствуют чемпиону, Турецкий наконец вырвал его из лап совсем уже непонятных, околоспортивных личностей, отобрал сумку и затолкал в свою машину.

– Куда мы, Александр Борисович? – спросил Олег.

– В какую-нибудь пивную. Тебе надо жидкость в организме восстановить. На таком-то пекле... – Турецкий покачал головой и добавил будничным голосом: – Завтра возьмем гада, будь спок...

И Смагин просиял больше чем на пьедестале.

– Однако, – улыбнулся Турецкий, разглядывая молодого коллегу, – десять километров бок о бок с лучшими мастерами! Такой урок терпения может оказаться крайне полезным в будущем...

В пивной Турецкий вспомнил, как Шляпников рассказывал в компании с Реддвеем о своем коллекционировании и продаже антиквариата, и позвонил Гряз-нову. Вячеслав Иванович сразу ответил:

– В МУРе есть Девятый отдел, он как раз по такого рода вопросам работает. Позвони ребятам, там все свои, подскажут.

Подсказали. Турецкий отвез Смагина домой, наказал отсыпаться, а сам поехал на старый Арбат. Там, в крошечном закутке, он разыскал легендарного анти-кварщика Дудника. Дудник оказался маленьким подвижным толстяком лет шестидесяти. Жевал жвачку и через фразу говорил: «Понимаете?», хотя вовсе в реакции собеседника не нуждался.

– Понимаете, я антикварщик. Я оценщик и дилер. А не коллекционер. Понимаете? Мой бизнес состоит из трех моментов: знания, честности и общения. Понимаете?

– Понимаю.

Дудник посмотрел на Турецкого с сомнением.

– Это моя репутация, понимаете?

– Конечно.

– А вы хотите, чтобы я вам дал информацию на кого-то из своих коллег? Что же тогда останется от моей репутации?

– Не коллег, – поправил Турецкий. – Не коллег, а клиентов. Понимаете?

– Еще хуже! Я всего лишь антикварщик. Антиквар-щик начинает с тысячи рублей и одной табуретки – книги, вазы, картины, – а через двадцать лет у него – тысяча табуреток – книг, ваз, картин, – и все та же тысяча рублей.

– Не прибедняйтесь, – засмеялся Турецкий.

– Вы все-таки не понимаете, – вздохнул Дудник. – Я торгую престижем... Если что-то завтра случится в мире или в стране, первое, что будут продавать, и последнее, что будут покупать – это мой товар. А вы хотите лишить меня репутации. – И без малейшего перехода он сказал: – Ну так кто вас интересует? Турецкий показал фотографию Шляпникова.

– Да, это фигура. Понимаете? Его золоченая рухлядь не интересует.

Турецкий кивнул.

– У него интересные коллекции. Примечательные. Да и сам он – человек довольно разносторонний. И богатый, говорят.

– Вы с ним общались?

– Приходилось... Он любит искусство... – Дудник поймал вопросительный взгляд Турецкого. – Почему мне так кажется? Потому что в своей любви он заходит так далеко, что, видя значительное произведение в руках того, кто по-настоящему не в силах по достоинству его оценить, он ничем не станет брезговать, чтобы заполучить эту вещь в свою коллекцию. Понимаете?

Какая убедительная черта характера, подумал Турецкий.

– Можете привести пример?

– Могу. Но не стану.

Тогда Турецкий негромко сказал:

– И он сам когда-то был антикварщиком и у вас за прилавком стоял, верно?

– Может быть, – забормотал старик, – столько воды утекло...

– Ну вот что, отец, – скомандовал Турецкий. – Отойдите в сторону! И откройте дверь, которая позади вас.

– Это просто рама, – возразил Дудник. – Рухлядь золоченная. Нет тут никакой двери...

– Делайте, что велено. – Турецкий направил на него пистолет.

– Сзади, Сан Борисыч! – выкрикнул знакомый голос.

Турецкий резко обернулся, одновременно стреляя, но еще до этого щелкнул сухой выстрел. В антикварной лавке на пол упали два человека...

– Ма, ты видела нового продавца в «Курах-гриль»? – ворвалась на кухню Нинка. – Ма, там такой чел! Он – вылитый папа!

– Не сочиняй.

– Да говорю же, просто клон какой-то! Ирина ткнула пальцем в газету:

– А ты знаешь, дочь, что пагубное пристрастие к наркотикам и алкоголю частично определяется генами?

– Я же серьезно!

– И я серьезно, – сказала Ирина и зачитала: – Результаты исследования ученых из Оксфордского университета показали, что на особенности личности и наклонности, которые ведут к нездоровому образу жизни, сильно влияют генетические факторы. Взаимосвязь выявлена между одним из вариантов другого гена – рецептора допамина и экстравертным типом личности. Люди, в организме которых присутствует этот ген, также склонны к курению и употреблению наркотиков. Типы рецептора допамина влияют на реакцию мозга на допамин – сигнальную молекулу, которая тесно связана с поведением, характеризующимся стремлением к новизне и удовольствиям... Не в бровь, а в глаз, а? – иронично подвела черту Ирина. – Новизна и удовольствия – конек нашего папочки.

– Ты думаешь?

– Нинка, ты экстравертный тип личности? – спросила мать.

– Это как? – заинтересовалось чадо.

– Всегда открытая, жизнерадостная, душа любой компании?

Чадо подумало и сказало:

– Не любой.

– Значит, гены, – сокрушенно констатировала Ирина. – Вот так-то, все равно во всем и всегда изначально виноваты родители... Или родители родителей.

– Да я серьезно говорю! Там папин двойник работает!

Ирина потянулась.

– Посмотреть, что ли, на этого клона? – пробормотала она.

– Я с тобой, – вызвалась Нинка. – Может, купим курочку?

– Давай уж две, – резюмировала хранительница очага.

Курочку они не купили, ни одну, ни две, потому что при виде продавца остолбенели и обо всем забыли. Ирине стало неловко, и она толкала Нинку, чтобы та отошла подальше и не так пялилась.

Сходство было потрясающим. Совпадали рост, телосложение, цвет волос и даже отчасти – черты лица, если только смотреть в профиль. Анфас разница была видна отчетливо, но все же это было удивительно.

– Я слышала, что у каждого человека есть двойник, – сказала Ирина. – Где-то... Слушай, Нин, а ведь он помоложе нашего папки будет!

– Пошли домой, – скомандовала Нинка.

В антикварной лавке на пол упали два человека. Один, неподвижный, с дыркой во лбу, был Шляпников, второй – Смагин, зажимающий руками живот. Хозяин, Дудник, пригнулся за стойку.

– В машину! – закричал ему Турецкий. – Помогай!

Через несколько минут Смагин лежал на заднем сиденье «Волги». И он сам, и сиденье были залиты кровью. Турецкий одной рукой крутил руль и мчался, виляя в потоке машин и отчаянно сигналя. Второй рукой, перегнувшись назад, он прижимал к животу Сма-гина сорванную с себя рубашку. Она была изначально красного цвета, поэтому Турецкий не понимал, идет еще кровь или нет. Турецкий уже вызвал «скорую», и она предположительно ехала к ним навстречу.

– Что ж ты, дурак, за мной поперся?! – ругался Турецкий. – Вот дурак-то?! Ну ду-дурак же... – Других слов в голову почему-то не приходило.

– А я... такси... и следом... сразу все понял... – Кровь пузырилась у Смагина на улыбающихся губах. – Красная, – сказал он. – Страшно... Умираю, да?

– Не говори ерунды.

– Я это чувствую.

– Ты уже умирал?! Смагин застонал. Турецкий закричал на него:

– Я спрашиваю, ты уже умирал? Твою мать! Дурак несчастный! Ну зачем?! Умирал?! Говори!!!

– Нет еще... ни разу... Только больно очень... Турецкий сказал поспокойней:

– Раны в колено или в живот – это самые болезненные раны, понял? Но никто еще от них сразу не окочурился. Ты будешь жить. Понял? Ты же бегун, черт побери, ты должен продержаться!