Сенсация по заказу - Страница 39

Турецкий отставил свой сарказм в сторону.

– Что ж, последнее замечание делает ему честь. Первое комментировать не стану.

– Я люблю Россию, бываю там иногда – все же кое-какие друзья остались. Но за границей чувствую себя свободнее и лучше.

Турецкий кивнул. Он встречал много таких людей и не осуждал их.

– А почему фон?

– Мой муж австрийский барон. Это его родовое гнездо. Конечно, при коммунистах тут было что-то совсем другое, но несколько лет назад он выкупил фамильную собственность, так что... Как-то странно говорить по-русски, – задумчиво сказала вдруг Алла.

– Вам что же, совсем не с кем?

– Почему же, иногда я отрываюсь и матерюсь так, что стены дрожат. Слава богу, никто ни слова не понимает. – Муж не понимает ни звука, и слава богу. – Она улыбнулась тонко очерченным ртом. – А с дочерьми я не вижусь. Одна – в Америке, вторая – в Швейцарии. У старшей – своя семья в Бостоне, муж американец. Младшая учится в университете. Видимся раз в год.

Турецкий мысленно примерил на себя эту благополучную, в высшей степени комфортную жизнь и подумал: смог бы он так? Без семейных скандалов? Без взаимных упреков и примирений? Без Нинки, которая растет не по дням, а по часам, да вообще-то уже и выросла? Без друзей? Без Москвы, наконец?... Какой тут может быть выбор вообще? Смешно даже было спрашивать себя.

– Дом у вас красивый, – сказал Турецкий, чтобы заполнить паузу и не приступать сразу к деловой части.

– Да... С ним связана знаменитая легенда. У местного барона, далекого предка моего мужа, была дочка, которую полюбил бедный кузнец. Барон был мужчина строгих правил, блюл фамильную честь и не соглашался отдать единственную дочку за этого пролетария. Но влюбленные продолжали встречаться, и вот у дочери барона неожиданно (ха-ха!) появился ребенок. В общем, барон был вынужден их поженить. Но мысль о том, что дома у него поселится простолюдин, была невыносима, и тогда барон придумал коварное испытание. Предложил кузнецу поселиться в доме, если тот за одну ночь выучится играть на скрипке, и, как гласит легенда, чудо произошло – он выучился. Барон, однако, не сдержал условий контракта и отравил молодого человека... Такая вот легенда. Красивая и страшная, вы не находите?

– Да, – кивнул Турецкий. – И в таком доме вы живете?

– Ну в привидения я не верю. А кроме того, я обошла все чердаки и подвалы с фонариком. – Алла улыбнулась. – Впрочем, эту легенду рассказывают здесь и про другие дома.

Турецкий решил, что настал удачный момент.

– Кстати насчет строгого отца семейства. Как ваш бывший муж следит за успехами дочерей?

– Герман? – удивилась Алла. – Вот уж нашли строгого отца семейства! Я уж сто лет о нем не слышала. Нет, я знаю, конечно, что он крупный бизнесмен, ну так это же еще при мне было. Я уехала из России...

– В девяносто восьмом году, я знаю. Меня интересует, вы поддерживаете отношения?

– У него неприятности?

– Отвечать вопросом на вопрос – дурной тон, – улыбнулся Турецкий.

– Только не на такой вопрос.

– Тогда я отвечу первым. У него совершенно никаких неприятностей. Настолько, что на приглашение на встречу в Кремле с представителями крупного бизнеса он отвечает отказом.

– Узнаю Германа, – засмеялась Алла. – Хорошо, тогда я скажу. У нас есть договоренность, согласно которой он не лезет в мои дела. А его дела меня никогда не касались. – Она немного задумалась. – Мы не виделись с момента моего отъезда. А уж не говорили по телефону, пожалуй, лет пять.

– Ни разу?

– Нет.

– В том числе за последний месяц? Припомните, пожалуйста. Может быть, какие-то электронные сообщения или через вторые руки?

Она покачала головой – спокойно и уверенно. Потом взмахом ресниц подозвала официанта и что-то шепнула ему по-чешски. Турецкий любовался этой женщиной.

– А когда вы бываете в России?...

– Я не вижусь с ним... – Она прикурила тонкую коричневую сигарету. – Знаете, жизнь на Западе наложила на меня свой отпечаток. Я не знаю, сколько мне жизни отмерено, и потому стараюсь относиться к ней бережно и не тратить ее по ерунде... По ерунде... – Она снова засмеялась. – Какое чудесное слово!.. Сочное, всеобъемлющее. Все-таки приятно говорить по-русски вслух.

– А думаете вы на каком языке? – заинтересовался Турецкий.

Алла запнулась.

– Вы меня врасплох застали. Наверно, это зависит от контекста, говорю с мужем – думаю по-немецки. Вот сейчас по-русски, конечно! Знаете, – порывисто сказала она, – я вам очень признательна за эту нечаянную встречу.

Турецкому даже стало неловко.

Впрочем, женщина тут же вернулась на деловой лад.

– Так вот. Я не буду вас спрашивать, зачем вам все это надо. Все равно правды не скажете. Вас почему-то интересует мой муж. Хотите знать, как мне с ним жилось? По всякому. У меня прекрасные дочери, и он приложил к этом руку, нельзя отрицать. Правда, сейчас совсем ими не интересуется, и вот это уже у меня в голове не укладывается... Но жилось мне с ним тревожно. Времена были такие. В России еще постреливали. А он как раз свою фармацевтическую империю сколачивал. Как и все, был уверен, что уж с ним-то ничего не случится. Впрочем, оказался прав. Но... он меня тяготил. Подавлял. Я давно уже была самостоятельным человеком, а он, кажется, даже мысли такой не допускал. В России я себя плохо не чувствовала. У меня было все. Я могла позволить себе какие-то вещи, которые не могу сейчас. Но, уехав из России, я стала счастлива. Мой нынешний муж часто цитирует своего соотечественника Витгенштейна: «Решение жизненной проблемы мы замечаем по исчезновению этой проблемы».

– Какая же проблема у вас исчезла?

– Внутренняя несвобода. Что-то там подавляло меня. Герман не говорил мне – уйди с работы, но я почему-то это сделала под его влиянием. Герман не говорил мне – сиди дома с детьми, но так и выходило! И даже когда их отправили учиться за границу, ничего не изменилось. А может, и стало хуже. К счастью, я познакомилась с Вальтером, моим вторым мужем. Вот и вся история. И закончим на этом. А теперь, – она огляделась, – давайте я угощу вас обедом. Хотя он в этом ресторанчике. Здесь готовят прекрасный пструх.

– К-кого? – слегка опешил Турецкий.

– Форель. Смешное слово, да?

В ресторанчике к каждому блюду прилагалась карточка с рецептом, и, хотя пструх был как пструх (хотя вообще-то форель испортить трудно!), Турецкий не преминул воспользоваться случаем, чтобы стянуть карточку.

О Шляпникове Турецкий вопросов не задавал, но женщина есть женщина – кое-что Алла все-таки сама ему рассказала.

– Если у вас есть время, я с удовольствием погуляю с вами по Праге, хотите, покажу «Градчаны»? Там очень красивый костел.

– Надеюсь, я еще к вам приеду, – извинился Турецкий.

В голове у него звучали слова Шляпникова, сказанные им при первой встрече: «Меня две недели не было в городе... это какая-то уголовщина... я хочу сказать, тут работает человек не из моего круга...»

Из берлинского аэропорта, уже пройдя регистрацию, Турецкий позвонил Грязнову:

– Славка, готовь попару!

– Для попары нужны условия, – возразил многоопытный Грязнов. – Поле предварительного сражения.

– Поле будет, пструх ты эдакий.

– Кто?!

Турецкий даже не подозревал, насколько он окажется прав насчет поля. В буквальном смысле.