Сенсация по заказу - Страница 28

– Пока что просто катаюсь, – буркнул Денис. – День и ночь.

– Что такой невеселый?

– Извини, дядя Сань, не спал давно. То за баранкой, то рядом. Действительно все время катаюсь. И разговоров много. Устал. А вы как?

– Нормально. Я хотел у тебя спросить. Сколько лет твоему клиенту? Шляпникову, я имею в виду.

– Лет сорок, наверно. А что такое?

– То есть ты точно не знаешь?

– Ну паспорта его я не видел. Это важно?

– Ничего особенно, специально узнавать не стоит. А что это за история с твоей мифической теткой, когда вы в «Пушкинъ» приезжали?

– Просто хвосты проверял. Я неподалеку был, клиента пас, смотрел, выскочит на него кто-нибудь или нет. Не выскочил.

– Ясно. А как там вообще? Все нормально? Денис помялся, потом сказал:

– Новостей нет. Ни хороших, ни плохих.

Это значит – новых угроз не поступало, расшифровал Турецкий, но и на след злоумышленников (если таковые есть) Денис еще не вышел. Это может продолжаться долго, и тогда Денис заработает приличные деньги. Тоже неплохо. Чего он ворчит, в самом деле?

Турецкий рассказал Денису про совпадение «пальцев» на ноже и конверте. Денис даже немного оживился. Хоть какая-то новая информация.

– Будем искать! – пообещал бодрым тоном. – А найдем, предъявим тебе, дядь Сань. Можешь тогда из него дурь выбивать, сколько душа пожелает!

А Турецкий залез в Интернет и после недолгих поисков установил возраст Шляпникова:

«...единственный представитель крупного бизнеса, проигноривавший круглый стол, собранный по приглашению главы президентской администрации, 48-летний президент фармацевтического концерна „Салюс“ Герман Шляпников от общения с прессой отказался. Комментарии, впрочем, последовали. Сотрудник его офиса сообщил, что Герман Васильевич бесконечно далек от большой политики, занимается исключительно бизнесом, благотворительностью и своей семьей, а потому не видит для себя никаких резонов в таких встречах и надеется, что в Кремле к этой позиции отнесутся с пониманием...»

– Однако, – сказал Турецкий вслух, не удержался.

И понял, что слышал об этом, но просто забыл. Текст был полугодичной давности. Немудрено, что он не вспомнил сразу при встрече со Шляпниковым, но что-то такое как раз тогда в голове и болталось. Вот ведь политика-шмалитика. Интересно все же. От приглашений администрации (а то и самого президента, кто знает?) так просто не отказываются. Как он уверен в себе!.. Получается, что Шляпников действительно не олигарх в буквальном смысле – в политические игры не играет. И кстати, ему сорок восемь. Турецкий помнил, как при встрече оценил возраст Шляпникова (а позже – и Денис) в сорок, а потом подумал и добавил лет пять – восемь. Браво, Александр Борисович. Вы заслужили лишнюю сигарету!

Турецкий нащупал пачку и обнаружил, что она пуста. За утро?! Нет, так не годится. Надо сделать что-то полезное для организма. Например... например организовать себе второй завтрак.

Турецкий зашел на кухню и присел за стол, искоса наблюдая, как жена колдует у плиты.

– Ирка, а ты знаешь, что среди тополей бывают мужские и женские особи. Так вот, мужские – не пылят!

Ирина скептически посмотрела на газету, которая лежала перед мужем.

– Это ты в своем «Спорт-экспрессе» вычитал?

В дверях кухни появилась дочь. Хитро прищурилась на отца и сказала:

– Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое.

– Какой еще Грегор? – откликнулся Турецкий.

– Замза.

Тут только Александр Борисович заметил в руках дочери книгу. Она, увидев его взгляд, показала обложку.

– Это «Превращение» Кафки, – не поворачиваясь от плиты, сказала Ирина.

– Эрудиты, – проскрипел Турецкий, наливая себе минеральной воды. Кажется, в молодости он читал этот рассказ. Или не читал? – И что там с этим Замзой Гре-гором?

– Да уж мало хорошего. Был человек, а стал жук.

– А почему?

– Да кто ж его знает? – пожала плечами жена. – Ну все, готово. Нинка, живо руки мыть!

– Был человек, а стал жук, – повторил Турецкий. – Был человек, а стал труп.

– Саша, ты что? – испугалась Ирина.

– Задумался, прости. Это я об одном ученом. Что у нас на ужин?

– Ты сперва отправься на работу, пообедай где-нибудь, вернись домой, помой руки и тогда задавай такие вопросы.

– Если я отправлюсь на работу, – грустно сказал Турецкий, – к ужину я могу и не вернуться.

Тем не менее встал и пошел собираться.

Турецкий поселился в гостинице, которая носила гордое название «Центральная», хотя других в городе больше не было. В номере была вторая кровать, на случай, если Смагин, который мотался между Москвой и провинцией, останется на ночь.

Турецкий принял душ с дороги и пошел к Колыва-нову.

Слесарь Колыванов оказался долговязым худым мужиком с делано простоватой физиономией. Он встретил Турецкого в вылинявших шортах и пригласил на кухню.

Александр Борисович вынул из портфеля несколько бутылок «Сибирской короны» и не промахнулся. Колыванов кивнул с благодарностью. На столе тут же появилась вяленая рыба.

– Не признаю я эту нынешнюю моду, – пояснил хозяин, лихо сдергивая пробку с бутылки голой рукой. – Орешки, чипсы... Вот рыбка – это да!

Турецкий подивился такой богатырской силе, по внешним признакам Колыванову вроде бы несвойственной. Но тут же сообразил: когда Колыванов открыл вторую бутылку, пробку он поддевал обручальным кольцом.

Еще по телефону Турецкий предупредил Колыва-нова, что предстоит уточнить несколько моментов, а так особых вопросов к нему нет. Это было неправдой. Вопросы были, но к ним предстояло подобраться.

– Какой он вообще был, сосед ваш?

– Феликсович-то? – с удовольствием откликнулся Колыванов. – Иногда смурной, а иногда наоборот, взвинченный, – ответил слесарь, не задумываясь, и сделал хороший глоток.

– Странно вы говорите, – заметил Турецкий.

– А что же странного-то?

– А то, что наоборот по отношению к смурному – это радостный, оживленный, жизнерадостный. А не взвинченный.

– Да? – Колыванов поскреб затылок. – Ну и такой бывал. Жизнерадостный. Нормальный мужик.

– Он вам нравился?

– А чего ж нет?

– И время вместе проводили?

– Это как?

– Выпивали, играли в карты, гуляли? Еще что-нибудь. Ну сами припомните...

– Не... У меня ж своя компания, ему неровня. Он – большой человек был, – несколько парадоксально заявил слесарь. – С мозгами. Ленин, одно слово.

– Почему Ленин? – удивился Турецкий. – Разве он был коммунистом или занимался политикой?

Колыванов засмеялся, показывая желтые прокуренные зубы.

– Это бати моего присказка. Он про головастых так и говорил: Ленин, одно слово.

Колыванов взял новую бутылку.

– В каких отношениях вы находитесь с остальными вашими соседями?

– А чего ж? Все чин чинарем. Живем дружно. Не скажу, что одной семьей, но почти компанейски.

– Вот как? – На лице Турецкого появилось укоризненное выражение.

Колыванов не то чтобы забеспокоился, но что-то почувствовал.

– А как с Лебедюком и Захаровой?

– Вы бы попонятней спрашивали, а то...

– Эти граждане утверждают, что вы шумите много. Не в пример вашему соседу, ученому.

Колыванов побагровел. А Турецкий продолжал участливым тоном:

– Участкового, наверно, часто вызывают?

– Зачем это?

– Ну как же. По пьяному делу чего не случается.

Колыванов вдруг стукнул кулаком по столу. Вяленые рыбки подпрыгнули и вернулись на стол, образовав нечто вроде стаи.

– Вот... Вот змеи! Вот сволочи! Так и знал! Выходит, как замок гикнулся или краны полетели, так сразу: Ко-лываныч, спасай, Колываныч, выручай, Колываныч, без тебя как без рук! А когда Колыванычу самому чего надо...

– А чего надо Колыванычу? – тут же ввернул Турецкий. – Пол-литра?