Сенсация по заказу - Страница 25

– Да никак, Алекс, никак! На сегодняшний день уничтожены или взяты в плен семьдесят пять процентов лидеров «Аль-Каиды». Ну и что, разве террористическая угроза ослабевает? Единственный конструктивный путь выиграть войну с этими... – Реддвей остановился. – ...как по-русски, забыл... а! отморозками – нейтрализовать «операторов», которые рекрутируют новых «бойцов».

– А, ладно, – махнул рукой Турецкий, сделал вид, что его это больше не занимает, – у меня сейчас и без этого голова болит.

– Жаль. А мне кажется, с нападением на арабского миллионера может быть как раз такое дело.

– Пит, ты знаешь, для тебя я всегда открыт, но только сомневаюсь, что могу быть полезен тебе и твоему миллионеру. Мне тут, кстати, и своих хватает.

Разговор с Меркуловым был неприятным для обеих сторон, возможно, поэтому долго не начинался. Перед Меркуловым лежала служебная записка помощника генпрокурора с предложением передать дело о гибели профессора Белова другому сотруднику, а еще лучше – закрыть его вовсе.

– Саша, у тебя есть личные мотивы?

– Очень личные, – с сарказмом подтвердил Турецкий. – Костя, это висяк, в самом нехорошем смысле слова. На свете нет ничего труднее, чем узнать, что было на уме у самоубийцы!

– Ты запиши афоризм, – посоветовал Меркулов, – а то пропадет даром.

– Я не вижу в этом деле ничего, понимаешь? Допустим, Белова довели до ручки, как ты предположил. Что дальше? В Лаборатории на него все молились. Были научные противники? Подумаешь, большое дело! Меня соседка по лестнице знаешь как ненавидит? Она считает, что я вдыхаю ей дым в замочную скважину!

– Все сказал?

– Да!

– А теперь, Александр, я хочу, чтобы ты съездил в госпиталь Бурденко.

– Я здоров, – буркнул Турецкий.

– Это меня в данном случае не интересует. Встретишься там с профессором Челебадзе. Это знаменитый военный хирург... Я лечился у него, он готов с тобой поговорить.

– О чем?

– О Белове. О паперфторане. О философском камне и смысле жизни. Найдете общие темы... Только о футболе не надо. И не только о футболе.

– То есть?

– Иван Вартанович – яростный болельщик, и это может плохо кончиться. Смотри сам. Если после этой встречи ты решишь, что работать не можешь, дело я у тебя заберу... Ну что ты на меня так жалобно смотришь? Хочешь еще что-то сказать?

– Если только на воздухе.

– Там такая духота, – пожаловался Меркулов. – Наверно, опять гроза будет. А у меня хоть кондиционер работает.

– Пошли-пошли, – потянул его за рукав Турецкий. – Покажу тебе, как мне машину расцарапали.

Меркулов пожал плечами и пошел вслед за подчиненным. Не доходя до стоянки, Турецкий коротко передал Меркулову слова Реддвея. Меркулов, государственный человек, слушал внимательно и, когда Турецкий уже уехал, еще оставался во дворе Генпрокуратуры и с кем-то говорил по телефону.

А машина у Турецкого, кстати, была уже в порядке.

Челебадзе пришлось ждать – он был на операции. Тем не менее Турецкого проводили в кабинет и снабдили чашкой кофе – таково было распоряжение хозяина. Потом подали чаю: объяснили, что Челебадзе запретил пить две чашки крепкого кофе кряду – вредно. Турецкий хмыкнул и от чая отказался. Хирурга пришлось ждать еще около часа. Турецкий уже подумывал смыться, когда Челебадзе, огромный толстый мужик, ввалился в кабинет. Оценивающе разглядел Александра Борисовича и пробасил:

– Вообще-то могли бы и встать из уважения к хозяину кабинета. – Он подумал и застенчиво добавил: – И генеральскому званию.

– Да будет вам, я и сам генерал. – Тем не менее Турецкий поднялся, представился и протянул руку.

– Это как? – заинтересовался Челебадзе. – Вы же следователь?

– Вот именно – не частный же сыщик. Состою на государевой службе, госсоветник юстиции третьего класса. Что абсолютно эквивалентно вашему чину.

– Ну что ж, коллега, в таком случае я весь к вашим услугам.

– Я на самом деле чувствую себя неловко, – признался Турецкий, – оттого, наверно, и хамлю, это такое природное качество...

– Знакомо, – кивнул медицинский генерал.

– Мне мой шеф приказал сюда явиться, дескать, вы мне все про жизнь объясните. Вот я и... – Александр Борисович виновато улыбнулся и развел руками.

– А конкретней?

– Паперфторан.

– Вах, – прочувствованно сказал Челебадзе.

И позднее Александр Борисович вспоминал, что этого неподражаемого «вах» (говорил-то Челебадзе по-русски исключительно чисто) оказалось достаточно, чтобы Турецкий изменил свое мнение о профессоре Белове вообще и о его открытиях в частности. Как-то интуитивно это произошло. И мгновенно. Потом, правда, последовали и аргументы материального порядка.

Меркулов действительно лечился у Челебадзе, но это к делу отношения не имело.

Военный хирург и анестезиолог, генерал (а тогда еще полковник) Иван Вартанович Челебадзе много оперировал в Чечне – во время обеих военных кампаний. Он был близко знаком с гражданским хирургом Игнашевичем, оперировавшим преимущественно детей.

– Мы с ним кореши, понимаете, – сказал Турецкому Челебадзе. – Я детей оперировал, и он детей оперировал, только он – с мячиками и велосипедами, а я – тех, что в погонах и с автоматами. Может, как раз его вчерашних пациентов... Незадолго до начала чеченской войны у Игнашевича вышел такой случай. В Москве шестилетний мальчик был сбит грузовиком. С переломами в тазобедренной области и травмой головы его доставили «скорой помощью» в ближайшую детскую больницу. Все бы ничего, но там ошиблись с группой крови. Наступило заражение. Смерть была практически неизбежной. Врачи, ежедневно видящие эти страшные картины, были готовы смириться. Для родителей, которые ночевали в больнице, это было немыслимо. Собрали консилиум. И вот на нем детский хирург Игнашевич сказал: «Последняя надежда – у профессора Белова есть какой-то препарат, который теоретически может помочь...» – Теоретически! – ухмыльнулся Челебадзе. – Никто же ничего не знал! Вообще! А Белов болтался под Москвой, занимался как раз созданием своей этой хаты-лаборатории. Кое-как нашли его. Он сразу все понял и послал в Москву своего сотрудника, Кобрина, кажется...

– Колдина, – поправил Турецкий.

– А! – кивнул Челебадзе. – Тот примчался на такси – привез две ампулы паперфторана. А Белов остался в Лемеже, не мог почему-то уехать. Да и не нужен он был там, не врач ведь. Через некоторое время Кобрин ему позвонил и говорит: «Пацан жив. После введения первой ампулы, кажется, стало лучше. Но наблюдается жуткая дрожь. Никто не знает, что делать. Тут все просто обосрались!» «Вводи вторую немедленно», – сказал Белов. Как отрезал, сказал. Кобрин переспрашивает: «Ты уверен, последствия непредсказуемы?» Тот его обложил. «Вводи!» – кричит. Все хирурги, анестезиологи – в панике. Никто ответственность не берет. Игнашевич и тот струсил... Кстати, знаете, такой защитник есть в ЦСКА? Так вот, струсил, не цээсковский, а хирург детский, да... Но Кобрин...

– Колдин.

– ...ввел препарат.

– И пацан выжил? – спросил Турецкий. Челебадзе кивнул. Потом сказал восхищенно:

– Какая наглость, а? Примечательно, что это было еще до получения разрешения.

– Какого разрешения?

– А на клинические испытания на людях. Смелый черт, а?

– Вы о Белове?

– О ком же еще?... Когда я поехал в Чечню, я уже знал, что к чему, просто тупо взял с собой огромный запас паперфторана. Он и тогда еще не был разрешен!

– Где же взяли в таком случае?

Челебадзе помолчал, потом придвинулся к Турецкому:

– Между нами и, как это у вас... не для протокола?

– Даю слово.

– Купил, – с неистребимой кавказской гордостью сообщил Челебадзе.

– У кого?!

– Так у Белова же! Объяснил ему все. Он в два счета где-то подготовил промышленное производство, пока я деньги выбивал. А я – телеги в Минобороны: нужны средства на то, на это... А сам все – в папер-фторан! Бац! Бац! Колоссальные бабки.