Сенокос - Страница 1

Стояло раннее летнее утро. Лазоревое небо, без единого облачка, куполом раскинулось над землей. Солнце взошло совсем недавно, но в деревне практически над каждой крышей вился дымок из труб. Высоко в небе пел жаворонок и его пение разливалось с высоты дивной музыкой.

Хозяйки торопливо топили русские печи, чтобы приготовить еду для себя и пойло для скотины. Из каждого двора доносилось пенье петухов, блеяние овечек, хрюканье проснувшихся свиней и мычание коров. Время от времени взлаивали собаки. По деревенской улице торопливо прошли с длинными прутьями в руках трое ежащихся от утреннего холодка подростков. Звонко выкрикивали, крутя головами:

— Овец, коз давайте!

После того, как по деревенской улице пропылило блеющее и мекающее стадо, на деревенской улице показался уже не молодой пастух со старинной сумкой–торбой из лыка на боку. Он волочил за собой длиннющий кнут, время от времени ловко щелкал им в воздухе и кричал:

— Коров выгоняйте!

Едва угнали на пастбище коров, как на деревенской улице начали показываться жители с косами, граблями и вилами. У большинства имелись тряпичные сумки с едой и питьем. Перекрикивались между собой, приветствуя и расспрашивая о предстоящих покосах. Никто еще не приступал к косьбе, хотя каждый в деревне знал свою полосу. То и дело слышалось:

— Митрей, как у тебя нонче–то с травой?

Коренастый мужик лет под пятьдесят махнул рукой:

— Да будь она неладна! В трех местах плешь и косить нечего. Вроде и подсевок делал, а толку… — Мужик горестно махнул рукой и тут же спросил: — А у тебя–то как, Егор?

Небритый мужик вздохнул:

— Гусинник все увил. Вновь и накошусь и насушусь всласть! Попробуй разбей заразу! Эх–ма… О прошлом лете с бабой умаялись, да и нонче не легче. Снова все уже с покосом кончат, а мы все на покосе… — Подумав, добавил: — А у Кошкиных вон полегла трава уже. В пояс вымахала. Вовка весь изматерился! Тоже не лучше чем у нас с тобой…

Митрей почесал затылок. Поправил кепку на голове и косу на плече. Выдохнул:

— Лишь бы дожди не начались. Управимся помаленьку…

Шагнул к дороге, по которой уже широко шагали деревенские мужики и бабы с подростками…

В большом и светлом доме Стожаровых собирались на покос. От стен кухни, оклеенных светлыми обоями было светло, а от побеленного бока большой русской печки исходило тепло. Мария Яковлевна, управившись со скотиной и печкой, убрав загнетку, вытащила тряпкой небольшой чугунок из печи с потрескавшейся сверху картошкой в мундирах. Слила воду в помойное ведро и торопливо вытряхнула дымящуюся картошку в тряпичный мешочек. Положила мешок на стол и посмотрела в угол кухни.

Младший сын, восемнадцатилетний Сергей, по пояс раздетый, звякал умывальником в углу и фыркал словно морж, что–то невнятно и недовольно бурча. Кудлатые волосы, еще не расчесанные, торчали во все стороны на затылке. На крепкой загорелой шее блестели капельки воды. Мать усмехнулась и сказала:

— Нечего было с девками до утра бродяжить…

Вышла в сени и тут же вернулась с двумя глиняными коричнево–рыжими крынками. Посмотрев на сына, утиравшегося расшитым полотенцем, протянула одну ему:

— На–ка вот, попей холодненького молочка…

Сергей отказываться не стал. Повесил полотенце на крючок и с жадностью приник к краю посуды. Отпив немного, утер сметанные усы. Поставил крынку на стол. От души потянулся, вскинув крепкие руки к потолку и улыбнулся:

— Ой, мам, хорошо–то как! Вот братуха что–то запаздывает! Видно снова решил профилонить, как и два года назад…

Мария Яковлевна вздохнула:

— Я тоже надеялась, что появится Федя и с сенокосом поможет управиться. Да видно что–то не так пошло. Все же последний год в училище. Ладно, мы с тобой и вдвоем сумеем…

Сергей вздохнул и снова приник к крынке. Мать подошла к залавку у печки и принялась вытаскивать из закопченной алюминиевой кастрюли вареные вкрутую яйца и складывать их в полотняный мешочек поменьше. Спросила:

— Может позавтракаешь?

Сын отказался:

— Мам, я еще не проголодался! Да и с полным животом тяжеловато косить…

Мария Яковлевна настаивать не стала. Насыпала соли в коробок от спичек и старательно завернула в газету. Все положила на стол. Снова вышла в сени. На этот раз вернулась с большим шматом соленого сала. Тщательно очистила его от соли и завернула в газету. Из большой сумки, висевшей на стене в углу, достала каравай черного хлеба и завернула его в чистое полотенце.

Сняв с гвоздя большую полотняную сумку, принялась укладывать припасы в нее. Первой поставила большую глиняную крынку с молоком, тщательно закрыв горлышко полиэтиленовым пакетом и завязав обрывком веревочки. Затем принялась укладывать картошку, яйца, сало и хлеб. Положила сбоку нож в самодельных ножнах и две металлические кружки. Закрыла все вторым полотенцем. Посмотрев на сына, бросила сверху большой белый платок.

Сергей натянул старую рубашку–косоворотку, приготовленную матерью и висевшую на спинке стула. Эта косоворотка когда–то принадлежала его отцу. Она была легкой, с васильками, вышитыми по вороту. Натянув, сын невольно посмотрел на фотографию отца на стене. Мать перехватила его взгляд и вздохнула:

— Был бы Миша жив, тебе бы полегче было…

Сергей вскинулся, сведя брови к переносице:

— Мам, справимся! Ты обо мне не думай…

Мария Яковлевна, повязывая платок наперевязку, вздохнула снова:

— Как не думать? Вон и ты нынче собираешься в десантное поступать, как и Федор. Одна я останусь…

Сергей подошел и легонько обнял мать за плечи:

— Да ладно тебе причитать! Мы же приезжать будем!

Женщина погладила его по широкому плечу и улыбнулась:

— Идти пора. Пошли, что ли?..

Потянулась рукой к чистому фартуку на стуле и ловко повязала его вокруг не оплывшей талии. Сын молча шагнул к двери, подхватив старенькие кеды, стоявшие у порога. Толкнул дверь, на ходу связывая шнурки у обуви. Мария Яковлевна подхватила сумку и тронулась следом за сыном. Захватила с моста старые парусиновые тапки, закопченный котелок и вышла на улицу, следом за Сергеем. Сын закатывал брюки, стоя на низеньком крылечке. Поднял голову:

— Роса–то какая! Косить хорошо будет!

Оставив сумку на крылечке, Мария Яковлевна сходила под навес и забрала с вешала две косы и двое граблей. Вышла и сказала:

— И грабли заберем с собой. В обед ты один домой сбегаешь, поросят и куриц накормишь, а я уж не пойду…

Сергей кивнул, забирая у нее двенадцатиручку, которой косил еще отец и деревянные грабли. На косовище повесил связанные кеды и забросил орудие труда на плечо. Подхватил сумку с едой. Мать с улыбкой поглядела на него, невольно залюбовавшись статным парнем:

— Я в огород забегу, огурчиков нам сорву, да лучку выдерну…

Шагнула босыми ногами на заросшую низкой травой, тропинку. Она, еле заметная в густой высоченной траве, вела мимо огорода к проселочной дороге пролегавшей за деревней, а та вела к озеру, где и располагались в веретьях покосы. Оставив косу с граблями и тапки возле калитки, прошла в огород, держа в руке котелок.

Сергей остановился возле калитки в огород, зябко поеживаясь от холодка и переступая босыми ногами, облепленными мокрыми травинками. Все же роса была холодной. Закатанные брюки уже имели на себе темные пятна от росы. Он огляделся вокруг, искренне любуясь блестевшим от росы лугом. Посмотрел на темневший вдалеке лес. Взглянул в сторону стоявших в углу сарая удочек. Вздохнул, понимая, что времени на рыбалку все равно не останется.

Мария Яковлевна осторожно разгребала зеленые плети на огуречной грядке. Отыскала штук десять пупырчатых огурцов, складывая их в котелок. Выдернула пару гнезд зеленого мощного лука с сизым налетом на пере. Прополоскала его от земли в бочке с водой для полива, сноровисто оборвав мочки и лишнюю шелуху. Вышла из огорода, протягивая сыну огурец: