Сен-Симон - Страница 48
И даже враг-пасквилянт не может не признать:
«…Личность благородная, мужественная, блистательная…»
Да, все, кто видел его в это время или имел с ним дело, остались очарованными его личностью.
В старости Сен-Симон был так же обаятелен, как и в далекие дни своих пышных приемов. Манеры его были настолько утонченными, что повергали в смущение неопытных простаков.
— Последний дворянин… Настоящий аристократ!.. — не без зависти говорили все эти промышленники и банкиры, окружавшие социолога. Но за хорошими манерами «последнего дворянина» отнюдь не скрывалось бездушие, столь характерное для типичных аристократов-кукол XVIII века. С ними тесно сочетались простое и сердечное отношение к людям, чуткость, желание помочь в беде. В этом да еще, конечно, в самоотверженной преданности идее, по-видимому, и заключался секрет того обаяния, которое влекло к философу самых различных людей — от безусых юнцов-студентов до прожженных воротил мира наживы.
Среди новых знакомств его особенно увлекла встреча с одним русским, с которым он сблизился в 1817 году. Русского звали Михаил Лунин. Это был стройный и красивый молодой человек, блестящий офицер, по слухам — отчаянный дуэлянт и кутила. Философ был поражен тем жгучим интересом, с которым Лунин отнесся к его идеям. Они подолгу беседовали. От Лунина Сен-Симон узнал многое о России, о русском царизме и крепостном рабстве.
Сен-Симон быстро понял, что под легкомысленной внешностью русского скрывается глубокий, пытливый ум и чуткая душа. Он полюбил Лунина и впоследствии называл его одним из лучших своих учеников.
При расставании Сен-Симон взгрустнул:
— Опять умный человек ускользает от меня! Через вас я бы завязал отношения с молодым народом, еще не иссушенным скептицизмом. Там хорошая почва для моего учения…
В тот миг философ и не подозревал, сколь далеким окажется путь Лунина — будущего декабриста от «мирных» методов его системы…
Когда Сен-Симон горевал, что от него опять уходит умный человек, он знал, что говорит.
В том же 1817 году его покинул Тьерри.
Какова была причина размолвки?
Позднее Тьерри станет утверждать, будто в основе ее лежали особенности характера Сен-Симона, его нетерпимость к чужим мнениям. Учитель хотел якобы единолично господствовать в их «ассоциации», а Тьерри требовал свободы и, когда увидел, что не добьется ее, прекратил сотрудничать с мэтром.
Это объяснение «приемного сына» философа грешит субъективизмом. Причина расхождения лежала значительно глубже, и первые симптомы ее обнаружились значительно раньше 1817 года.
Сен-Симон и его ученик отличались друг от друга не столько характерами, сколько общей направленностью своих идей.
Сен-Симон был философом, человеком больших проблем.
Тьерри по всему своему складу являлся типичным либералом-публицистом.
Сен-Симона волновали социальные задачи.
Тьерри интересовался в первую очередь политически злободневными вопросами.
Именно Тьерри тащил учителя к политическим аспектам в период 1813–1814 годов, когда они создавали «Реорганизацию европейскою общества» и другие совместные труды.
Однако политика никогда не являлась для философа самоцелью. Он был готов временно уступить талантливому ученику и поддаться его напору.
Но только временно.
Между тем Тьерри продолжал и дальше действовать в том же плане. И вскоре оказалось, что философ и публицист совершенно по-разному смотрят на главный объект своих исканий — на народ.
Тьерри под народом подразумевал прежде всего «образованную публику», иначе говоря, собственников. Неимущих при этом он величал не иначе как «чернью».
— Эта шайка составляет лишь формальную численность населения, — говорил он.
Тьерри не был оригинален.
Политический либерализм эпохи Реставрации не знал народа. Либералы в своих призывах к свободе не выходили за пределы «политической нации», то есть ста тысяч французов, которым ценз разрешал парламентскую политику, к простонародью же, populace, относились с презрением и злобой.
«…Они живут день за днем и в ежечасной борьбе с нуждой не имеют ни времени, ни физического и умственного покоя, чтобы иногда поразмыслить, как управляется страна…»
Под этими словами одного из лидеров группы подписался бы и Тьерри.
Подобные взгляды никак не могли устроить Сен-Симона.
Философ, как известно, делил людей не на «собственников» и «чернь», а на «тунеядцев» и «работников», причем к первой категории относились многие из тех, ради кого ломал копья Тьерри (например, буржуа-рантье), а ко второй — рабочие, пролетариат, тот самый populace, который вызывал лишь презрение у либералов.
На этой почве сотрудники не могли не разойтись, и они разошлись.
Разрыв не сопровождался какими-либо декларациями. Внешне Сен-Симон и Тьерри сохраняли добрые отношения и продолжали встречаться.
Впрочем, боль от потери для Сен-Симона в какой-то степени оказалась компенсированной. Именно в те дни, когда ушел Тьерри, появился новый, не менее талантливый ученик, юный Огюст Конт.
Будущему основателю позитивизма в то время шел двадцатый год, и накануне встречи с Сен-Симоном он пережил глубокий духовный кризис.
Романтик трогательных чувств и смелых идей, Конт был питомцем Политехнической школы, так хорошо знакомой Сен-Симону. Политехническая школа издавна славилась своими республиканскими настроениями.
Когда Наполеон бежал с Эльбы, учащиеся школы, как и многие другие демократы, восторженно приветствовали императора, считая его защитником свободы, поднесли ему адрес и выразили желание сражаться под его знаменами.
К числу наиболее пылких поборников нового режима принадлежал и Огюст Конт.
Он, называвший революцию 1789 года «возвышенным восстанием», думал, что «философское» пребывание на острове совершенно изменило Наполеона и у него «нет теперь другого честолюбия, как стать вождем свободного народа и совершенствовать цивилизацию во Франции».
«Сто дней» промчались быстро. А пробуждение от надежд и иллюзий оказалось страшным…
Правительство Реставрации прежде всего позаботилось о том, чтобы наказать «вольнодумцев» за «предательство». Придравшись к пустому поводу, Людовик XVIII в 1816 году закрыл школу.[36]
Для Конта это был весьма тяжелый удар.
Очутившись за стенами школы, он начал с того, что написал страстную политическую статью, которая, к счастью для него, в то время не увидела света.
Он одинаково осуждал «военный деспотизм безумного Бонапарта» и «подлые козни заговорщика и тирана Людовика XVIII». Он раскрывал ужасы белого террора, сравнивая его с террором 1793 года, и пророчил великие потрясения в будущем.
Шло время, и мысли Конта становились все безрадостнее. Он разочаровался в людях и решил бежать в Америку. Но тут он вдруг случайно узнал, что философ Сен-Симон ищет секретаря. Это был выход — о Сен-Симоне молодой человек слышал много необычного.
Действительность превзошла все его ожидания.
Огюст Конт, юноша сентиментальный и пылкий, легко расточал свои восторги. Но восторг, который вызвал в нем философ, был ни с чем не сравним.
В письмах к друзьям молодой человек на все лады превозносил этого «пламенного и благородного борца», обладающего «самыми дальновидными взглядами в философии».
«Это превосходнейший человек! — восклицает Конт. — Один из тех немногих, чьи действия, писания и чувства в полнейшей гармонии и неизменно верны себе».
Излагая биографию Сен-Симона, его новый ученик подчеркивает, что этот «сын знатнейшей семьи» совершенно не похож на других либералов знатного происхождения, которые при всех своих принципах находят удовольствие в графском или герцогском титуле. Сен-Симон, напротив, отбросил аристократизм и феодальные привычки, «он обладает важнейшими социальными качествами; он искренен, благороден и любим всеми, кто его знает… Он никогда не льстил Бонапарту, а при нынешнем правительстве никогда не искал милостей при дворе, хотя и мог их легко добиться по праву своего рождения…».