Семья - Страница 15

Если Бабушки уже не было в комнате, она выбегала в коридор и, свесившись с лестницы, кричала:

– Хо-хо! Бабушка! А когда он сказал: «Готовьтесь!» – что дальше?

И мягкий голос Бабушки отвечал откуда-то снизу:

– Когда он сказал: «Готовьтесь!» – я начала молиться. Но в волнении я забывала слова и только повторяла «Отче наш, Отче наш».

И Бабушка появлялась на лестнице. Медленно всходя по ступеням, она продолжала рассказ.

То были тяжелые дни для миссис Парриш. Доктор Айзик оставил город на целый месяц. Он уехал в район разрушения бесплатно лечить китайцев. Бабушка одна присматривала за миссис Парриш.

– Что Вы тут шьете по целым дням? – спросила как-то миссис Парриш.

– Я починяю Ваше белье, миссис Парриш.

– С какой стати! Для этого есть амы[3]. Я позвоню в католический монастырь, и они нам пошлют аму. Бросьте эту работу!

Ама пришла на следующее утро. Это была приземистая женщина крестьянского типа. Лицо ее носило выражение настороженности и критического отношения к жизни. Шила она прекрасно. Бабушка хотела использовать немножко для себя опыт Амы. Обе они шили, сидя на площадке лестницы, напротив комнаты миссис Парриш. Дверь в эту комнату была открыта, и Бабушка держала, таким образом, свою пациентку под неослабным наблюдением. Работая, она вела разговор с Амой.

– Скажите, Ама, Вы довольны тем, что Вы – христианка?

Ама бросила исподлобья быстрый взгляд на Бабушку.

– Нет, я не довольна.

Это был неожиданный ответ.

– Почему?

Ама помолчала немного.

– Что бы мне ни понравилось, чего бы мне ни захотелось – все это грех. А Бог наказывает за грех. И Он все видит. Невозможно спрятаться. Мне это не нравится.

– Но Вы молитесь?

– Мне нельзя не молиться. Иначе не будут держать в монастыре.

– Но Вы, значит, не любите молиться.

– Я не люблю молиться? Наоборот, я очень люблю молиться. На это время не дают работы. Очень спокойно и хорошо.

– Кому Вы молитесь?

– Я молюсь Божьей Матери.

– Не Иисусу Христу?

– Редко. Есть вещи, которые не скажешь мужчине.

И это было неожиданно. Бабушка прекратила вопросы, и некоторое время она работала молча. Миссис Парриш появилась на пороге:

– Скажите, Ама, Вы уже монахиня?

– Нет. Мать игуменья говорит, что я не гожусь. У меня грешные мысли. «Ты лучше выходи замуж, – так она мне говорит, – может, твои дети будут хорошими католиками». И еще она находит, что я говорю много: «У разговорчивой женщины меньше шансов сделаться святой».

– Если так, то почему же Вы живете в монастыре?

– Мне нравится. Спокойно. Поработаешь и помолишься. Опять поработаешь. И помолишься. И это все.

– Но молиться можно везде.

– Как-то лучше выходит в большой компании. Монахини – славный народ. Хорошая компания.

– А как случилось, что Вы пришли в монастырь?

– Я не шла, меня монахини на руках несли. Мои родители продали меня за два доллара. Я была еще очень маленькая, больше двух долларов и не стоила. Был голод. Почтенным родителям надо было купить буйвола, чтобы пахать землю. Они продали меня и моих сестер.

– И у Вас нет в сердце обиды?

– Я очень счастлива, что родителям от меня была польза. Они ведь купили быка.

– А Вас купили монахини?

– Нет, это не так было. Очень плохие люди скупали девочек. Монахини тогда сказали: «Лучше мы купим». Дали дороже и купили.

– Бабушка, – звала миссис Парриш, – идите! Пора играть в карты!

– Извините меня на сегодня, – просила Бабушка, – мне нужно закончить платье для Лиды.

– Но я хочу играть в карты!

– Я позову дочь Таню. Она поиграет с Вами.

– А она хорошо играет?

– Нет, я думаю, плохо. Без практики.

– Ну, тогда я согласна. Дайте сюда ключи от шкафа. Я буду получать награду.

– Вспомните уговор, миссис Парриш. Ключи всегда у меня. Когда Вы выиграете, кликните меня. Я приду и выдам награду.

За два часа Бабушка выдавала награду пять раз. Пришлось посадить Мать за работу над Лидиным платьем, а Бабушка пошла играть в карты. Миссис Парриш не сразу согласилась. Ей нравилась новая партнерша.

Теперь Ама говорила уже Матери:

– Да, у меня грешные мысли. Но что тут делать! Хороший тон в монастыре – это молиться о других. А этих других очень много. Некогда думать о себе. И вот получается так: другие живут в свое удовольствие, а как только Бог захочет их наказать, тут я должна молиться, чтоб Он их простил. И так иногда зло берет на этих других. Вот и теперь я в душе говорю Богу: «Ты видишь, что делают японцы? Смотри, хорошо смотри. Не забудь ничего из того, что Ты видишь. Начнешь наказывать – хорошо их накажи». Пока что не вижу, чтоб Он начал наказывать.

Вы знаете, у Него к грешникам много терпенья. А вот к тем, кто уже христиане, терпенья меньше.

– Да, Ама, Вы странно рассуждаете о Боге.

– Я уже сказала, что у меня грешные мысли. В монастыре всем это давно известно. Мать игуменья даже хотела наложить на меня обет молчания. А потом махнула рукой. Слов не будет, мысли останутся. К тому же я хожу шить. А как шить без разговора?

– Кто научил тебя так хорошо шить? – спросила Мать, чтобы переменить тему.

– Монашки научили. И говорить по-английски научили. Немножко писать и читать то, что я написала. Я еще умею вязать. Когда сравниваю себя с другими, вижу, что я – образованная девушка.

– А книги Вы не читаете?

– Пробовали меня учить, но это подымает мои грешные мысли. В монастыре читают только книги о святых. Мне очень нравится. Но когда я потом рассказываю, что я поняла, монахини сердятся и разбегаются от меня. Мать игуменья раз даже топала на меня: «Не прикасайся к книгам. У тебя грешные мысли». Мне даже запретили задавать вопросы, если я не понимаю того, что нам читают вслух. А много интересного!

– И Вы сожалеете, что Вам не дают читать?

– Нет, не очень. Больше читаешь, больше знаешь. Меньше знаешь – легче. Согрешишь и не знаешь, что грех. Не надо каяться. Удобно.

И голоса замолкли надолго.

«Что это Тани не слышно? – думала Бабушка. – Где она?»

Она вышла из комнаты миссис Парриш. Мать стояла в какой-то странной неподвижности у окна и сосредоточенно смотрела на что-то находящееся внизу.

Бабушка подошла к ней, но Мать не слыхала ее шагов. Она все стояла и смотрела в окно, выходившее в чужой, соседний сад. Этот сад был полон прекрасных цветов. Как неподвижное розовое облако, склонялась над домом мимоза. В ее тени молодая женщина полулежала на кресле. У ее ног, на траве, сидел господин и обмахивал ее для прохлады круглым прозрачным веером. Неподалеку стоял маленький изящный столик с чайным прибором. Китаец-слуга, весь в белом, разливал чай. От всего этого веяло счастьем.

– Посмотрите! – сказала Мать, задыхаясь от слез. – Почему мне не дано этого? Как хороша жизнь, если видеть ее оттуда!

– Не говори этого, Таня! – Бабушка положила ей руку на плечо. – Кто знает, что скрыто за этим видимым счастьем! Твоя же тяжелая жизнь – узкая тропинка к небесам. Научись любить ее.

– Какое странное письмо! – сказала Лида, разбирая утреннюю почту. – Оно адресовано Бабушке, и Бабушку называют «ее превосходительством».

– Подумать только, – сказала Мать, – есть кто-то на земле, кто это помнит! Мы уже и сами забыли все наши титулы.

– От кого это письмо? – продолжала Лида. – Бумага самая дешевая. По штемпелю оно из Маньчжурии.

– Прочитай мне его вслух, – сказала Бабушка. – Не могу бросить вязанье. Едва ли успею выполнить заказ к сроку, а деньги нужны. Таня, приходили за деньгами из пекарни?

– Сегодня были два раза.

– Но слушайте, слушайте! – И Лида начала читать вслух: