Семнадцатая карта (СИ) - Страница 58

У самой выходной двери к Наде бросился улыбнувшийся нагло охранник. Он был уверен, что задерет юбку этой разнаряженной воровке. Уж и нагнулся он чуть-чуть и руки протянул.

Но тут пол перед ним разверзся, и охранник исчез вместе с Надей.

— Куда она делась? — спросил док.

— Думаю, что она провалилась в могилу, — сказал академик. — Идем быстрее на кладбище.

— Вы думаете, она уже там?

— Уверен.

И точно, дама уже ждала их. И лицо ее было не землистым, как прежде, а красивым. А на шее вместо чистого золота были бриллианты. Это сразу заметил доктор и сказал:

— На вас другое ожерелье.

— Да, — ответила Надя, — брилики лучшие друзья бывших покойников. — И добавила: — Я так счастлива!

Они выпили по рюмке коньяка из кривой бутылки Камю.

— А где ты взяла третью рюмку? — спросил док. — У нас не было третьей рюмки.

— Я сделала ее из головы охранника супермаркета. Больше она оказалась ни на что не пригодна. — Хи-хи-хи.

— Надя, я думаю неприятно смеяться в этой ситуации.

— Но это было так смешно. Голова его съежилась до величины этой рюмочки. Впрочем, замечаний мне делать не надо. Это не положено, папа, как ты не понимаешь?

— По предсказаниям Мелехова ты должна была стать бесполой, но живой, — сказал док. — А ты была в могиле. И скорее всего, с сексом у вас все в порядке.

— Что, хотите проверить?

— Нет, нет, — док замахал руками, — я боюсь. Он помолчал и добавил: — Твоего отца. Ведь ты замужем за Василием Мелеховым.

— А его ты не боишься? — спросила Надя.

— Не-ет! Он погиб в спецлагере.

— Вы уверены?

— Оттуда живыми не возвращаются. А посадили его за тебя. Ты не знала? Его обвинили, потому что ты умерла.

— Но теперь я жива. Его должны отпустить.

— Тебе говорят, живыми оттуда не выпускают! — в сердцах повторил доктор. Ему так хотелось стать вторым мужем этой прекрасной дамы в бриллиантовой оправе. Такая телка!

— Ну что ты на нее пялишься? — спросил академик. — Не боишься? Она же только-только из могилы!

— Я ее люблю!

— Как тебе не стыдно! Если бы ты любил мою Надю, ты бы дал Василию провести его знаменитую операцию.

— А разве я тебе не говорил?

— Что?

— Этот Гермес ее провел.

— То есть, как?

— Так. Он сделал эту знаменитую операцию. Выходит, ее похоронили живой.

— Выходит. Что теперь будет, я даже не знаю.

Доктор совсем спьянел и начал спорить, что Надя выпила больше. Хотя наливали всем поровну.

— Поровну-то, поровну, — сказал доктор, — но у тебя рюмка больше! — добавил он. Так радостно, как будто открыл Постоянную Макса Планка.

Тогда Надя взяла бутылку Камю за ее кривое горлышко и поднесла ко рту.

— Все! — она повернула бутылку дном вверх. Больше ничего нет. Больше не надо спорить. А то спорит постоянно. Как баран. Правда, папа?

— Возможно, — ответил академик. — Только теперь опять придется идти в супермаркет.

— Больше никуда не надо идти, — сказала Надя.

— Почему?

— Вам хватит, а мне пора. Вы подняли меня из могилы, но я еще не совсем жива.

— Как это?

— Я еще не Баттерфляй. Я не бабочка.

— Что еще тебе надо сделать, доченька? — спросил академик.

— Действительно, — сказал доктор, — вроде ты все уже сделала. И коньяк весь выпила, и из могилы выпорхнула. Не знаю, чтобы еще можно было сделать после этого.

— Осталось только самой спасти кого-нибудь от смерти, — сказал мудро академик.

— Да, я должна поднять упавшее знамя Красной Армии.

— Да, — сказал доктор, — это неплохо. Как говорится, ни больше, ни меньше. Если ты сделаешь это, то полетишь, как бабочка. Как ночной Бражник. Только куда?

— На Новую Землю. Куда же еще? Неужели вы до сих пор не поняли этого?

Они помирились. Зиверс стрелял, а Хирт держал ленту.

— Вот ублюдки, — сказала Надя и опустила трофейный бинокль. — Убьют гады. Эх, Василий Иванович, Василий Иванович. — Надя сняла платье, лифчик. Надела новую гимнастерку, Посмотрела еще раз в цейсовский бинокль.

Надя посмотрела еще раз в цейсовский бинокль и надела бело-черные ласты. Потом шапочку, маску и баллон аквалангиста.

Надо только успеть подхватить Василия Ивановича, пока в него не попала смертельная пуля.

— Меня не — слово на букву е с приставкой: на — падла, — шептал легендарный Комдив. Он поворачивал голову налево, глотал воздух и говорил: — Козы, вы меня не — слово на е с приставкой: на. — Ну, козы же, в натуре! — В это время Надя подплыла к нему, как Человек-Амфибия. Чапаев шарахнулся в сторону.

— Одно из двух, — подумал он: — или Петька опять надумал поиграть в Человека-Амфибию, или — слово на букву п с окончанием на: ц — то есть это акула.

Лучше бы это был, конечно, Петька. Хоть и напугал он тогда Василия Ивановича сильно. Но, жаль, думаю, он убит.

Известно, что Чапаев категорически запрещал Петьке и Анке трахаться вместе. Правда, не в принципе, а до Победы Мировой Революции.

— Ну, почему, Василий Иванович? — недоумевали ребята.

— Вы боитесь, что монстр какой-нибудь, что ли, получится? — серьезно спросил Петька.

— Ты тоже скажешь Петька, — улыбнулся Чапаев. — Где у тебя логика?

— А что?

— Ну, ты так говоришь, как будто монстры нам будут нужны после Победы Мировой Революции. — Нет, Пустота, конечно, нет.

— А почему же тогда?

— Ну, как тебе попроще объяснить? В общем, большие ученые, там Макс Планк и еще — слово на х — какой-то открыли Большую Постоянную и Принцип Неопределенности, которые означают, что в будущем, т. е. после Победы Мировой Революции люди уже не будут трахаться друг с другом.

— А как же тогда? — раскрыл рот изумленный Петька.

— То есть тебе непонятно как? А как это сейчас делает вся дивизия? — Чапаев приподнял Петькину челюсть, которая опустилась слишком низко.

— Это-то понятно, но неинтересно уже. Надоело. Тут нужно воображение, а для него абсолютно нет никакой пищи.

— Это так конечно, — ответил Чапаев, — но надо потерпеть. В будущем это будет интересно. Все уже будут гермафродитами.

Петька опустил челюсть еще ниже, чем в первый раз. Комдив во второй раз прикрыл рот своему ординарцу.

Через несколько дней Петька пересказал Чапаеву роман, который недавно прочитал. Ну, как раз тогда было переформирование в тылу. Читали романы, ибо другие развлечения были запрещены. Пустота знал, что легендарный Комдив читать практически не умел. И Петька рассказал про роман Человек-Амфибия, что это такой был монстр, который плавал в воде и трахал всех, кого только мог встретить.

— Не ел, а именно трахал? — решил уточнить Чапаев.

— Да. И что самое интересное, Человек-Амфибия делал это всегда.

— Так не бывает, — заявил Комдив и откинулся на спинку низкого кресла.

— А вот у него бывает. Он всегда находится в таком состоянии.

— В каком таком? — второй раз решил уточнить Чапаев. — Часто — слово на е — что ли?

— Не часто, а именно всегда! — Петька даже хлопнул ладонью по колену. Как ты не поймешь, Василий Иванович? Монстр — это Амфибия, а Человек это тот, кого он — слово на е — всегда.

— Не может быть. Этого никто не выдержит.

— Так в том-то и фишка! Он трахает разных. Плывет, например, Человек-Амфибия и видит другого человека. И как только он видит этого нового Человека, то бросает уже — слово на е с приставкой: за — и хватает этого. Понимаете? В природе все продумано до мелочей.

— То есть никогда практически Амфибия не бывает одна?

— Верно.

— А если ей встретится мужик, Комдив, я, например?

— Трахнет.

— Как? Извращенным способом?

— Нет. Она гермафродит. Как вы говорите, обладает уже всеми преимуществами человека будущего общества.

— Значит, узе придумали, — процитировал Комдив слова Леннана. — Лихо.