Семнадцатая карта (СИ) - Страница 2

— Товарищи! Тихо, товарищи! Товарищи заключенные! Поймите меня правильно, — сказал начальник колонии. — Я вам ничего не могу обещать точно.

Шум и крики:

— Продолжайте, пожалуйста!

— Может быть, я повторяю, может быть, перевоспитавшихся и отпустят. Не знаю точно. Попробуйте, гос… товарищи. Чем черт не шутит. Даже из обезьяны произошел человек. А она была ничем не лучше вас. В общем, заканчиваю. Кто не перевоспитается, того я сам лично разделаю, как бог черепаху. — И он скрылся за дверью балкона.

— А че делать-то надо? — спросил заключенный по кличке Василий Аксенов.

— Да помолчи ты хоть чуть-чуть, наконец, — сказал его друг Солженицын, по кличке Писатель.

— Ты сам заткнись. Писатель. Слова не дает сказать.

Воспитательный спектакль написал сам начальник Зоны. Но снимать его на пленку должны были прислать специального режиссера с шестнадцатью операторами. Чтоб было не хуже, чем в Голливуде. Точнее, выехали на ликвидационную Зону два режиссера. Но пока что не приехал ни один. В общем-то, и весь этот спектакль был затеян только потому, что ликвидационный батальон сильно задерживался по погодным условиям. А силами одних только работников Зоны ничего нельзя было сделать. Единственное, что они могли, это выступить в ролях, не приехавших на презентацию ликвидации режиссеров, актеров, политических и других деятелей. Надо было как-то отвлечь внимание заключенных от предстоящей тематики. Многие… нет, все ведь были категорически против ликвидации Зоны. Да еще с предварительным отрезанием членов.

— И кому только это надо? — сказал Акс.

— В истории России хуи резали не раз.

— Это, что, традиция?

— Нет, это история, — ответил Сол.

Обычно они мирились при слове РОССИЯ. Это у них был как пароль примирения. А ругались всегда из-за одного и того же. Акс говорил:

— Это у тебя, Сашка, должна быть кличка Американец.

— А у тебя соответственно — Писатель, — простодушно отвечал Сол. — Я правильно тебя понял, друг?

— Конечно. Это всем понятно, кроме тебя. А ведь это так же просто, как математику взять первую производную.

— Производную от чего? Ты, прежде чем считать себя писателем, возьми производную от Чехова. Понял? Собачку иди поищи.

— Ах так! — восклицает Акс. — А ты иди План сначала составь. Наметь План составления Плана возрождения России на первые пятьдесят лет. А России пусть пока…

— Да-а, — задумчиво произносит Сашка, — Россия. — И они опять мирятся.

— Да, только в России люди могут по-настоящему помириться.

— Сегодня мы увидим, как это произойдет.

— Почему нас не позвали писать этот киносценарий? — спросил у друга Василий. — Неужели мы хуже бы сочинили?

Они сели на скамейки у сцены. Она была построена на этой зоне на манер всех сцен в летних садах России. Крытая с трех сторон дощатая площадка. Ребята запарили полбанки. Зек, по кличке Сол ответил:

— Хотят угодить массам. Им надо, чтобы все ёбнулись окончательно. Мы-то интеллектуальные писатели.

— Я тоже? — спросил Акс.

— Ты? — Сол сделал глоток терпкой индюшки. — Надо подумать.

Акс хотел было уже начать разборки, но Сол спросил:

— А говорят режиссеры приехали очень интеллектуальные.

— Да? А кто?

— С трех раз догадайся.

— Ну, один это Михалковский. А другой кто же? Его брат, что ли, Молчановский?

— У тебя голова работает. Не пойму только, как они снимать будут вместе. Не бывает двух режиссеров на одной площадке.

— Почему? — спросил Акс. — Я мог бы предложить тебе соавторство. Как в Красной Армии. Я бы был командиром, а ты бы Комиссаром.

— Я Комиссаром?!

— Да ты. А что тут такого? Ты и есть самый настоящий Комиссар. До сих пор не могу понять, за что тебя выгнали из СССР.

— За то и выгнали, что настоящие Комиссары тут перевелись.

— Сам согласился.

Они сделали еще по несколько глотков. Разговорились. Еще запарили полбанки. Сашка вынул расшитый кисет с махоркой, а Васька немецкую шоколадку.

— Хуйня эта индюшка, — сказал он. — Пора завязывать. У меня есть китайский. Называется…

— Как? — поинтересовался Сол.

— Да забыл, блядь. Только что жена передала через ДПНК. Лас Вегас какой-то. Забыл.

Они взяли свою пол-литровую банку, кружку и пошли в палаты.

— Подожди, — сказал Сол. — Надо дать шнырю отряда на полбанки.

— Зачем?

— Пусть держит для нас места. А то через два часа здесь не протолкнешься.

— Согласен. И да: давай сегодня меня будем звать писатель, а тебя…

— А меня хуй с ушами. Правильно я тебя понял?

— Ну, почему? А тебя Американец, я говорил.

— Нет, я русский. А ты Американец.

Они скрылись в здании.

Комната Заместителя Главного Кума. Он старший лейтенант. В его роли Виктор Еврофеев.

Сцена за два дня до этого. Подвал. На земляном полу кое-где вода. Но пройти можно, так как на землю почти везде положены по две новые доски. Зеки сами напилили, украли и здесь положили. Ведь здесь, в самой глубине коридора находится Вещевой Склад.

В подвале, почти у самого спуска с плацдарма, сидит лысый немного похожий на молодую женщину после тифа, голубоглазый парень. В руках у него книга. Это Тридцатая Любовь Марины Владимира Сорокина. Не Гарри Поттер, как можно было бы ожидать. Ведь у этого зека была кликуха Гарри Поттер. Никто не решался его трахнуть. Но он сам давно этого хотел. Поэтому со вчерашнего дня читал свои книги здесь. Его и прозвали Гарри Поттером, кажется, за чтение книг, за круглые очки в блестящей серебристой оправе и за неумение шить наволочки. Но бригадир пока не решился сказать ему, как другим новичкам:

— Зайди в бригадирскую, подмети.

И дело даже не в том, что Гарри Поттер был красив. Пожалуй, лучше сказать, что он был по-мужски сексуален. Так сказать, природный трансвестит.

— Мужчина, похожий на женщину, — сказал про него Витек.

— Он не просто похож, — сказал Вован. — Он явно — слово на е — хочет.

Они сидели в каптерке и писали сценарий предстоящих празднований. РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ, — так предложил назвать предстоящее мероприятие Витек.

— Лучше РИМСКИЕ ИГРЫ, — сказал Вован. — Я не понимаю, почему каникулы. Каникулы от чего? После чего? После смерти? Пред смертью?

— Все-таки такое-то развлечение. Я бы вообще назвал это БРОНЕНОСЕЦ ПОТЕМКИН.

— Не пропустят. Подумают, что мы хотим в конец вставить восстание зеков. Ведь съемка будет проходить без правки. Как в Библии. Что будет написано на трех листах, то уже будет сразу сниматься.

— Назад историю не повернешь, — сказал Эдик. Он только что вошел в каптерку. Ему вообще-то было поручено писать это кино. Но в последнее время Эдику осточертела эта писанина. Компьютера нет! Даже машинку не дают. Бараны.

Опер Еврофеев учился в Литературном Институте. Сам писать всякую чушь он не собирался. Сначала его мучили Материализмом и Эмпириокритицизмом — чуть не написал кретинизмом — товарища Эстэлина, пишущего философские трактаты под псевдонимом Джона Леннана. Потом — после окончания института — заставили писать статьи и пьесы в Старое Литературное Обозрение. Почти бесплатно.

— Это, говорят, ты должен отработать. — Кошмар. И он три года отрабатывал. Но не сам, а нанимал разных зеков за чай и сигареты с фильтром.

И они честно отрабатывали эти сигареты ЯВА. Ведь писать им приходилось вручную печатными буквами. Множительные устройства выдавать зекам было категорически запрещено.

Виктор Еврофеев никогда не забывал напомнить писателям пароль Ир Про:

— А вы любите Дарида?

— Я? Да, люблю. А вы как?

— Я? Очень.

Он говорил:

— Не забывайте — слово на букву б — писать про этого Дариду на каждой странице. По крайней мере, по два раза.

— А то что будет? — бывало спрашивал какой-нибудь физик или биолог. Он никогда не слышал, мать его, ни о каком Дариде. — Это что, еще один псевдоним товарища Эстэ?