Семена Распада. Том I (СИ) - Страница 88

Всё произошло так быстро, что даже если в шумящем лагере и услышали крик, то вряд ли кто-нибудь придал бы ему значение. Но альхарцу нужно было спешить, он обтёр клинок о штанину, и, убрав саблю в ножны, выдернул из трупа нож.

Откинув полог, Зехаб вошёл в шатёр. Сын Стеклянного Шаха спал, лёжа на верблюжьей шкуре: тонкий, длинноволосый, с начавшимися пробиваться усиками. Ему было никак не больше пятнадцати, впрочем, в пустыне взрослеют быстро. Зехаб извлёк из-за пазухи небольшой пузырёчек с мутно-зелёной жидкостью, то был выдержка витальты — сильное снотворное средство. Используя крышку от пузырька в качестве сосуда, он отмерил несколько капель, и влил их в приоткрытый рот юноши. Отсчитав десять ударов сердца, он чиркнул паренька ножом по ладони — для создания Круга Фаанэ в полевых условиях нужна была кровь.

В два подхода он начертил небольшую окружность, и старательно вывел знаки, требуемые чтобы перенестись во дворец Стеклянного Шаха.

Закончив, Стервятник взвалил безвольное тело пленника на плечи, и, войдя в круг, начал отсчёт на Языке Богов, и когда прозвучала последняя цифра — neme, он навсегда исчез из ольтрийского лагеря.

Пропажу бесценного заложника обнаружили только утром.

Через два дня войско Песчаного Шаха было разбито, а сам он убит в сражении.

***

— Ваше Величество! — громогласно приветствовал императора лэйтир. Сегодня Грикул Линн сиял, как начищенное блюдо. — Позвольте известить вас: сегодня я получил письмо от посла Диомериса Тэссара, который, как вы помните, сейчас вместе с помощником находится при султанском дворе. Посланник сообщает, что их задание можно считать выполненным. Альхар предоставит империи пять ракс. Четыре из них обогнут Джаарес морем, чтобы высадиться на востоке Мершвельда, а ещё одна ракса под предводительством Зехаба Стервятника присоединится к санресцам Теогерна. Султан обещал оплатить содержание двухтысячного отряда конных лучников из Новой Ольтрии, по условиям заключённого с Альхаром договора.

— Радостная весть, лэйтир Грикул, радостная. Впрочем, я не сомневался в успехе вашей задумки. Но прежде чем праздновать, всё-таки хочется узнать подробности.

— Конечно, государь, — кивнул Линн и, подчиняясь жесту императора, присел напротив. — Что вы хотите знать, Ваше Величество?

— Ольтрийцы, — ответил Тордэан, после чего кликнув слугу, шёпотом отдал несколько приказаний, и вновь обратился к лэйтиру: — О каком договоре речь? С чего бы Стеклянному Шаху оказывать нам помощь?

— Мой император, — начал Линн рассудительно, — чтобы понять всю эту сложную сеть интриг и тайн, я полагаю, нужно отталкиваться от события, которое весь этот узел, в конце концов, и распутало. Этим событием была битва при Красных Барханах, первое за много лет сражение между ольтрийцами, где победу одержал Шах Песков. Наследник Новой Ольтрии, в силу своей юности, не смог показать себя толковым военачальником и, не смотря на численное преимущество, проиграл битву старому разбойнику. Тот, конечно, был вне себя от радости, ведь захватив в плен сына заклятого врага, он мог бы навязывать Новой Ольтрии собственные условия на правах победителя. Однако упоение торжеством не прибавило ему разума, и в итоге Песчаный Шах потерял бесценного заложника, а вскоре лишился войска и головы. Сейчас альхарцы уже не скрывают, что сына Стеклянного Шаха вызволил из плена именно Зехаб Стервятник, действующий по указке правителя Новой Ольтрии, который заключил союзный договор с Альхаром. Что это означает для нас? Полагаю, в данном случае друг моего друга — мой друг.

В совещательный зал робко прошмыгнул слуга, поставивший на стол плетёную бутыль синего стекла и две маленькие прозрачные рюмки, украшенные солнечным знаком.

— Шохейская лимонная настойка, если я не ошибаюсь, ваша любимая, — улыбнувшись, проговорил Тордэан, наполняя свой сосуд бесцветной жидкостью, источавшей приятный освежающий запах.

— Вы совершенно правы, государь. Благодарю, — Линн склонил голову в поклоне, после чего так же налил себе настойки, и залпом выпил, даже не поморщившись. — Судьба Старой Ольтрии решена, Стеклянный Шах перешёл от внутреннего развития к решительным действиям. Своего врага он покорил хитростью и силой, остальных же, как мне думается, намеревается склонить к себе способами более мирными.

— Лэйтир, — чуть скривил тонкие губы император, в три глоточка опустошая рюмку. — С чего вы это вообще взяли? Если вы знали о притязаниях Шаха, то почему не докладывали мне ранее? А если нет, то ваши слова не более чем предположения, а мне нужны сведения точные, понимаете?

— Да, вы правы, мой государь, прошу прощения. У нас нет оснований предполагать, что степняки вознамерились сделать нечто большее, чем просто присоединить к себе земли соседа. Однако, полагаю, будет разумным отправить ко дворцу Стеклянного Шаха Дия и Кейниса, так хорошо проявивших себя в Альхаре.

— Хорошо, пожалуй, это не будет лишним, — подумав, проговорил Тордэан, грея прозрачный сосуд в руке. — Этот Стеклянный Шах… меня всегда раздражал их обычай заменять имя титулом, каких дураков они надеются обмануть этой игрой в бессмертие?

— Нынешнего до восшествия на престол звали Кирруд.

— Кирруд? Впрочем, это значения не имеет. Важнее другое, лэйтир: Ольтрия станет сильнее. Шах заручился помощью альхарцев, разбил давнего противника. Теперь он наведёт в пустыне порядок, добьёт ышанов-разбойников, склонит к союзу Вольные Оплоты. Если он, конечно, достаточно умён, в чём я сомнений не испытываю. И вы полагаете, лэйтир, что, обретя такую силу, он останется другом нам?

— Империя способна срезать эту птицу ещё на взлёте, — уверенно произнёс Грикул Линн.

— Но нужно ли это нам? — Тордэан в задумчивости огладил бородку. — Я много размышлял в последнее время. О Seliri, о предстоящем Походе. И пришёл к неожиданной мысли. Я всю жизнь посвятил укреплению мира, ибо ненавидел войну, что отняла у меня мать и отца. Но… теперь я начинаю понимать, насколько империи не хватает войны. Вторжение Seliri объединило ненавидящих друг друга энхэтов Амонии, угроза Костров сделала сговорчивым милленского князя, а теперь грядущий Поход приводит под мою руку ни с чем не сравнимую силу. А что мир? Мир — это дрязги, интриги и казнокрадство, это всесилие князей и архэтов и слабость столицы. Взять ту же Ольтрию: я прекрасно знал о делишках, что Одэон Теогерн обделывал с Песчаным Шахом, все эти налёты и грабежи, набивавшие им обоим мошну. Я знал, но терпел ради сохранения мира внутри империи. Но теперь хватит! Если мои вассалы не боятся меня, то пусть трясутся перед угрозой извне. Пусть Ольтрия возрождается, набирает силы, а этот ныне безымянный Кирруд готовится откусить от южного Санреса, тем вернее будет мне Теогерн. Если потребуется, мы раздавим степняков в одночасье, но пусть сначала они поработают на укрепление моей державы. Вот, что я думаю, лэйтир.

Грикул Линн сидел с непроницаемым лицом, но мысленно ликовал. Наконец-то Тордэан, преодолев слабоволие, заговорил, как правитель, и именно о том, что долгие годы внушал ему Линн. Империя не может стоять на месте, ей, словно воздух, нужны новые земли, а Каинен — новые души. И никакая торговля, никакие союзы не принесут их столько же, сколько может дать война.

Лэйтир хотел высказать императору одобрение, но его намерение прервали раскрывшиеся двери. На пороге стояли двое: один светловолосый и высокий, в синем со звёздами нойэше, другой, сухопарый и длинноволосый, кутался в белоснежный жреческий шеэ.

***

Человек сидел, вперив в стену бессмысленный взгляд. Он не знал, где находится и как оказался в этом месте, не помнил даже собственного имени. В его голове не было ни мыслей, ни надежд, ни желаний. Он испытывал лишь лёгкую жажду, и ничего более.

Прошло какое-то время, открылась дверь, о существовании которой он не знал, потому что не смотрел в ту сторону. Вошли двое. Прежде, когда человек ещё помнил собственное имя, он сразу бы узнал в них послушников Ордена Рассвета, сейчас же они были просто тенями, мелькнувшими где-то на краю зрения. Тени, подхватив человека под руки, вывели его из одной неизвестности в новую. Безымянный и беспамятный шёл безропотно по длинному коридору, пересечённому полосами света из высоких стрельчатых окон. И для него не существовало ни света, ни окон, ни самого пути.