Семена Распада. Том I (СИ) - Страница 86

Ведовство позволяло ему сдерживать порывы тела, успокаивал их и травяной напиток кьёр, но обберит не пил его уже давно, а против очарования наложниц султана не помогли бы никакие чары. Поэтому Кейнис предавался развратным мечтаниям, представляя то одну, то другую красавицу, а то и всех разом.

От грёз его отвлёк тихий звук колокольчика. В альхарских домах неприняты были двери, проход лишь завешивали непрозрачной тканью, дворец султана не был исключением. Колокольчик тренькнул снова. Кейнис подумал, что Лунц или Дий решили заглянуть к нему, поэтому не стал одеваться, оставшись в только в просторных штанах.

— Входите, — крикнул он, устраиваясь так, чтобы полночный гость не заметил возбуждения, вызванного жаркими мыслями.

Когда же нарушитель спокойствия, отбросив шёлковый полог, проскользнул в спальню, у ведуна мелькнула мысль, что распитая со Стевросом чиба всё-таки начала действовать. Другого объяснения попросту быть не могло. На пороге стояла она! Одна из Цветника Магии, крутобёдрая смуглянка, олицетворяющая Тьму.

Кейнис так и оцепенел у маленького круглого окна, с восторгом и непониманием рассматривая прекрасное лицо: плавные черты, чистая, одним видом ласкающая взгляд, кожа, лукаво выгнутые брови, густо подведённые завораживающе-чёрные глаза и алые чувственные губы. Он опустил взгляд ниже и сдавленно сглотнул: на тонкой шее керановое ожерелье, рубиновый кулон лежит в ложбинке меж двух полных грудей, а само ладное тело прикрыто лишь чёрной полупрозрачной рубашкой до колен.

— Зачем ты здесь?.. — ведун задал самый глупый на свете вопрос, даже не подумав, что чудесное видение может не знать джаарийского. Но она знала, и ответила чарующим глубоким голосом:

— Я дар твой, о посланник! Фатэйя моё имя, султан мне повелел твои мечты исполнить.

— Но… — робко промычал Кейнис, сам не зная к чему это «но…», а девушка, качая бёдрами, приблизилась к нему. Чуткие ноздри обберита уловили пряный запах буйноцвета.

— Не нужно слов, — она приложила к его губам палец с длинным коралловым ногтем, — я видела твой взгляд.

Палец соскользнул с губ, ноготок царапнул шею, опустился ниже к груди, где курчавились длинные рыжеватые волосы — следствие всё того же неудачного превращения. Кейниса бросило в дрожь, всё происходящее казалось настолько безумным, что он совершенно утратил волю к сопротивлению. А нежные руки уже вовсю бесстыдно ласкали его: скользили, дразнили остротой ногтей, игрались с завитками волос.

— Закрой глаза, — приказала Фатэйя, обберит повиновался безропотно, за что тотчас был вознаграждён первым в своей жизни поцелуем. Прикосновение жарких влажных губ окончательно выбило из его головы последние мысли, оставив тело во власти древних, как мир, желаний. Язык Фатэйи проскользнул в рот Кейниса, исследуя его с бесстыдным любопытством, игриво задевая острые клыки. Ведун ответил с не меньшей жадностью, упиваясь новым сладостным ощущением. Его руки больше не висели безвольными плетьми, обхватив горячее податливое тело. Обберит принялся неумело, но страстно ласкать альхаринку, царапая похожими на когти ногтями.

Зверь, дремлющий в нём, пробудился, но не с желанием сеять смерть, а жаждущий зачатия жизни. Разорванная рубашка полетела на пол, освобождая прекрасную смуглую плоть, тем временем женщина умело и быстро освободила ведуна от штанов. Теперь обберит, не прекращая поцелуя, мог ласкать не только бёдра, но и грудь соблазнительницы.

Но не только тела их предавались страсти, в крови и ведуна, и колдуньи всколыхнулся Ivey. И эти рвущиеся наружу силы были враждебны друг другу. Едва различимые взглядом цветные искорки крутились в бешеном танце, вкруг слившихся тел. Они сходились, сшибались, взрывались, и чёрно-красный Ivey Фатэйи одерживал верх над жёлто-зелёным — Кейниса.

Алчная ласка затянулась. Тело само подсказало ведуну, что делать дальше. Он попытался повалить женщину на постель, но колдунья, выкрутившись, сама толкнула его на ложе. В мыслях обберита на мгновение мелькнуло удивление, но она исчезло, вновь уступив место похоти, когда альхаринка со стоном опустилась на него сверху. Естество Кейниса оказалось стиснуто в тугих, горячих и влажных объятьях, и это едва не разорвало ему мозг, и без того находящийся на грани.

Соитие разбило последние препятствия на пути потоков Ivey, и они, вырвавшись на свободу, добавили к сладости единения будоражащую остроту боли.

Фатэйя не стесняясь стонала, закатив глаза, но в то же время умудрялась удерживать всё происходящее в своих руках. Она двигалась то мягко и плавно, мучая нетерпеливого обберита медленно накатывающими волнами удовольствия, то быстро и жёстко, и тогда волны уступали место яростным вспышкам.

Колдунья могла всё и дальше делать сама, но Кейнис не пожелал оставаться безучастным. Он приподнялся, обхватив её спину: когти вонзились в нежную кожу, но в пылу страсти женщина лишь застонала от этого. Обберит припал губами к манящим грудям, попеременно захватывая губами соски, облизывая и покусывая их.

Сознание Кейниса как будто разделилось, но зверь и человек действовали заодно, обоими двигало одно и тоже желание. Наслаждение нарастало, а вместе с ним усиливалось и противоборство Ivey, грозя уже совсем не лёгкой болью, но ведун и колдунья не замечали этого, слишком поглощённые друг другом. Обберит почувствовал, что более не может сдерживать пламя, полыхающее там, где соединялись их тела. С гулким звериным рыком, он схватил женщину за бёдра, стиснул, оставив красные следы, и… повалился на взмокшее ложе, с силой зажмурив глаза. В голове яростно ударил колокол, всё тело, словно прошибло молнией, и ещё раз, и ещё!.. Естество взорвалось бурно и горячо, а вместе с ним вспыхнул и Ivey, полоснув на прощание болью, не перебившей, впрочем, наслаждения.

Силы, казалось, в одно мгновение покинули Кейниса, оставив его безвольно лежать. Фатейя поднялась, легла рядом. Женщина не спешила, позволяя юноше до конца прочувствовать в первый раз испытанное ощущение. Сладкая дрожь и онемение постепенно отступали, в голове снова появились мысли, но бессвязные и вялые. Тот звериный напор, с которым он предавался страсти, теперь казался совершенно невозможным. А ещё в самом сердце зародилось нечто необъятное и неизъяснимое, но рвущееся наружу.

— Ir deem eniur! — прошептал он слова любви на Языке Богов.

Фатэйя, рассмеявшись, вновь приложила палец к его губам, и повторила:

— Не нужно слов, я видела твой взгляд.

Когда зазвенел колокольчик, Дий не спал. Он сидел за столом, обуреваемый мрачными думами. Рядом стояла уже остывшая чашечка гави — бодрящего напитка из зёрен одноимённого растения, на взгляд посла, полная дрянь, если сравнивать с кьёром. Услышав радостный перезвон, Дий поднялся, и самолично откинул шёлковую занавесь. На пороге стояла одна из наложниц султана, худенькая длинноволосая милленка в одном лишь абэйле.

— Что ты здесь делаешь? — без удивления спросил у девушки Дий.

— Я дар твой, о посланник! Алима моё имя, султан мне повелел твои мечты исполнить, — тихо произнесла она слова, явно кем-то сочинённые за неё.

Посол вздохнул: от подарков альхарского владыки не отказываются, только вот что теперь с ней делать? И всё же Дий посторонился, пропуская гостью. Милленка впорхнула в спальню: лёгкая, изящная, прекрасная. Шохеец невольно залюбовался ею: молочная кожа, загадочный взгляд серо-голубых глаз, тонкое немного детское личико. А чудеснее всего волосы: тёмно-рыжие, переливающиеся в пламени свечей, бесконечной волной ниспадающие ниже ягодиц. Внутри у посланника что-то кольнуло, но преданность единственной значимой женщине оказалась сильнее искушения.

— Не стоит, — сказал он, заметив, что наложница потянулась белой ручкой к вороту абэйля. — Я благодарен султану, но его милостью не воспользуюсь. Я предпочитаю хранить верность жене.

Колдунья не выглядела ни обиженной, ни растерянной, кратко поклонившись, она проговорила:

— Как будет угодно, почтенный.