Семена Распада. Том I (СИ) - Страница 85
— И какая же, энкеро? — опередив де Марни, спросил Пьер.
— Мершвельд. Давний враг и вековая мечта.
— Но ведь Мершвельд…
— Именно, Эмиль, разрушен! — вклинился в разговор молодой владетель Эн`Корде, первым раскусивший задумку князя. — Его города в руинах, жители изгнаны или убиты, но сокровища его владык, колдовских Братств и Торговых Союзов по-прежнему там, да и богатства самой земли: кераний, обсидиан… это отличная цель, провалиться мне в Бездну!
— Тень Раукар слишком долго отпугивала нас от пустоши. Но теперь наши имперские друзья показали, что Seliri можно и нужно бить. Да, красные драконы когда-то взяли с нас клятву не приводить войска в Мершвельд, но с оговоркой, что там не укроется наш враг. Теперь, когда дорога в пустоши свободна, я не хочу, чтобы трофеи Мершвельда делили без тех, кому он больше всего задолжал. Так и объявим народу, эниры, это будет восстановление исторической справедливости и наша месть за лазурных. Под таким призывом встанут не сотни, а тысячи, и мы в первых рядах!
— Гвардия всегда с тобой, энкеро!
— Не сомневайтесь в марнийской коннице, мой князь!
— И в моих лучниках!
— Я не ставил под сомнение верность никого из вас. Надеюсь, иные абэ откликнутся столь же охотно. Но я спрошу их уже в другом месте. Всё, эниры, здесь больше не будут проводиться советы.
— Но что вы намерены сделать с Высоким Домом? — не удержался от вопроса Эмиль, на своём веку на меньше тридцати раз приезжавший сюда на собрания.
— Пусть стоит, как напоминание о прошлом, у нас же теперь путь один — в будущее.
***
Они долго обсуждали с альхарским правителем вопрос о Священном Походе, точнее говорил только Дий, а Кейнис молчал и степенно кивал изредка головой. Сошлись в итоге на том, что Азиз обязался созвать Военное Собрание, чтобы принять окончательное решение в согласии с ракса-нэкамирами.
Судьба наконец возблагодарила посланников за тяжёлый и опасный путь. Судьба в виде альхарского султана, распорядившегося предоставить гостям обширные покои: каждому по спальне и общий зал, а также без меры еды, сластей и питья.
— Предлагаешь пить на спор? — Кейнис недоверчиво смотрел на бледное лицо чародея. — Сам же первый и свалишься, как вчера.
— Вчерашнее не в счёт, ибо Леэса измотала меня страстью. Впрочем, ты вряд ли понимаешь о чём я говорю, — подковырнул писаря Стеврос, не зная угодил в больную мозоль.
— Ах так?! — Кейнис в ярости обнажил клыки. — Будем пить!
Ухмыльнувшись, норинец выставил на стол одну за другой три бутылки зелёного, чёрного и красного стекла.
— Милленский йэт, альхарское креплёное и ольтрийская чиба, кисленькая, — объявил он в радостном предвкушении «поединка».
Пока ведун и чародей разливали йэт по низким пиалам, Лунц и Дий, ведя уже привычный для них разговор о власти, забавлялись ольбой — хитроумной тактической игрой, весьма распространённой в их родном Шохее. Эти двое, вообще, были очень похожи: оба чуть старше тридцати, темноволосые, любящие поговорить, но умеющие, когда нужно, хранить молчание, стойкие к соблазнам и упёртые на пути к своей цели.
— Неверный ход, вы просчитались, — спокойно заметил наёмник, глядя на расположение цветных дощечек, Дий только пожал плечами.
— Видите, — проговорил посланник через несколько ходов, — просчитались-то как раз вы, приняв ложный обход за ошибку.
— Хех, что сказать, подловили, молодцом!
— Благодарю.
Игра продолжилась.
— Хм… прекрасная оборона! — с оттенком восхищения в голосе признал Лунц. — Рубеж мне, видимо, не перейти…
— Святая истина. Так, что вы думаете об условном союзности норинского джайхэта?
Услышав упоминание своей родины, чародей оторвался от пиалы и спросил:
— Ну-ка, ну-ка, что за условная союзность? Лично я впервые слышу!
— Есть такой оборот, тоже, кстати говоря, условный. Всё дело в том, что джайхэт, вроде бы являясь союзником империи, на деле правит единовластно и принимает решения без советов из Эзера. Что бы альхарцы не говорили, и кем бы себя не мнили, они находятся куда в большей зависимости, чем Норин, от которого в изрядной степени зависит и само Алое Солнце.
— Ммм… благодарю за разъяснение. Теперь мне самому любопытно, что ты об этом думаешь, Лунц.
— На его месте я действовал бы так же, — признался наёмник, переставляя дощечки. — Он бессмертен, что даёт ему ни с чем не сравнимые возможности, к тому же весьма одарён, чтобы уберечь свою жизнь от посягательств, и достаточно умён, чтобы этой силой не злоупотреблять. Постепенное внутреннее развитие и ненавязчивое обозначение собственной незаменимости — вот он путь Норина. Отличный путь, к слову сказать!
— К помощи норинцев прибегают часто и охотно, в их верности не сомневаются, а альхарцы… О Светоносный, нам здесь приходится уговаривать их выполнить свой долг по отношению к императору!
— В-в-верн-ность — эт… энто н-наша г-гордос-сть, — осоловело пробормотал Стеврос, не выдержавший испытания кисленькой ольтрийской чибой. Неуклюже поднявшись с дивана, он неожиданно отчётливо выкрикнул норинский девиз «Ivey — Kaed!», после чего свалился под столик, на котором оставались две пустые и одна наполовину опорожнённая бутылка.
Кейнис только развёл руками, мол, чего возьмёшь с пьяницы. Дий, взглянув на довольно ухмыляющегося писаря, покачал головой, прекрасно зная о способности обберитов подавлять влияние всякого пойла.
Лунц помог ведуну перенести чародея в его спальню, и даже заботливо накрыл норинца одеялом. Вернувшись, он опять что-то коротко записал в серой книжице, и на этот раз Кейнис решил дать волю своему любопытству. Когда Дий, выиграв в ольбу, отправился к себе, а Лунц отлучился в уборную, посланник бесшумно раскрыл ветхий переплёт. Опасаясь быть уличённым, он прочёл лишь последнюю запись. На пожелтевшей от времени странице твёрдой рукой была выведена дата, а под ней…
«Никогда не пить с обберитами!»
После душных дворцовых залов Кейнису хотелось вздохнуть свежего воздуха, поэтому он, одетый в одни лишь штаны, устроился на подоконнике в отведённой ему спальне, с любопытством наблюдая за городом через приоткрытое круглое окно. Если в Деффе с заходом солнца зажигались лишь редкие факелы и масляные лампы фонарей, почти не скрывающие света луны и звёзд, то улицы Атор-Хотэ переливались тысячами зачарованных огней. Ярко светились купольные крыши домов, радуя всеми известными человеческому глазу цветами. В Альхаре ночь вовсе не была временем сна, здесь на крайнем юге Джаареса предпочитали переждать дневной зной, а ночью наслаждаться жизнью. Магия всех шести учений лишь облегчала этот обычай.
Кейнис смотрел на город с восхищением, но без зависти. Его сердце всё равно безраздельно принадлежало тому лесу в марке Кассавэнт, где он родился, вырос, познал ведовство. Умопомрачительная роскошь, которой окружали себя энфиты, даже немного пугала его, как и осознание того, что зиждилась она либо на рабских костях, либо на труде безмолвных киодов. Ему было любопытно, есть ли в Султанате заклинатели жизни, и что думают они об этом. Близки ли их взгляды к миропониманию обберитов или альхарская спесь заменила им души?
Даже норинцы, казавшиеся ему всегда слишком хитрыми и холодными, вызывали меньше вопросов. Северных чародеев он понимал, разделял их желание использовать чары на благо других. А как же иначе? Разве не для того человеку дан разум, чтобы он мог добиться равновесия в своей жизни, исключить из неё страдание? Путь к этому лежит через взаимовыручку, понимание чаяний других людей и мира вокруг. Жизнь обберитских общин строится на основе понимания законов жизни. Близко к этому и общество Норина, где мудрые чародеи правят теми, кто дара лишён, но не требуют с них больше посильного. Но вот в Альхаре…
Впрочем, кое-что в этой южной жестокой стране определённо нравилось. Кейнис не мог не возвращаться мыслями к султанскому Цветнику Магии. Ему, ставшему полузверем после неудачного колдовства, безумно не хватало женской ласки. В душе обберита кипела страсть к непознанному, а потому манящему. Он жаждал узнать главное таинство жизни, приводящее порой к появлению жизни новой.