Семейная книга - Страница 10

Я внимательно выслеживал добычу. Пока кассирша включала в счет доисторическую бумажную змею, жена купила микроскоп, термос и термостат. А я тем временем загрузил кубометр разных нейлоновых изделий.

Мы опасались, что вся эта мелочь обойдется нам в крупную сумму, но всего-то оказалось несколько тысяч с хвостиком. Помощники паковали наши вещи в большие пакеты со скоростью, достойной восхищения.

Вот только Рафи снова потерялся.

— Вы не видели маленького мальчика? — спросил я у упаковщиков.

— Блондин?

— Ага. Кусается.

— Вот он, — вскричал упаковщик и открыл один из пакетов. Рафи устроился там довольно удобно и пробовал зубную пасту. — Извините, мы не знали, что это ваш.

Нам тут же вернули за него деньги — 107.20 лир, и мы вышли из магазина. Два грузовика уже нас ожидали. Открываем лавку.

Все началось с Хаси.

Хася, подруга моей женушки — заядлая охотница за антиквариатом.

В отличие от профессоров-археологов, она ведет охоту в магазинах антиквариата. В тот злополучный туманный день Хася прихватила с собой мою жену в очередной поход по антикварным магазинам. Женушка моя вернулась оттуда навеселе, в состоянии, вызвавшем мою озабоченность, и пнула ногой наш замечательный датский стол в столовой:

— Гадость! Антикварные вещи гораздо лучше! Теперь я покупаю только антиквариат! Я посвящаю жизнь антикварной мебели…

— Жена, но зачем же нам еще мебель, чего нам в доме не хватает?

— Атмосферы!

Мороз пробежал по моей спине. В процессе очередного обхода жена купила серебряный подсвечник из цинка и заявила, что теперь она будет зажигать по праздникам цветные свечи. Я поинтересовался — сколько стоит подсвечник?

— Это не подсвечник! Это канделябр тысяча восемьсот четырнадцатого года.

На следующий день она снова пошла в обход с Хасей и вернулась с низеньким стульчиком, в котором вместо сиденья были две полоски, от сидения предохраняющие. Выяснилось, что это «мебель в сельском стиле Рустик Оригинал», как сказала Хася. И это редкая вещь. Разумеется, редкая, подумал я, ведь такие вещи в магазин, как правило, не несут, а тащат сразу на помойку. Я спросил жену, зачем ей это нужно?

— Для красоты. Я сделаю из этого столик для косметики.

Это приобретение она нашла у Векслера. По ее словам, в стране всего-навсего три профессиональных торговца антиквариатом: Векслер, Йосеф Азизаву и молодой Бандури в Яффо, который умеет обновлять вещи, то есть превращать новые в старые. Эта тройка великих контролирует железной рукой все двадцать восемь предметов антиквариата в стране, переходящих из рук в руки, от продавца к продавцу, до бесконечности.

Ведь Государство Израиль — страна, очень бедная на антиквариат.

Ведь корабли с нелегальными эмигрантами и ковры-самолеты не привозили сюда мебель Людовика XIV, не говоря уже о XVI. Но если где-нибудь в стране и есть кусок бидермайера или ломоть барокко, то об этом знают все профессионалы, как, например, о знаменитом флорентийском комоде в Кирьят-Бялике…

— Все мои подруги просто помирают по этому комоду, — говорит жена с горящими глазами, — за него просят как минимум одиннадцать тысяч двести лир, но торговцы ждут, что цена упадет.

— А подруги?

— Они не знают адреса…

Адрес! В этом секрет всего бизнеса. Если у вас есть адрес, у вас есть антиквариат. Без адреса вы просто ничтожество, карлик. Настоящий агент по продаже антиквариата предпочтет умереть в страшных мучениях, чем выпустить из своих уст даже намек на адрес…

Никто не знает, к примеру, кто были прежние хозяева этих неаполитанских часов с маятником (1873), показывающих даже фазы Луны. Впрочем, они уже пятьдесят лет показывают одно и то же затмение, ибо некоторые шестеренки внутри выпали и теперь часы можно использовать только в качестве столика для косметики. И все же на подруг моей жены они производят сильное впечатление. Хася считает, что и хрустальная позолоченная клетка для орлов (1900) — просто замечательная. Молодой Бандури, который умеет обновлять, достал для моей жены в Яффо эту штуку — он выцарапал ее у одного репатрианта из Кении, который продал ее Азизаву через Векслера.

Тот же Йосеф Азизаву достал ей одну ножку от виндзорского оригинального стола (1611), потрясающую ножку, всеобъемлющую, с фигурной затейливой резьбой, радость для глаз, тяжелую как лишай.

— Жена, — прошептал я после того, как ушли грузчики, — зачем нам эта запчасть?

— На это так сразу, стоя на одной ноге, не ответишь… — сказала она.

Она, как выяснилось, надеется, что Азизаву достанет ей еще таких ног, и, когда их станет побольше, из них даже можно будет сделать столик для косметики. Наша квартира теперь переполнена атмосферой до самого потолка. Шагу нельзя сделать, чтобы не наткнуться на рассеянные повсюду остатки рококо. Время от времени звонит телефон, я поднимаю трубку, а на другом конце провода ее кладут. Я сразу понимаю, что это Векслер.

Посторонние люди слоняются по квартире и политурят мебель.

Когда женушка вертится ночью, мне ясно, что она мечтает о флорентийском комоде из Кирьят- Бялика.

— Такие сны частенько меня будят, — жалуется она.

Последней каплей для меня был комод бидермайер с красным мрамором (1022).

* * *

В то время у меня была уже аллергия на тяжелую поступь грузчиков на лестнице. На этот раз их шаги раздавались особенно гулко, и комод, который они притащили, был похож на индийское надгробие весом в пол-тонны. В порядке бакшиша они притащили также и складную полевую койку фельдмаршала Гинденбурга (1918), а в комоде я нашел хрустальный компас с магнитом эпохи Чинквеченто.

— Я не фельдмаршал, — проревел я, — и мне не нужно открывать Северный полюс! Зачем ты это все купила?!

— Поставим у моей кровати.

— А моя?!

Всегда она приобретает вещи по одной. Один стул, одно кресло, один комод.

Как будто у нас нет в доме двух кроватей, не считая складного Гинденбурга…

— Ладно, — оправдывалась жена смущенно, — я попрошу их, чтобы поискали мне пару к каждой вещи…

К Векслеру я пошел рано утром. На моем лице было решительное выражение. Я застал его в процессе внутренних перестановок, то есть он кидал одну антикварную вещь на другую, создавая полнейший беспорядок, ибо, как стало мне потом известно, чем больше беспорядка в настоящем магазине антиквариата, тем выше доверие покупателей…

Пока Векслер занимался внутренней реорганизацией бизнеса, я огляделся.

На стене висела карта страны, утыканная десятком флажков с надписями типа: «Табуретка эпохи Ренессанса», «Испанский гобелен (1602)» и, разумеется, в районе Хайфы — «Флорентийский комод». В районе северного Тель-Авива стоял черный (!) флажок «Новая хозяйка. Комод бидермайер, клетка Людовика XIII, полевая койка».

Кровь ударила мне в голову. Ведь это мы!

Из осторожности я представился как Цви Шамай Шейнмус. Векслер внимательно поглядел на меня, пролистал альбом фотографий на столе и произнес с приятной улыбкой:

— Как себя чувствует ножка стола?

— У нее все в порядке, — покраснел я.

Векслера обмануть невозможно. Векслер знает все.

Векслер — разведка.

— Как здоровье госпожи?

— Ей вообще-то не надо знать, что я здесь. Она должна сегодня быть у вас?

Векслер подошел к факсу и прочитал в листах, вылезающих из гудящего прибора: «Мадам Рекамье зашла к Азизаву десять минут тому назад и стоит у серванта».

— Оттуда она, разумеется, пойдет к Бандури, у него есть адрес серванта, — сделал Векслер обзор событий, — у нас есть пятьдесят минут до того, как она придет сюда. А в чем дело?

— Господин Векслер, я ликвидирую запасы.

— Чашечку кофе? Да, разумеется, вредно для здоровья держать антиквариат в одном и том же месте несколько месяцев. Я полагаю, вы еще никому не рассказывали о вашем решении?

— Только вам. Но я прошу привести покупателя, когда моей жены не будет дома.