Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести (СИ) - Страница 230
Сознавая, что отчет о проделанной работе бывает важнее самой работы, я тем не менее пальцем о палец не ударяю, чтобы собирать первичные материалы. Это не самонадеянность и легкомысленность, и даже не присущая мне от природы лень: я просто знаю, что за моей спиной стоит мама, которая, быть может, излишне эмоционально, но точно запишет все, что происходило, происходит и будет происходить. И возраст у нее предпенсионный, и сердце, увы, порядком изношенное, но она не уйдет с линии огня, не расслабится, не приляжет отдохнуть до той минуты, пока я не вернусь домой, обую тапочки и поинтересуюсь, накормлен ли Жулик. Так у нас уже было не раз. Потом, закрыв на несколько дней библиотеку на учет и отоспавшись, мама засядет расшифровывать свои блокноты и начнет последовательно, страница за страницей, излагать события; чтобы из этих страниц состряпать отчет, мне бывает достаточно вычеркнуть эмоции, нравоучительные пассажи в свой адрес и добавить кое-какие ускользнувшие от мамы наблюдения.
Разумеется, в отличие от конспектов, которыми может пользоваться всякий, эти мамины записки предназначены исключительно для меня.
Максим, используй для отчета начало твоей позапрошлогодней докладной записки:
«Прежде чем начать строительство комплекса Кушкол, специалисты несколько лет подряд наблюдали за сходом лавин со склонов Актау, изучили материалы опросов местных жителей и пришли к выводу, что жилой части будущего комплекса лавинная опасность не угрожает.
Расчеты были многократно проверены и основывались на том, что между Актау и жилым поселком находятся широкая ложбина и пробившая глубокое русло речка Кёксу — естественные ловушки для лавин. Правда, старейший житель Кушкола Хаджи Муратов в детстве будто бы слышал от стариков, что в незапамятные времена четвертая и седьмая лавины доходили чуть ли не до южных склонов, то есть именно туда, где должен был строиться поселок, но это смутное воспоминание было сочтено доводом неубедительным и в расчет не принималось.
Профессора Ю. С. Оболенского, который в то время был занят изучением будущей трассы БАМа, привлекли к экспертизе лишь тогда, когда на строительство комплекса Кушкол уже затратили миллионы. В отличие от других консультантов Оболенский к четвертой и седьмой отнесся с крайней серьезностью и потребовал внести в проект лавинозащитные сооружения: бетонные клинья для рассечения движущихся лавин (вроде тех, что сооружены на окраинах Инсбрука), лавинорезы из камня и бетона для разделения снежного потока, железобетонные галереи и прочее. Когда это требование было принято, Оболенский проект завизировал.
Но деньги, отпущенные на лавинозащитные сооружения, да еще и миллионные дотации, «съел» комплекс: слишком дорогостоящими оказались коммуникации, здания отелей и турбаз, подъемники. А когда Кушкол вошел в строй и стал быстро приобретать популярность, о противолавинной защите и вовсе стали забывать: ни четвертая, ни седьмая до поселка не доходили, одиннадцатая лишь перекрывала шоссе, и с годами руководители Кушкола привыкли к тому, что все обстоит благополучно и что лавины не так страшны, как их малюют…»
Максим! Далее нужно обрисовать обстановку до, во время и после снежной бури, привести характеристики снежного покрова на склонах Актау (все это имеется в вахтенном журнале) и доказать невозможность искусственного сброса лавин в создавшихся условиях. Что же касается обстрела одиннадцатой лавины, то я бы на твоем месте признала ошибочность, ибо ты подверг большому риску и артиллеристов, и Васю, и самого себя. Я тебе сто раз говорила, что ты меньше всего на свете думаешь о маме, нельзя быть таким эгоистом. Но когда говорит мама, у тебя вдруг портится слух. Я уверена, что одиннадцатую ты решил обстрелять только потому, что испугался обвинений в бездеятельности и трусости. Это недостойно лавинщика и ученика Юрия Станиславовича. Все хорошо, что хорошо кончается, но глупо всю жизнь полагаться на удачу: Юрий Станиславович учил принимать в расчет только факты.
Максим! Я сейчас подумала о том, что напоминать комиссии об отсутствии лавинозащитных сооружений — значит ставить Мурата под удар: когда кипят страсти и начальство ищет, на кого вешать собак, Мурата за одно это под горячую руку могут снять, что будет несправедливо, ибо он много сделал для Кушкола. А подумала я об этом потому, что обнаружила в бумагах старую запись. Помнишь, лет пять назад Грызлов, лавинщик с Тянь-Шаня, рассказывал о случае, происшедшем с ним в начале пятидесятых годов? Цитирую запись: «Лавиноведение в те годы делало у нас первые шаги, работали почти что вслепую, а Грызлов отвечал за противолавинные сооружения над рудником. Лавина, причем небольшая, всего десять тысяч кубов, снесла тогда жилой дом; любопытная деталь: один рабочий в левой части дома брился и вдруг видит — вся правая часть дома исчезла, в одно мгновенье. Но некоторым другим жильцам повезло куда меньше… Прокурор потребовал сурового приговора для Грызлова, хотя тот просто не мог знать, как правильно организовать противолавинную защиту, не проводились у нас еще соответствующие исследования. Юрий Станиславович вмешался, прислал в прокуратуру большое письмо; к счастью, прокурор оказался вдумчивым и добросовестным человеком — к счастью потому, что для иных чинуш честь мундира дороже правды; итак, прокурор на два месяца засел за специальную литературу, проштудировал ее — и снял свое обвинение: да, Грызлов в халатности не виновен, он не мог знать того, к чему наука еще не подошла».
Теперь вспомни, как торопили Мурата, как жали на него сверху, чтобы он побыстрее открывал, а потом расширял комплекс. Ну, уволят с работы, а кто придет на его место? Пришлют какого-нибудь руководителя по профессии, который ни о лавинах, ни о горнолыжниках и представления не имеет. Так что в интересах дела грозу от Мурата нужно отвести, отныне он сам будет лезть вон из кожи, чтобы добиться выделения средств на лавинную защиту.
Четвертая сошла в 16 часов 34 минуты. Когда ты распахнул окно, на пол свалился будильник, его стрелки остановились и зафиксировали точное время.
Ты просил меня быть на связи, но, подняв трубку и не услышав гудка, я поняла, что телефонная связь нарушена и, следовательно, дома мне делать нечего.
Но сначала я посмотрела в окно и была поражена тем, как изменился Кушкол. Наконец-то я не по литературе и рассказам очевидцев, а воочию увидела, что может натворить воздушная волна колоссальной силы: участок векового леса, в котором мы так любили гулять, исчез; вдоль шоссе валялись покореженные столбы высоковольтной линии — значит, нарушена и подача энергии? Так и есть, я включила свет — лампочка не загорелась. Очень страшно было смотреть на «Альпинист» и «Кавказ» — с обоих турбаз сорвало крыши.
Я забыла сказать, что несколько минут видимости совсем не было из-за снежной пыли.
Бинокль ты взял с собой, но я и без него увидела, что ложбина и русло Кёксу приняли в себя в лучшем случае две трети лавины, остальная масса снега была вынесена вперед и образовала конус высотой до восьми метров. Но самое страшное, что бросилось в глаза, — это покосившиеся стены дома № 3, где, кроме Хаджиевых, жили еще три семьи.
Я оделась и побежала туда.
Максим! Ты оказался не на высоте: предвидя, что дом № 3 окажется в сфере действия воздушной волны, ты обязан был не уговаривать, а силой удалить жильцов. Ну, может быть, не силой, а хотя бы хитростью, как жильцов дома № 23. Во всяком случае, здесь ты настойчивости не проявил, и я на твоем месте признала бы за собой эту вину. (Комментарии к запискам Анны Федоровны — в конце главы.) Первое, что я увидела: «Волга» Мурата будто въехала в подъезд, снаружи торчал лишь багажник. На самом деле ее швырнула туда воздушная волна, но все равно это было и смешно, и страшно. Все окна выбило, крышу сдвинуло, и она чудом держалась, а сам дом неестественно покосился, не так сильно, как № 23, но достаточно опасно.