Семь Замков Морского Царя - Страница 93

— Вы что-нибудь видели, Желлевин, или мне это померещилось?

— Нет, господин капитан, — ответил он едва слышно, — вы это действительно видели. Но, ради Христа, не говорите об этом никому. Мозг наших спутников и так уже слишком близок к грани, за которой наступает безумие.

Мне потребовалось совершить невероятное усилие над собой, чтобы вернуться к реальности; я попятился к релингам. Желлевин подошел ко мне.

Морские глубины были охвачены безбрежным кровавым заревом, простиравшимся под шхуной во все стороны до горизонта. Световые блики скользили под килем, освещая мерцающим светом паруса и снасти.

Мне показалось, что наш корабль очутился посреди сцены театра на Друри-Лэйн, освещенной огнями невидимой рампы, вдоль которой бежала цепочка бенгальских огней.

— Фосфоресценция? — неуверенно предположил я.

— Да смотрите же, — выдохнул Желлевин.

Вода под нами стала прозрачной, словно стеклянный шар, подсвеченный прожекторами.

На невероятной глубине мы увидели огромные зловещие массы фантастических очертаний — это были, кажется, замки с высоченными башнями, гигантские купола, прямые до жути улицы, обрамленные исступленно стремящимися ввысь сооружениями.

Казалось, что мы пролетаем на огромной высоте над центром какой-то безумной промышленности.

— Похоже, что там что-то передвигается, — пробормотал я, заикаясь от страха.

— Боюсь, что вы правы, — шепотом ответил Желлевин.

Действительно, на улицах невероятного города кишела беспорядочная толпа существ неопределенной формы, суетливо занимавшихся непонятной мне судорожной адской деятельностью.

— Назад! — внезапно заорал Желлевин, резко дернув меня сзади за пояс.

Одно из этих существ с невероятной скоростью устремилось вверх из глубин простиравшейся под нами бездны. Менее чем за секунду его огромная тень заслонила от нас подводный город. Перемещение существа можно было сравнить с мгновенным распространением в воде под нами облака чернил, выброшенных головоногим моллюском.

Страшный удар по килю потряс судно; в багровом свете мы увидели, как три чудовищных щупальца, каждое высотой не менее, чем три поставленные друг на друга мачты, отвратительно забились в воздухе. Огромная тень страшного лица с дырами глаз, заполненными расплавленным янтарем, поднялась на уровне деревянного парапета левого борта и бросила на нас жуткий взгляд.

Все это продолжалось не более нескольких секунд, после чего на шхуну обрушилась внезапная крутая волна.

— Руль на триборд, полностью! — закричал Желлевин.

Я автоматически подчинился и, похоже, сделал это весьма своевременно. Порвав топенанты, гик рассек воздух, подобно секире, и большая мачта затрещала, едва не переломившись. Фалы полопались один за другим с высоким звенящим звуком рвущихся струн арфы.

Страшная картина расплылась, вода вокруг судна забурлила, покрытая пеной. По правому борту, под ветром, по гребням скачущих волн промчался странный, похожий на пылающую бахрому, свет и пропал.

— Бедный Уолкер, бедный Тюрнип, — прошептал Желлевин, едва сдержав рыдание.

В рубке раздался звонок. Наступала полуночная вахта.

Следующее утро началось без происшествий.

Небо оставалось затянутым плотной неподвижной пеленой туч грязно-охристого цвета; воздух казался непривычно холодным.

Около полудня мне показалось, что я вижу за высокой стеной тумана светлое пятно, которое можно было принять за солнце. Я решил определить наше положение, вооружившись секстантом, хотя, по мнению Желлевина, это не имело смысла.

Море было довольно бурным; я попытался удержать горизонт, но каждый раз быстрые волны врывались в поле зрения, и горизонт буквально швыряло в небо.

Тем не менее у меня вот-вот должно было получиться.

В тот момент, когда я искал в зеркале секстанта отражение светлого пятна, которое, как я полагал, соответствовало солнцу, я внезапно увидел, что перед ним на большой высоте пульсирует нечто вроде молочно-белой ленты.

Из перламутровой глубины зеркала что-то неопределенное рванулось ко мне с ужасающей быстротой; секстант, вырванный из моих рук, взлетел в воздух, и я почувствовал страшный удар по голове. Затем до меня донеслись, словно издалека, крики, шум борьбы, снова крики…

Вообще-то я не потерял сознание полностью; я привалился спиной к рубке, и в моих ушах трезвонила бесконечная череда колоколов. Мне даже почудилось на мгновение, что я различаю в сумятице шумов солидное звучание вечернего Биг-Бена над Темзой.

На эти симпатичные звуки накладывались другие шумы, более тревожные, но гораздо более отдаленные.

Я собрался сделать над собой усилие, чтобы подняться на ноги, но почувствовал, что меня что-то схватило и приподняло над палубой.

Завопив, я принялся отбиваться изо всех сил, уже частично вернувшихся ко мне.

— Слава Богу! — воскликнул Желлевин. — Хоть этот остался в живых!

Я попытался поднять веки, тяжелые, словно свинцовые пластины.

В поле моего зрения появился и стал четким лоскут желтого неба, косо исполосованный снастями.

Потом я увидел Желлевина, стоявшего, шатаясь, возле меня и напоминавшего человека, только что сильно поддавшего.

— Ради Бога, скажите, что тут произошло? — промямлил я странно задребезжавшим голосом, потому что увидел, что лицо моряка залито слезами.

Не говоря ни слова, он увлек меня в каюту. Я увидел, что на одной из коек распростерлось неподвижное тело.

Ко мне сразу полностью вернулось сознание; я невольно схватился за сердце, потому что узнал страшно изуродованную голову Стивенса. Желлевин поднес к моим губам стакан. Я услышал его шепот:

— Это конец.

— Это конец. Конец… — негромко повторил я, пытаясь сообразить, что же все-таки произошло на судне.

Желлевин положил свежий компресс на голову матроса.

— Где Фриар Тукк? — спросил я.

Желлевин разразился бурными рыданиями.

— Как все остальные… он… Мы больше никогда не увидим его!

Голосом, прерывающимся от слез, он рассказал мне то немногое, что знал сам.

Все произошло с той же безумной скоростью, как и все предыдущие трагедии, составлявшие основу нашего теперешнего существования.

Желлевин был занят внизу проверкой маслопровода, когда внезапно услышал раздавшиеся на палубе крики о помощи. Взлетев наверх по трапу, он увидел Стивенса, в течение нескольких мгновений яростно отбивавшегося от охватившего его со всех сторон серебристого полупрозрачного шара и тут же рухнувшего на палубу и застывшего без движения. Вокруг мачты валялись принадлежности для починки парусов, но самого Фриара Тукка не было видно. Стрингер по левому борту был окрашен кровью. Я валялся без сознания, приткнувшись к рубке. И это было все, что он увидел и мог сообщить мне.

— Может быть, Стивенс расскажет нам еще что-нибудь, если придет в себя, — слабым голосом промолвил я.

— Придет в себя! — горько повторил Желлевин. — Его тело — это кошмарный мешок, заполненный раздробленными костями и раздавленными внутренностями. Он дышит до сих пор только благодаря своему атлетическому телосложению, но по сути он уже мертв, мертв, как и все остальные.

Мы предоставили шхуне возможность плыть в соответствии с ее фантазиями; «Майнцский Псалтырь» нес весьма небольшую парусность, и его сносило в дрейфе почти на столько же, на сколько он продвигался вперед.

— Все свидетельствует о том, что опасность грозит только тем, кто находится на палубе, — сказал Желлевин, словно рассуждая про себя.

Когда наступил вечер, мы забаррикадировались в моей каюте.

Дыхание Стивенса было настолько хриплым, что слушать его было просто невыносимо. Приходилось то и дело вытирать ему губы, покрывавшиеся кровавой слюной.

— Я не буду спать, — сказал я.

— Я тоже, — решил Желлевин.