Семь я (СИ) - Страница 3
Отцу, - по-видимому, душа. А мне, - мне?...
Трудно ответить...
Но я рано или поздно приду к этому ответу... или ответ придё т ко мне. Я ведь живу по кругу ... От чего я убегаю , к тому и прих ожу . Вот как!...
Но, похоже, я снова погрузился в фило софию ... А надо жить. Так можно ведь и с ума сойти! Надо как-то отвлечься...
Все мысли - завтра, завтра, завтра!
* * *
Следующие дни тянулись слепо и бессмысленно. Мать, потрясённая гибелью мужа, потеряла всю былую слооохотливость. Она молча ходила по дому и без конца прибиралась, смахивала последние пылинки с мебели, расправляла складки на покрывалах, убеждая себя, что ничего страшного не случилось - и можно жить.
Только теперь Алексей смог внимательно всмотреться в глаза своей матери, понять её душу. Словно впервые видел он её сине-серые, выцветшие большие глаза с набрякшими веками и седеющие волосы. Часто она садилась в угол с томиком Толстого и сидела, глядя якобы в книгу, а фактически - в никуда. Это продолжалось по получасу и более, а потом Любовь Григорьевна снова погружалась в уборку и без того чистой квартиры.
Некогда худое, но раздавшееся с возрастом тело переставало ей повиноваться. Иногда, слушая случайную фразу Алексея, она неожиданно и некстати припоминала гибель мужа, резко бросала на сына блестящий взгляд - и на её глазах появлялись слезы. Плакать она не могла - это ещё отец ей запретил. Навсегда. Поэтому мать отворачивала лицо и пыталась увильнуть от разговора и удалиться в свою комнату или на кухню.
От постоянной работы папилломы на коже её рук иногда приобретали почти кровавый цвет, и Алексею хотелось поцеловать эти руки, чтобы красные пятнышки исчезли, словно по мановению волшебника. Но, словно незримым ластиком, жизнь стирала из души Алексея и его матери последние следы сердечности. Они больше не могли жить, они просто выживали.
Изредка они выходили из обычного уныния. Это было связано с походами к ним в гости брата Любови Григорьевны, Клавдия. Эта странная личность раньше была у них персоной нон грата. Теперь он, как последний взрослый родственник, взял на себя обязанности по содержанию семьи и навещал сестру и племянника.
Высокая, несуразная фигура дяди издалека привлекала к себе внимание прохожих на улице. Его глаза словно вечно улыбались, сияли странным, почти эпилептическим блеском, одновременно тая угрозу, как у собаки, которая жалобно смотрит на прохожего, прежде чем залаять на него. Разговаривал дядя танцующим голосом, то басовитым, то неожиданно поднимающимся до фальцета. Самой яркой и необычной чертой дядиной внешности были странные рыжие бакенбарды, которых тогда почти никто не носил. Губы его постоянно улыбались, но, как и глаза, внушали чувство опасности.
Близких друзей у него почти не было, место работы дяди было тайной для всех. Когда-то он играл в любительском театре, но теперь занялся каким-то бизнесом, приносившим, судя по всему, большие доходы. Но чем он торговал, оставалось для Алексея загадкой.
Постепенно Алексей всё ближе знакомился с дядей. Демоническое очарование этой странной личности всё сильнее действовало на него. Так, по совету дяди он решил спасаться от депрессии с помощью творчества, - Алексей начал писать философский текст, чем-то напоминающий Ницше. Дядя приходил к юноше, и они сидели за столом, обсуждая сочинение Алексея. Любой другой человек принял бы эту "бумажную мерехлюндию" за бред неокрепшего ума, - возможно, это и правда было так, - но дядя настолько искренне вникал в каждую строчку, что сам, как и Алексей, постепенно приходил в состояние транса, в котором оставался, пока мама не заставляла его отправиться восвояси. Алексей же продолжал сидеть за столом и выводить на бумаге всё новые вавилоны синей ручкой.
Текст, над которым он работал, был очень причудлив. Сюжет Алексей позаимствовал из зороастрийской легенды.
...Давным-давно жил на Востоке пророк Артабан - пророк великий, чудотворец сильный, далеко прославленный. Самое имя его значило: "Все постигну", и боялись народы имени его. И возжелал пророк найти причину зла, что на земле творится, и пошел по миру - искать ее.
Много лет пролетело, много стран обошел пророк, поседела голова его и ослабли очи в пути, но человека, совершившего зло во имя зла, а не из-за жажды блага - богатства, славы или власти - не встретил. Все зло земное ради выгоды творилось, а не ради зла как такового.
И устал Артабан, и отчаялся.
Но однажды, когда спал пророк на склоне горы Баграм , явился ему сам дьявол и произнё с: "Вот, знаю человека, которого ты ищешь".
Обрадовался Артабан, затрепетал. "Кто же это?" - вопросил изумленно.
"Это ты сам", - ответил дьявол и растворился в синеве небесной, так что и следа не осталось.
И проснулся Артабан, и заплакал, и завыл - волка голодного страшнее и злее, и землю под ним сожгли слезы его, так что провалился в пропасть пророк - в пропасть бездонную.
А на склоне горы его, над трещиной этой, люди храм построили - Богу моления там возносят, свечи затепливают, колокольным звоном сердца радуют...
...Эта история излагалась в витиеватом стиле, чем-то напоминавшем Книгу Иова. Вирши вызывали у автора восхищение, но Алексей понимал, что на признание ему можно не надеяться. Единственным слушателем поэмы был дядя, глаза которого во время чтения горели необычным огнем - тёмным, лукавым, загадочным. Алексей чувствовал, что дядя хранит какую-то тайну.
Однажды Клавдий сам решил объяснить юноше, что является делом его жизни. Дядя был руководителем террористической группы, готовящей покушение на Сапогова. Многие люди, пострадавшие от мафиозного клана, объединились под началом Клавдия, чтобы освободить город от власти мерзавца. И отец был там, за что его и убили.
Теперь Алексей должен занять его место, - память об отце, да и сама горячая кровь его велят это. Именно для этого дядя и раскрыл перед племянником свою тайну. Это -предложение, от которого нельзя отказаться.
Умереть, но отомстить! - вот в чём, по мнению дяди, заключается главная задача для Алексея! Бей, руби, коли, победи и погибни! Только так можно остановить кровь, льющуюся по улицам города. И только так мог повести себя Алексей... Он согласился прийти на тайное собрание организации.
Но главный вопрос ещё не решился в душе юноши: быть или не быть?
Выжить или мстить?
Вот в чём вопрос!
* * *
На следующий день после разговора с дядей Алексей навестил Марию - подругу семьи. Эта женщина была намного старше Алексея, но разница в возрасте не мешала ей понимать юношу.
Она не была красива в обычном смысле этого слова, но какая-то смутная сила таилась в ней, и притягивала, и влекла юношу. Он часто посещал квартиру Марии, оставался там надолго. Ходили слухи, что у них роман. На деле в чувстве Алексея главным было не вожделение, а духовная тяга к сильной и глубокой душе Марии, заключенной в её некрасивом, сутулом теле.
Глаза Марии были чем-то похожи на глаза Любови Григорьевны - белёсые, цвета весеннего ветра; голос - тихим, приглушённым, впрочем, иногда срывавшимся на резкий крик. Родовое степное упрямство сквозило и звучало в каждой черте её нервного, скуластого лица. Одевалась Мария без лоска - она носила красный, не по размеру большой свитер с длинными рукавами, из которых торчали худые пальцы с неопрятными ногтями, и потёртые джинсы. Сам её вид, демонстративно неуклюжий, словно говорил людям и миру: "Вот смотрите, а я живу - назло вам всем, назло, назло!"