Семь рассказов - Страница 8

— Какой у вас милый лесок, — говорили ей дамы.

— Лес теперь принадлежит ей навеки! — воскликнул мистер Вортерс. — Девяносто девять лет — это, конечно, мало. Я заставил бывших владельцев пересмотреть условия и на сей раз приобрел лес в вечное владение. Пустое, голубушка, пустое, не стоит благодарности!

— Ну как же не стоит, — возражала она, — когда все так прекрасно и вы все так добры ко мне! А ведь еще год назад я почти никого из вас не знала. Ах, как чудесно! И роща, собственная роща в вечное владение! И вы все у меня в гостях и чай пьете! Дорогой Харкурт! Дорогие мои! И мистер Форд даже заслонил от меня дом, который мог бы все испортить!

— Ха, ха, ха! — рассмеялся мистер Вортерс и покрепче ухватил юношу за ногу. Не знаю, что у них там вышло, но Форд охнул и упал. Посторонний мог бы подумать, что он вскрикнул от злости или от боли, но мы-то были все свои и дружно рассмеялись.

— На лопатки, на лопатки! — играючи, они принялись бороться, разбрасывая пыль и сухие листья.

— Не смейте бить мою рощу! — прикрикнула на ник мисс Бомонт. — Ей больно!

Форд снова охнул. Мистер Вортерс убрал руку.

— Победа! — объявил он. — Ивлин, полюбуйтесь видом на фамильное гнездо Вортерсов.

Но мисс Бомонт уже вспорхнула и, покинув нас, углубилась в свою рощу. Мы собрали посуду и разделились на группы. Форд пошел с дамами. Мистер Вортерс удостоил меня своего общества.

— Ну-с, — задал он свой обычный вопрос, — как подвигаются античные штудии?

— Неплохо.

— А каковы способности мисс Бомонт?

— Я бы сказал, незаурядные. Во всяком случае, она полна энтузиазма.

— А вам не кажется, что это скорее детская прыть? Буду с вами вполне откровенен, мистер Инскип. Во многих отношениях мисс Бомонт, в сущности, еще дитя. Ей предстоит учиться всему с самого начала. Она ведь и сама это признает. Ее теперешняя жизнь так непохожа на ее прошлое существование. Так нова для нее. Наши привычки, наш образ мыслей — во все это ей еще предстоит вживаться.

Я знал, к чему он клонит. Но ведь и я не набитый дурак. И я ответил:

— В смысле вживания нет лучшего материала, чем античная литература.

— Это верно, — подтвердил мистер Вортерс, — это верно.

Где-то за деревьями слышался голос мисс Бомонт. Она считала буки.

— Единственное, что меня смущает, — продолжал мистер Вортерс, — это, знаете ли… ну вот греческий, латынь… пригодятся ли ей эти знания? Сумеет ли она… Ну, словом, вы же понимаете, что учительствовать ей не придется.

— Да, верно, — сказал я, и лицо мое отразило впервые зародившиеся сомнения.

— Так стоит ли… поскольку знания ее ничтожны?.. О, разумеется, она полна энтузиазма! Но не следует ли направить ее энтузиазм по пути, скажем, английской литературы? Она ведь совершенно не знает Теннисона.[15] Вчера вечером, когда мы прогуливались в оранжерее, я прочел ей эту замечательную сцену, помните — Артур и Джиневра? Латынь и греческий — это прекрасно, но иногда мне кажется, что начинать надо с начала.

— Вам кажется, — подхватил я, — что для мисс Бомонт античные авторы — излишняя роскошь.

— Вот именно, мистер Инскип, роскошь, именно роскошь. Причуда. Прихоть. Другое дело — Джек Форд. И тут мы, между прочим, подходим к еще одной проблеме. Ведь из-за нее Джеку, наверное, приходится повторять пройденное прежде. Она же только-только постигает азы.

— Да, разумеется, азы. И должен вам сказать, что учить их вместе довольно трудно. Джек — мальчик начитанный, а мисс Бомонт, при всем ее энтузиазме и прилежании…

— Я так и думал. Стало быть, Джеку это не на пользу?

— Да, должен признаться, что…

— Вот именно. Напрасно я придумал для них совместные занятия. Отринем эту идею. Для вас, мистер Инскип, с потерей ученицы ничего, разумеется, не изменится.

— Мы тотчас прекратим совместные занятия, мистер Вортерс.

Тут она подошла к нам.

— Харкурт, здесь семьдесят восемь деревьев. Я все-все сосчитала.

Он одарил ее улыбкой. Надо сказать, что он высок и красив, с мощным подбородком, живыми карими глазами, обширным лбом, и вовсе не седой. Фотографический портрет мистера Вортерса производит весьма благоприятное впечатление.

— Семьдесят восемь деревьев?

— Так точно.

— Вы рады?

— Ох, Харкурт!..

Я начал укладывать посуду в корзину. Они меня видели и слышали, и знали, где я. Не моя вина, что они не отошли в сторонку.

— Предвкушаю постройку моста, — сказал он. — Простого деревянного моста в низине. И еще можно проложить асфальтовую тропку от дома через луг, чтобы мы с вами могли в любую погоду приходить сюда посуху. Здесь бывают мальчишки — обратите внимание на инициалы, вырезанные на стволах. Я думаю, стоит соорудить какую-нибудь простенькую ограду, чтобы никто, кроме нас с вами…

— Харкурт!..

— Ограду такого типа, как у меня поставлена вокруг сада и полей. А на той стороне рощи поставим калитку и повесим замок. Закажем только два ключа — вам и мне, больше ведь ни к чему… и проведем асфальтовую дорожку…

— Погодите, Харкурт!

— Погодите, Ивлин!

— Я… я… я…

— Вы… вы… вы..?

— Я… я не хочу асфальтовую дорожку!

— В самом деле? Да, может быть, вы правы. Тогда, пожалуй, шлаковую. Или даже гравиевую.

— Но видите ли, Харкурт… Я вообще не хочу никакой дорожки! Мне… мне это не по карману!

Он победно расхохотался.

— Голубушка! Да кто же просит вас тратиться? Дорожка тоже входит в мой подарок.

— Нет, подарок — только роща, — сказала мисс Бомонт. — Вы понимаете… Ну зачем мне дорожка? Гораздо лучше приходить сюда, как сегодня. И мост мне ни к чему. И забор. И я совсем не против, чтобы мальчишки вырезали на стволах свои инициалы. Они уж сколько лет ходят сюда со своими подружками — специально чтоб вырезать инициалы. Это у них вроде обручения и называется «четвертое предложение». И я вовсе не хочу их прогонять.

— Боже! — сказал мистер Вортерс, указав на внушительных размеров сердце, пронзенное стрелой. — Боже, боже!

По-моему, он просто тянул время, не зная, как ей лучше возразить.

— Они вырезают свои имена или инициалы и уходят, а когда у них рождается первый ребенок, снова приходят и режут глубже. И так после каждого нового ребенка. Вот смотрите: если кора прорезана насквозь до самой древесины — значит, у них большая семья, а если прорезь неглубокая и зарастает — значит, они вообще не поженились.

— Да вы просто чудо! Я прожил тут всю жизнь, но даже слыхом не слыхал обо всем этом. Кто бы мог подумать, что в Хертфордшире существуют народные обычаи! Надо будет рассказать архидьякону, он придет в восторг.

— И я вовсе не хочу им мешать!

— Голубушка, но ведь лесов кругом полно. Крестьяне найдут себе другую рощу. Свет клином не сошелся на Ином Царстве.

— Но ведь…

— Иное Царство будет для нас, только для нас двоих. Мы вырежем два имени, мое и ваше, — шептал он.

— Я не хочу, чтоб был забор. — Она стояла лицом ко мне, и я видел, что она напугана и сбита с толку. — Я ненавижу заборы. И мосты. И всякие дорожки. Ведь это же мой лес. Прошу вас. Ведь вы мне его подарили.

— Ну разумеется, — поспешил он успокоить ее; но видно было, что он злится. — Идея! Ведь луг-то мой! Стало быть, я имею право его огородить. Поставлю изгородь между вашим участком и моим.

— Со стороны дома — пожалуйста. Отгораживайтесь от меня сколько угодно. Но не отгораживайте меня от людей. Никогда, Харкурт, никогда. Я не хочу, чтобы забор отделял меня от всего мира. Пусть люди приходят в рощу. С каждым годом инициалы будут становиться все глубже. Ну что может быть приятнее? И даже если некоторые зарастают, все равно они тут, под корой.

— Наши инициалы! — пробормотал он, ухватившись за единственное в ее речи, что он был в состоянии понять и употребить для дела. — Давайте теперь же вырежем их. Ваши и мои, рядом. И сердце, если хотите. И стрелу. X. В. плюс И. Б.

— X. В.,- повторила она, — плюс И. Б.