Семь бед – один ответ - Страница 5

– До какого дуба? – Перепуганный Андрюша, прищурив глаза, всмотрелся вдаль.

– Дурак ты, – констатировал мой Сеня и обвел всех присутствующих взглядом. – Ну что, пошли, что ли?

– Куда? – удивился Иван.

– С этой стороны берег упирается в горы и обрывается в море, – тоном экскурсовода продекламировал Рабинович. – А это значит, что нас ждет дорога в противоположном направлении. Заодно и красотами здешних гор налюбуемся…

Уж простите меня, пожалуйста, но сдержаться я не мог и залаял, словно щенок сопливый! Я-то уже давно решил, что сидя на месте мы ничего выяснить не сможем. И вот теперь до моего гениального хозяина эта мысль тоже дошла. Теперь пойдем вперед и будем надеяться, что где-то там, вдалеке, хоть какие-нибудь люди водятся. А потом… Суп с котом! Эх, где наша не пропадала!..

Пятеро путешественников еле плелись вдоль береговой ленты, обрывающейся в серое море крутыми склонами. Первым шел бронебойный Ваня Жомов, пытаясь расчистить путь для остальных. Он то проламывался через наметенные сугробы по пояс в снегу, словно танк через склад с туалетной бумагой, то скидывал с обрыва довольно большие валуны, а иногда вырывал с корнем какие-то деревья, отдаленно напоминавшие карельские карликовые дубы. Однако у Жомова они вызывали несколько иные ассоциации, напоминая ему одного прошлого знакомого – онта Корявня. Ваня никак не мог забыть бесцеремонное обращение, учиненное этим ходячим пиломатериалом над своей особой, и, выдирая дубки, бормотал себе под нос:

– Экземпляр, говоришь, хороший? В навозе, говоришь, замачивали? Лес, говоришь, бревно дрейфующее, беречь нужно?.. Ну-ну! Я вот домой вернусь, лесорубом, блин, пойду работать. Посмотришь тогда, пенек болтливый, как я о природе забочусь…

Корявня поблизости не было, поэтому наставлять разгулявшегося древогуба на путь истинный никто не собирался. Карликовые деревья летели во все стороны, словно мухи от хлопушки. А Ваня, отдохнув на отрезке с валунами, принимался корчевать следующую мини-рощицу. Рабинович, который тащил позади Жомова Горыныча, все еще завернутого в Ванин бушлат, терпел жомовский беспредел долго, но когда один из дубков пролетел около его носа, едва не попортив Сенину античную красоту, он все-таки не выдержал.

– Ваня, родной, – ласково проговорил Рабинович, поудобнее устраивая под мышкой бушлат с Горынычем. – Если у меня мимо головы еще хоть один куст пролетит, то вокруг тебя стаями камни планировать станут.

– Действительно, с природой этого мира нам нужно быть поаккуратнее, – поддержал его уже отогревшийся Горыныч, высовывая нос средней головы из-под воротника. – Мы ведь даже не знаем, в какую вселенную угодили. И любое воздействие на окружающую среду может вызвать непоправимые катаклизмы данного мира…

– Ты хоть сам понял, что сказал? – полуобернувшись к нежданным оппонентам, поинтересовался Иван. И прежде чем растерявшийся Ахтармерз смог что-то ответить, добавил: – Вот и молчи лучше, керосинка говорящая. А то сейчас выйдешь из бушлата, как индюк из норы, и пойдешь своими двоими снег месить!

– Ваня, а кто тебе сказал, что индюки в норах живут? – поинтересовался Рабинович, удивленный столь сенсационным открытием доморощенного орнитолога.

– Ну, не индюк. Ну, страус! – отмахнулся от него Жомов, выдирая из каменистой почвы очередной куст. – Тебе какая, хрен, разница?

Оспорить новое гениальное утверждение у Сени уже не было сил, и ему оставалось только горестно вздохнуть. Он лишь представил себе страуса, вылезающего из норы, и тут же замотал головой, пытаясь отогнать пугающие образы. Больше того, Сеня постарался думать о чем-то приятном. Например, о новой фуражке, которую он купит взамен утраченной на средства, вырученные после продажи драгоценных камней ювелиру.

«Кстати, ювелира нужно будет найти такого, чтобы разбирался в камнях, но ничего не смыслил в их стоимости, – сосредоточенно подумал Сеня. – Вот только поторговаться нужно как следует. А то они, гады, все норовят честного еврея объегорить!»

И тут Рабинович понял, что сам ни бельмеса не понимает в настоящей ценности самоцветов. К тому же неизвестно еще, что случится с курсом доллара к моменту их возвращения. Да и весы будущего покупателя драгоценных камней проверить не будет никакой возможности, а Сеня на глазок не сможет определить, сколько каратов в каждом камне! От мысли о том, что его действительно могут обмануть, как какого-нибудь якутского чабана, Рабинович застонал.

– Ну, спасибо тебе, Ваня, – сердито проговорил он, глядя в широкую спину добровольного бульдозера. – Умеешь ты людям настроение портить!

От таких слов Жомов на несколько секунд оцепенел, прекратив перепланировку ландшафта. Он, превративший несколько гектаров пересеченной местности в идеально ровную дорогу ради удобства передвижения друзей, не ожидал от них таких подлых обвинений и уже был готов разразиться тирадой в лучших традициях омоно-гоблинской лексики, но в разговор встрял доселе молчавший Андрюша Попов. С трудом переводя дух после непривычно далекого путешествия пешком, он все же нашел в себе силы сердито проворчать:

– Сеня, что ты ко всем цепляешься? Вместо того чтобы ворчать, уж лучше придумал бы что-нибудь на обед.

– А тут, Андрюша, у нас только один вариант существует, – ехидно проговорил Рабинович, оборачиваясь к криминалисту, замыкавшему шествие. – Зажарить твою свиную тушу на той раскладной газовой плите, которую я в руках несу.

– Да прекратите вы издеваться! – вспылил Горыныч и от обиды начал раздуваться. – В конце концов, я к вам в компанию не напрашивался. Это именно из-за ваших идиотских поступков мы до сих пор мотаемся неизвестно где. А я, между прочим, еще домашнее задание по прикладной биоэнергетике не сделал…

– А у меня рыбки дома не кормлены! – поддержал его Попов.

– А я в тире давно не был, – безапелляционно заявил Жомов.

Через пару минут орали все. Попов размахивал руками и после особо обидных выражений в свой адрес горланил так, что, не будь чайки уже осведомлены о возможностях его вокала и не держись они на почтительном расстоянии, их поголовье понесло бы куда более значительный урон, чем во время арии криминалиста на одиноко торчавшем валуне. Впрочем, пострадавшие от воплей Попова все же были. Одного неосторожного лемминга, из-за глупого любопытства высунувшего из норки нос, впечатало в дальнюю стену так, что потом трое кротов в течение суток проводили спасательные работы по его освобождению. Да Горыныча, к тому времени уже вставшего на крыло, едва не сбросило в воду.

Ахтармерз уже вовсю парил над спорящей троицей, закладывая лихие виражи и поливая ментов сверху потоками лингвистических испражнений на тему умственных способностей гуманоидного класса вообще и данных индивидуумов в частности. Рабинович язвил без перерыва, успевая так лихо давать отпор всем своим оппонентам, что его любимая тетя Соня пришла бы в неописуемый восторг и безропотно отдала бы Сене пальму первенства в базарно-торговых перепалках.

У Вани Жомова, чей словарный запас был явно беднее, чем у остальных собравшихся, все аргументы в споре о личных качествах и степени вины кого-либо из четверки сводились в основном к возгласам «а в рыло?» и швырянию в море особо крайних камней. Впрочем, камни на него не обижались. Им было все равно, где лежать, и они тихо тонули, выбирая на дне моря местечко поуютнее для нового места жительства.

Только я в дискуссии не участвовал. (Что я, дурак что ли?) И первое время даже пытался растащить спорщиков, вцепляясь зубами в штанину то одному, то другому. Но затем плюнул на все и, отойдя подальше, начал метить территорию, презрительно поглядывая на ментов. Впрочем, через пару минут мне это занятие крайне надоело. Найдя себе место посуше, я преспокойно улегся на брюхо и, положив голову на передние лапы, закрыл глаза. Мол, кончите орать, разбудите!

Неожиданно этой семейной идиллии пришел конец. Ахтармерз, набравший от злости к тому времени уже приличный размер и максимальную высоту полета, вдруг прекратил участие в перебранке и, развернувшись по направлению недавнего маршрута движения ментов, на несколько секунд завис в воздухе. Затем, резко спикировав вниз и потеряв на пути девяносто процентов объема, опустился на плечо Рабиновича и отчетливо проговорил: