Секундо. Книга 2 (СИ) - Страница 1

Жизнь Амирель в «Пряном ветре» была необременительной, но уж очень скучной, хотя Мелисси старалась скрасить ее, как могла. За чтением гривуазных романов и изучением придворного этикета медленно и неохотно прошла зима. Снег начал таять, обнажая уличную грязь, и Холлтбург любовавшейся им с крыши гостиницы Амирель уже не казался яркой нарядной игрушкой, как тогда, когда его улицы прятались под белым покрывалом.

В один из ненастных весенних вечеров, предварительно очистив черепицу от тонкого слоя выпавшей ночью пороши, Амирель грустно сидела на крыше, удобно устроившись на маленькой низенькой скамеечке возле самого парапета. Скамейку она выпросила у хозяйки, убедив, что так ее будет меньше заметно с улицы.

Уже стемнело, и она, не боясь, рассматривала тех, кто неторопливо проходил под стенами дома. В свете зажженных на ночь уличных фонарей люди с ползущими за ними длинными кривляющимися тенями казались на редкость смешными и неуклюжими.

Почувствовав, что не одна, Амирель обернулась и приветливо улыбнулась Мелисси. К ее удивлению, та не ответила. Вид у хозяйки «Пряного ветра» был непривычно растрепанный. Она держала в руках бокал с настоящим красным вином и медленно пила, не отрывая унылого взгляда от всходившей на горизонте блеклой поцоканной луны.

Допив бокал, поставила его на приступок и шлепнулась прямо на холодную черепицу рядом с Амирель, обхватив голову руками.

— Что с вами, Мелисси? — Амирель обеспокоенно наклонилась к ней. Протянула руку, желая погладить ее по плечу, но не решилась.

— Сегодня день страшного суда, — хрипло проговорила хозяйка, кривя рот в приступе беззвучного плача. — Моего страшного суда.

— А что случилось в этот день? — с содрогнувшимся сердцем спросила Амирель, вовсе не желая этого знать. Она предчувствовала горестную историю, которой уже ничем не поможешь, и от которой только напрасно заболит сердце.

Немного помолчав, Мелисси хрипло сказала:

— В этот день умерла моя маленькая дочка. Ей было всего семь лет. Это страшная плата за мое злодейство.

Амирель молча ждала продолжения, понимая, что хозяйке нужно высказаться. Плакать та уже не могла. Мелисси продолжила срывающимся хрипловатым шепотом:

— Я росла единственной дочерью в богатой купеческой семье. У меня было двое старших братьев, наследников, но я была любимицей родителей. Боюсь, своей любовью и попустительством они меня изрядно избаловали. В семнадцать лет я безумно влюбилась и выскочила замуж за простого парня без гроша в кармане. Родители были недовольны моим выбором, но не препятствовали. Да и как мне было препятствовать? Я потеряла от Гардена голову и слушать никого не желала, мне он казался чуть ли не богом.

Она запустила обе руки в волосы и с горечью добавила:

— Я в самом деле была слишком упряма и избалована. И до встречи с ним не представляла, что такое обман и горе. Хотя, возможно, это был приворот или любовное зелье, потому что после его смерти я не чувствовала к нему ничего, кроме отвращения. Но в ту пору я его в самом деле любила. Страстно.

Мелисси поднялась, взяла пустой бокал, пошатываясь, прошла в дом и через пару минут вернулась уже с полным. Выпив половину, бессильно опустила голову на грудь и продолжила:

— Муж меня не любил, мои родители оказались правы, убеждая меня, что ему были нужны только мои деньги. Он быстро завел любовницу, или она у него была раньше, еще до свадьбы, не знаю. Мне насплетничали о ней завидующие мне соседки. Гарден на мои деньги купил для нее дом и приходил туда куда чаще, чем в мою спальню. Узнав об этом, я взбеленилась. Говорить изменнику я ничего не стала, но отомстить решила. Безжалостно. И я посчиталась с ним, я всегда была решительной и безрассудной.

Одним глотком допив вино, Мелисси сжала кулаки и яростно выдохнула:

— Я ни о чем не жалею! Вот только мою малышку мне жаль. Очень жаль. — И она без перерыва призналась: — Я их убила. Узнала, где он бывает, дождалась, когда он придет к любовнице, подперла дверь и подожгла дом. На окнах стояли решетки, и выбраться они не смогли. Потом я узнала, что у них был ребенок. Почти одного возраста с моей Джилли. Он сгорел заживо вместе с ней.

Амирель затрясло. Убить ребенка?

— Я не знала о ребенке! — простонала Мелисси, закрыв рукой глаза, будто отгораживаясь от страшного видения. — Но я все равно ни о чем не жалею! Гарден врал мне в глаза, улещал, уговаривал, убеждал выйти за него замуж. Клялся в вечной любви. Говорил, что умрет без меня. Если б я знала, что он собой представляет, никогда бы не стала его женой. Но он за все заплатил.

— Он тоже сгорел? — с ужасом спросила Амирель.

— Нет. Когда пожар разгорелся, я убрала доску от двери. Прибежавший на зарево народ вышиб дверь, и Гарден вышел. Он сильно обгорел, но был жив. Он спасал не любовницу с ребенком, а себя. Он всегда был жалким трусом.

— И он выжил? — Амирель с сочувствием смотрела на потемневшее от муки лицо Мелисси, но утешать не решилась. Как ее можно утешить?

— Если б за ним был хороший уход, то, возможно, и выжил бы! — со злорадством прокаркала женщина, мстительно фыркнув. — Но я, как примерная жена, привезла его домой, и вот тут-то высказала все ему в глаза. Он божился, что впредь будет мне верным мужем, но я ему больше не верила. К тому же он был мне уже противен, возможно, сказалось потрясение, а возможно, кончилось действие приворота.

Я закрыла его в спальне и приказала слугам в нее не входить. Он мучился неделю, сгнивая заживо. Его вопли были слышны по всему дому, но я была непреклонна. Когда он сдох, как жалкая собачонка, я похоронила его в общей могиле для бедных на самом краю кладбища. Там даже его имени нет. Но моя девочка…

Мелисси облизала пересохшие губы, посмотрела на опустевший бокал и попыталась подняться. Ее резко повело в сторону, и она бессильно опустилась обратно на холодную черепицу. Протянула Амирель бокал и безжизненно попросила:

— Принеси мне еще вина, будь так добра. Бутылка стоит на столе в моей комнате. Я уже не могу ходить.

Мелисси никогда прежде не обращалась к ней на «ты», и Амирель поняла, что той вовсе плохо. Шустро побежала в мансарду. Открытая нараспашку комната хозяйки, в которой Амирель никогда не бывала, походила на будуар знатной дамы, а не на спальню простой горожанки. В ней стояла дорогая мебель с золочеными инкрустациями, а огромная кровать под бархатным балдахином была достойна самого короля.

Амирель наполнила бокал из стоящей на столе ополовиненной бутылки с золотой этикеткой на терминском языке. Подумав, Амирель захватила ее с собой, чтоб больше не бегать туда-сюда. Прихватила и валяющуюся на полу большую подушку-думку из дорогого велюра.

Принесла вино все так же безвольно сидевшей на крыше Мелисси, бросила думку на черепицу и попросила хозяйку на нее пересесть, чтоб не заболеть. Та послушно перелезла на подушку, приняла бокал, выпила и глухим голосом, больше похожим на подавленное рыдание, сказала:

— А через год в этот же самый день я потеряла мою Джилли. Она играла в верхней спальне со своей няней. Было жарко, окна были раскрыты. Я вышла из дома, собиралась на рынок. Она увидела меня, вскочила на подоконник, закричала «мама, я с тобой» и шагнула вниз. И все…

Мелисси зажмурилась от страшного видения и с неосознанной силой сжала руку с бокалом. Хрупкое стекло лопнуло, вино, перемешанное с кровью, потекло по ее подолу, но она ничего не замечала.

Амирель взяла ее руку, провела ладонью по порезу, он тут же затянулся. Погладила Мелисси по голове, утешая, и та с облегчением вздохнула, растянулась на холодной черепице и тут же заснула. Амирель с трудом дотащила ее до спальни, волоком перетянула через порог и оставила отсыпаться на мягком ковре. Поднять на высокую кровать довольно-таки упитанную хозяйку сил у девушки не хватало, а звать кого-либо на помощь было нельзя.