Секреты крылатых слов и выражений [СИ] - Страница 54

Писистрат же, нашёл золотую середину. Проанализировав годовой цикл афинян, он отметил для себя следующее. Весной жители пахали, сеяли и сажали овощи. Летом, спасаясь от палящего солнца, предавались безделью и питию. Осенью, протрезвев, собирали урожай. Зимой же мололи зерно, отжимали оливковое масло и давили виноград.

— Давайте грабить–воевать летом! — предложил Писистрат. — В конце весны перековываем орала на мечи и щиты. Грузимся на корабли и плывём за добычей. Морской воздух, прохладный бриз, утренние купания. Отличное летнее времяпровождение и неплохой приработок! К началу осени возвращаемся домой с добычей, перековываем мечи на орала и бегом на пашни.

Стоит ли говорить, что партия Писистрата победила. Единодушно избранный гражданами Афин, он правил 33 года и скончался в преклонном возрасте, окружённый народной любовью.

ПЕРПЕТУУМ-МОБИЛЕ

Если бы я изобрёл «Perpetuum mobile», то… не знал бы, что делать с этим открытием.

Пойти в патентное бюро? Меня бы немедленно стёрли в порошок отечественные энерго–магнаты, ведь мой двигатель немедленно превратил бы их империи в жалкие руины. Скверный финал.

Можно, конечно, разместить чертёж изобретения в интернете. Сделать такой анонимный подарок человечеству. Месяца два над ним бы потешались, а, затем, глядишь, а какой–нибудь учитель физики из Дании сбегал и потихоньку запатентовал его. Ему слава и почёт, звание «Гражданин Планеты», обед с английской королевой. Интервью даёт, мол, «никто, кроме меня не поверил в гениальность этого интернет–анонима»… Нет уж, не бывать такому!

Или улететь на какое–нибудь островное государство в тёплом море. Прийти к местному корольку (там это запросто) и предложить ему вечное благоденствие всем островитянам. Они же, какая–никакая, а страна! Пришлют посла в ООН, он там и объявит, что секрет вечного двигателя раскрыт. Платите деньги, господа, и пользуйтесь вволю… А меня пусть объявят местным Богом. Я буду очень хорошим и щедрым Богом.

Есть вариант, унести тайну Perpetuum mobile с собой в могилу. Лежать на смертном одре и снисходительно усмехаться. Нет, не смогу, не такой я человек…

ПЛЯСАТЬ ПОД ЧУЖУЮ ДУДКУ

Жил–был в деревне мужик Гаврила. Справный, работящий, собою не дурён. Словом, всем хорош, если бы не один изъян — плясал он по чужую дудку.

Бывало соберутся крестьяне на престольный праздник, выпьют, закусят, кликнут музыкантов. Те в бубны ударят, трещотками затрещат, в дудки загудят. Бросится народ в плясовую. Шапки оземь, армяки долой и давай, кренделя выделывать. Эх! А наш Гаврила сиднем сидит, порты зазря протирает. Зато, появись близ селения цыгане или скоморохи бродячие — он тут, как тут. Как пустится в пляс, как застучит лаптями о дорогу. И гоголем пойдёт, и вприсядку, и колесом.

— Что ж ты, щучий сын, — бранятся мужики, — под наши дудки так не пляшешь.

Отмахнётся Гаврила, чтоб не мешали и, ещё пуще наддаст.

Говорили с ним, к совести призывали, к батюшке водили, посекли, даже, сгоряча. Всё без толку.

Да только раз слух прошёл, что из самой столицы должен барин пожаловать. Проведать отчий дом, на хозяйство глянуть, да дела всякие уладить. Вот тут–то, общество и порешило, помещику в ноги пасть, что б тот Гаврилу пожурил. Или наказал как.

Месяц пролетел, другой, глядь, и вправду по дороге карета пылит. Барин приехал! Докатил до усадьбы, дверцу лаковую распахнул, легко на землю спрыгнул. Все, как один на колени, да лбами в пыль.

— Здорово, мужички, — говорит помещик. — Как живёте–можете? Нет ли просьб, каких, либо жалоб.

Те ему всё про Гаврилу и выложили.

— А не кажется ли вам, православные, — нахмурился тот, — что вся Русь матушка давным–давно под дудку временщиков и фавориток пляшет?

Молчат мужики, с ноги на ногу переминаются.

— Аль не замечали, — продолжает барин, — как умов лучших, граждан честнейших, Отчизна давно прочь гонит?

Вон куда завернул, и не поймёшь о чём это он..

— Ладно, детушки, — вдруг, повеселел барин. — Своим умом живите.

— Как же так? — оторопели мужики. — Кто ж, как не ты, отец родной, нас рассудит и накажет?

— Не отец я вам, ребятушки, — улыбается тот. — И не помещик. Я Дубровский!

Стоят сельчане, ни живы, ни мертвы. Во все глаза на приезжего таращятся, слова молвить боятся.

— Бог с вами, хлеборобы, — сжалился Дубровский. — Давайте сюда вашего Гаврилу. Заберу его с собой в леса тёмные, разбойничьи. Болит моё сердце за всех одиноких, да неприкаянных.

И увёз…

ПОБЕДИТЕЛЯ НЕ СУДЯТ

Двадцатого августа 1812 года император всероссийский Александр I приватно встретился с генералом от инфантерии князем Кутузовым. И, наверное, впервые за три месяца войны, государь почувствовал, что, наконец–то, делает правильный выбор, назначая этого грузного, немногословного старика главнокомандующим.

— Только в отступлении, Ваше Величество, — мягко убеждал Михаил Илларионович, — наше спасение. Пусть Бонапарт растянет обозы, а наша осень–матушка не за горами. Пушечки и телеги с провиантом в грязи увязнут. Пусть дождик французов помочит, да непогода потреплет…

Александр рассеянно слушал генерала. После истеричных депеш Барклая, которые доставляли, забрызганные грязью и кровью, адъютанты, старомодная речь Кутузова убаюкивала и несла успокоение.

— Вот он сидит, усталый, седой воин, — вглядывался в лицо Михаила Илларионовича император. — Герой Измаила, ученик Суворова, потомок великих князей русских. Соль земли нашей, опора трона, защитник веры.

— … первые чумные уже в Яхроме, — толстые губы Кутузова тронула улыбка. — По команде, за сутки в Москву доставят.

— Позволь, князь, — Александр, помассировал виски, сосредоточиваясь, — в Яхроме чума?

— Чумные больные, — пояснил тот. — По моему распоряжению из Калмыкии доставлены. Аккурат, перед вступлением Бонапарта, будут размещены в Москве. Неделя, другая и от армады французской один пшик останется, — Кутузов по–старчески захихикал, затряс животом.

Император изумлённо молчал.

— Можно, конечно, запалить город, — князь неодобрительно покачал головой. — Но, убытков. Убытков–то!

— Никакой чумы, — Александр вскочил, зашагал по кабинету. Щека его нервно дёргалась. — Никаких поджогов, отравлений и… что ты там ещё наизмышлял?

Кутузов, подавленно молчал.

— Завтра жду тебя с другим планом.

Князь тяжело встал, поклонился и вышел.

Александр, не отрываясь, смотрел на кресло, в котором только что сидел генерал.

— Надо будет узнать, где он глаз потерял, — мелькнула мысль…

Двадцатого октября из ставки Кутузова ко двору прибыл вестовой.

— Бонапарт, покинул Москву, — звонко выкрикивал он, поедая глазами императора. — Город сожжён. Армия генерал–фельдмаршала преследует французов.

— Москва сгорела? — холодно переспросил император. — Отчего же?

— Наполеон спалил, — бойко доложил гонец. — В бессильной злобе.

— Ладно, — смягчился Александр, — отстроим. И добавил вполголоса, — Победителей не судят.

ПОДЛИННАЯ ПРАВДА

«ЛИНЬ (м.) морск. тонкая веревка не толще полутора дюйма в окружности; идет на лотлинь, сигнальные фалы и пр. ЛИНЁК (м.) кончик линя, для телесных наказаний на море».

На суше «правда» бывает всякая: истинная, неподдельная, чистая, сущая, натуральная и так далее. На море же, «правда» — исключительно «подлинная». Та, которая извлекается из морячка при помощи «линька». Точнее, после того как тот побывает «под линьком».

Происходит это так. Привяжут первого попавшегося матросика к мачте, спустят портки и начнут охаживать. Тот покричит, а на десятом ударе всё и выложит:

что в трюме бочонок с ромом запрятан;

что мичман юнгам проходу не даёт — то прижмётся, то ущипнёт;